Мэдлин Бейкер - Дар любви

Крид с трудом удержался от смеха, а Камерон покраснел, как свекла.

— Нет, мэм, я ни о чем таком и не думал, но…

— Пожалуйста, шериф.

— Ну хорошо. — Он пристально посмотрел на Крида. — Дайте слово, что не попытаетесь выкинуть какой-нибудь фокус, Мэддиган.

— Вы его уже получили.

— И ваше тоже, мэм.

— Даю слово, шериф, — сказала Джесси, мило улыбаясь.

— Меня вы не спрашивали, но я тоже даю вам слово, — добавила Энни Росс.

— Да, мэм, — вежливо сказал Камерон. — Благодарю вас, мэм.

«Ну и смешное зрелище мы собой представляем», — подумал Крид, когда они выходили из здания суда. Джесси шла рядом с ним, высоко подняв подбородок и держа его под руку. Энни Росс следовала позади, держа на руках ребенка. Камерон прикрывал тыл.

Когда они подошли к тюрьме, Энни Росс присела в тени, а Камерон повел Крида в тюремное помещение и, заперев в камере, снял с него наручники и вышел, оставив Крида и Джесси одних. Крид протянул руки через прутья и, обхватив жену за талию, нежно ее поцеловал.

— Ох, Джесси, к тебе так приятно прикасаться, — прошептал он.

—К тебе тоже. Я сильно скучала по тебе. — И она погладила его по щеке. Потом ласково провела рукой по его волосам, спустилась к шее и притянула его голову, чтобы целовать снова и снова.

— Как ты думаешь, сколько времени им понадобится, чтобы отправить тебя в Гаррисон?

— Не представляю.

— Надеюсь, что скоро, — сказала Джесси.

Крид кивнул, думая, что ему хотелось бы быть таким же уверенным, как Джесси, в том, что все будет хорошо. То, что судья Пэкстон назначил повторный суд, совсем не значит, что его обязательно признают невиновным. Он пытался убедить себя, что заявление Розы вместе с ее признанием лжесвидетельства на первом процессе помогут изменить обстановку. Он уговаривал себя, что признание, сделанное ею на пороге смерти, может оказать на присяжных большое впечатление. Однако в глубине души Крид во все это не верил. Он оставался полукровкой. И прав он или неправ — все равно убил белого человека.

Но в эти мгновения он не думал об этом, обнимая Джесси, чувствуя ее тело, прижавшееся к нему сквозь решетки. Она целовала его, лаская руками, блуждая вверх и вниз по спине под рубашкой. Он тихонько застонал. Ее близость, ее прикосновения возбуждали и сводили с ума. Прошло уже несколько недель, как они не занимались любовью. И пройдет еще немало времени, прежде чем они снова смогут быть вместе.

— Джесси…

— Я знаю. — Мягкий, тихий стон сорвался с ее губ. — Знаю. Ласкай меня. Это было так давно. Так давно.

Он поцеловал ее, лаская мягкие изгибы женского тела. Казалось, это самая сладкая боль на свете, когда можно трогать, но невозможно обладать. Их поцелуи становились все более отчаянными, по мере того как тела стремились друг к другу.

— Крид…— она смотрела на него в упор глазами, полными страстного желания.

Совсем не желая этого, он отодвинулся от нее и глубоко вздохнул.

— Лучше тебе убежать куда-нибудь в горы, ибо если меня когда-нибудь освободят, — пробормотал Крид, — и я поймаю тебя, то уж никогда не выпущу

— Обещаешь?

— Обещаю. — Он провел пальцем по ее распухшим губам. — Я хочу повидать нашу дочурку, Джесси.

— Сейчас принесу.

Она вышла и через несколько минут вернулась, бережно неся ребенка. — Она становится все красивее с каждым разом, как я ее вижу, — сказал Крид.

— Она хорошенькая, правда? — подхватила Джесси.

— Ну прямо как ее мать.

Похвала мужа согрела сердце Джесси.

— Скажи «хау» своему папочке, дорогая, — нежно проворковала она, улыбаясь. — Вот он. Какой красавец, ведь правда?

Крид фыркнул:

— Скажешь тоже!

— Красота живет в глазах того, кто любит, — напомнила ему Джесси с лукавой улыбкой. — Мы думаем, что ты красивый.

— Мне хотелось бы ее подержать.

— Еще успеешь, Крид.

— Надеюсь. — Он провел ладонью по волосам и вдруг почувствовал, как стены надвигаются на него и давят, когда он смотрит на Джесси и ребенка и не может до них дотянуться. Проклятье!

— Скоро все окончится, Крид. Я знаю, что так и будет. И тогда мы будем вместе. И я еще буду тебе надоедать, чтобы ты с ней играл, а ты будешь искать оправдания и разные поводы, чтобы только ускользнуть из дома.

Крид согласно кивнул, желая только, чтобы он всегда мог ей подыгрывать, а все, о чем она сейчас говорит, и в самом деле сбылось.

Он стиснул зубы, услышав, как открывается дверь в тюремный коридор.

— Время вашего свидания истекло, миссис Мэддиган, — громко сообщил Камерон.

— Иду, — откликнулась Джесси. Она с тоской посмотрела на Крида, всем своим видом показывая, как ей не хочется покидать его. Она знала, как сильно он ненавидел свое пребывание под замком. — Тебе что-нибудь нужно?

— Только тебя.

Она бросилась к нему, подставив губы для поцелуя. Она не будет плакать! Ему нельзя видеть ее слезы. Не теперь.

— Увидимся завтра, — проговорила она. — Ты уверен, что тебе ничего не нужно? — Она улыбнулась. — Может быть, принести печенья?

— Да. Пожалуй.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — До завтра.

— До завтра.

До боли сжимая побелевшими пальцами прутья решетки, он смотрел ей вслед. У двери она остановилась, послала ему воздушный поцелуй и вышла.

Два дня спустя они уже ехали поездом на восток. Перед отъездом Джесси и Энни Росс долго со слезами прощались на станции. Теперь Джесси с девочкой на руках сидела напротив Крида. Один из помощников Камерона, высокий и широкоплечий Стюарт Флендерс, получивший четкие инструкции, как доставить Крида обратно в Гаррисон, расположился рядом с Джесси и сидел, скрестив длинные ноги, с заряженной винтовкой на коленях.

Крида посадили у окна, прикрепив правую руку наручниками к железной раме сиденья. Со стороны казалось, что он бесстрастно глядел на пробегающий за окном пейзаж. На самом деле, он вновь переживал то унижение, которое испытал, когда ему пришлось в наручниках карабкаться по ступенькам в вагон, а потом под любопытными взглядами пассажиров идти по проходу к своему месту. Он слышал произнесенные шепотом и вполголоса там и сям замечания по поводу его индейского происхождения, откровенное желание узнать, за какое преступление его арестовали, предположения, что женщина с ребенком — это жена охранника. Последнее раздражало его больше всего.

Переезд в Гаррисон оказался долгим и весьма скудным на впечатления. До Сакраменто они добрались дилижансом, а там пересели на поезд.

Криду не хватало той оптимистичной убежденности, которая была у Джесси. Он не ждал, что все повернется к лучшему, и потому с каждой оставленной позади милей становился все более угрюмым. Он постоянно думал о возвращении в тюрьму, призрак которой маячил перед его мысленным взором. Он постоянно повторял себе, что показаний Джесси и письменного заявления Розы будет достаточно для его оправдания, и все равно никак не мог избавиться от ощущения, что скоро придется возвратиться в тюрьму. Для него была непереносима сама мысль о том, что его снова посадят под замок теперь, когда у него появился смысл жизни. Он знал, что ему будет легче умереть, чем провести следующие двадцать лет взаперти, за решеткой, оторванным от Джесси и своей дочурки.

Днем его настроение падало, он расстраивался и нервничал оттого, что был скован наручниками, что не мог побыть с Джесси наедине, что люди бросали на него презрительные взгляды, когда поезд останавливался и Стюарт выводил его на перрон размяться.

Как-то на одной из остановок Крид попросил помощника шерифа снять с него наручники.

— Я не собираюсь убегать, — сказал он прямо. — Даю слово.

— Вы это серьезно? — спросил Флендерс. — Вы хотите, чтобы я снял с вас наручники? — Он печально улыбнулся. — Я не могу этого сделать.

Потом они снова ехали на дилижансе. К тому времени, когда они добрались до Гаррисона, Крид был готов взорваться.

Джесси прижалась к нему, покачивая ребенка на руках, пока Флендерс ожидал получения своего чемодана.

— Все сработает. — говорила она, сжимая его руку. — Вот увидишь.

Крид кивнул:

— Иди лучше в гостиницу, Джесси. Отдохни.

Но Джесси не хотела оставлять его одного ни на минуту. Ей не нравились его глаза, диковатые, как у загнанного зверя, и она очень боялась, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей, например, не попытался бы убежать. Ей хотелось быть с ним, и в то же время нужно было заняться ребенком. Маленькую Розу пора было купать и укладывать спать.

Поднявшись на цыпочки, она поцеловала его в щеку:

— Мы скоро придем тебя навестить.

Крид глубоко вздохнул и кивнул. Ему не хотелось, чтобы она приходила к нему в тюрьму, но он боялся, что не сможет долго не видеть ее.

Джесси еще раз поцеловала его, прошептала, что любит, и заторопилась к гостинице «Гаррисон-хауз». Чем быстрее она обоснуется, тем быстрее снова сможет повидать Крида.

Прохожие оборачивались и провожали взглядами Крида и Флендерса, направлявшихся по тротуару к тюрьме. Крид смотрел прямо перед собой, остро ощущая и свое унизительное положение с оковами на руках, и любопытствующие взгляды, которыми его провожают горожане.

Стюарт Флендерс сопроводил Крида в тюрьму, подписал необходимые бумаги, свидетельствовавшие о передаче заключенного под охрану шерифа на новом месте, и тут же уехал, чтобы не опоздать на поезд в направлении Сан-Франциско.

Фрэнк Гаррингтон с печальным недоумением покачал головой, запирая за Кридом замок той же самой камеры.

— Никак не можешь от нас избавиться, да? — проговорил он, с лязгом вытаскивая длинный ключ из замка. — Что же, давай руки, сниму с тебя наручники.

— Скажи, Пэкстон в городе? — первым долгом спросил Крид, потирая натертые железом запястья. «Черт! Эти проклятые наручники — на редкость гадкое изобретение».

Гаррингтон отрицательно покачал головой.

— Нет. У него дело в Лидвилле. Пару дней назад прислал телеграмму, что собирается быть здесь примерно через неделю.

«Через неделю, а может, и больше того!» — Крид оглядел решетку и молча выругался.

— Вряд ли ты освободишь меня до его прибытия.

— Что это ты задумал?

Крид пожал плечами:

— Попытка не пытка.

Гаррингтон фыркнул и, по привычке насвистывая, вышел.

Крид вне себя от бессилия и ярости схватился за железо прутьев, прижался лбом к холодному металлу и закрыл глаза.

«Боже, как же я ненавижу неволю!»

Джесси пришла навестить его сразу после обеда, одетая в бледно-желтое платье и капор в тон ему. Ему показалось, что ничего более прекрасного он не видел за всю свою жизнь.

Гаррингтон отпер замок камеры, открыл дверь и, не убирая руки с рукоятки револьвера, отступил в сторону, пропуская Джесси.

— Тридцать минут, — сказал шериф коротко и вышел.

Как только дверь за ним закрылась, Джесси бросилась Криду на шею.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Когда ты со мной, да.

— Шериф сказал, что судьи Пэкстона не будет в городе еще целую неделю.

— Я знаю.

— Мне жаль, Крид. Я понимаю, как тебе должно быть трудно.

Крид кивнул. Его нервы были натянуты до предела.

— А где малышка?

— Моя подруга, Кейт Брэдшо, предложила присмотреть за ней.

— А я и не знал, что у тебя в городе уже появились подруги.

— Только две. Но многие люди в городе стали относиться ко мне гораздо лучше, когда увидели, что я не такая, какой была моя мать, — она сглотнула комок, вдруг вставший у нее в горле, — или Роза.

— Мне очень приятно, Джесси.

Крид взял ее за руку, сел на край койки и привлек ее к себе. Он прижимал ее все крепче. «Боже, как хорошо. Какой чудесный у нее запах».

Джесси прижалась к мужу, положив голову ему на плечо.

— Они тебя тоже полюбят, когда смогут узнать поближе.

— Сомневаюсь. — Он уже жил здесь, появляясь в течение нескольких лет от случая к случаю. Тех, кто его признавал, он мог бы перечесть по пальцам одной руки.

— Давай забудем о них. — Она влюбленно смотрела на него, страстно желая стереть с его лица напряженное выражение и боль из глаз. — Я люблю тебя.

— Джесси.

Она обвила его шею руками и поцеловала, стараясь прижаться потеснее. Крид застонал, когда ее язычок метнулся за его нижнюю губу. Обняв, он потянул ее за .собой на тюремную койку, не в силах унять биение сердца. Ее теплые и сладкие губы сулили блаженство и надежду на будущее, и он в отчаянии, еще не веря в то, что они смогут когда-нибудь счастливо жить вместе, прильнул к ней, невзирая на все сомнения, терзавшие его.

— Крид… — ее голос, беззвучный, как порыв ветра, был наполнен страстью и томлением.

— Я понимаю тебя, — сказал он вдруг севшим до хрипоты голосом, выдававшим его желание. — Я знаю…— Он крепче прижал ее к себе, вдыхая благоухание волос и кожи. Его руки нежно трогали ее груди, еще тяжелые, набухшие молоком. Он страдал от неутоленного желания обладать ею, от понимания того, что эта встреча могла быть одним из их последних свиданий и что у него может никогда не оказаться возможности устроить жизнь их семьи.