Мэдлин Бейкер - Дар любви

— Так ты хочешь ее видеть или нет? Ее?

Мрачная улыбка исказила его лицо. Ему бы следовало догадаться, что рано или поздно она появится.

— Да.

Джесси вошла в тюремный коридор так, будто сама шла на эшафот. Видимо, она только что умылась, отчего ярко проступили все ее веснушки. Она надела блузку и юбку, которые он ей купил. И хотя ему нравились ее распущенные волосы, сейчас она собрала их на затылке и перевязала старенькой желтой ленточкой.

— Все еще преследуешь меня, — сказал Крид, улыбаясь.

Джесси кивнула, и ее глаза широко раскрылись, когда, оглядевшись, она увидела неубранную койку с подушкой без наволочки и серым одеялом, разбитый стул, помойное ведро и холодные прутья стальной решетки, их разделявшие. «И как он еще может надо мной подтрунивать в таких условиях?»— подумала она.

— Зачем ты пришла? — спросил он, удивляясь ее молчанию. — Ведь твоя сестрица очень четко сказале мне: она хочет, чтобы ты не имела со мной ничего общего.

Джесси пожала плечами, давая понять, что желание Розы для нее не закон.

— Я тебе кое-что принесла.

Она вынула руку, которую с самого начала прятала за спиной, и протянула ему коричневый бумажный пакет.

Крид с удивлением приподнял одну бровь.

— Печенье…— догадался он. Взяв у нее пакет, осторожно положил его на койку. — Не следует тебе приходить сюда, Джесси.

—Я подумала, что тебе, наверное, одиноко.

«Одиноко? Я даже не успел этого почувствовать, как сходил с ума оттого, что меня держат взаперти» — подумал он. Меньше всего его волновало решение суда, особенно принимая во внимание его репутацию. И он не чувствовал себя одиноким до тех пор, покa эти слова не слетели с ее губ, пока пелена не упала с его глаз… Теперь он вдруг ясно увидел, что почти всю свою сознательную жизнь провел в одиночестве.

И впервые в жизни его больше волновала не собственная, а чья-то чужая судьба. «Я не могу оставаться тюрьме! Черт!» Он боялся подумать о том, что стучится с Джесси, если его не окажется рядом. Удушливая ярость охватила Крида при воспоминании, как Роза предложила ему провести несколько часов с Джесси… За деньги.

—Черт возьми! Джесси…

— Я видела, как это случилось… вчера вечером, на улице.

Крид нахмурился:

— Ты видела?

— Я хотела встретиться с тобой, чтобы выяснить, о чем вы говорили с Розой.

— Совсем не подходящее время для девушки твоего возраста, чтобы шататься по улицам, — пробормотал Крид.

— Я не шаталась. О, Крид, я так испугалась. Ведь тебя могли убить.

Чувство облегчения, охватившее его, было намного слаще и крепче, чем вино: «Она все видела! Теперь у меня есть свидетель, который может дать показания в мою пользу».

Крид чертыхнулся про себя. Ему не хотелось втягивать Джесси в эту грязь, но теперь без этого не обойтись.

— С тобой все в порядке? — спросила Джесси тревогой.

—Да.

Боже, он не мог выносить, когда она смотрела него так, как сейчас: нежными и теплыми карими глазами, слегка приоткрыв ротик. Это заставляло его вспоминать теплые летние вечера, когда он был еще совсем молодым и все казалось возможным.

Не в состоянии удержаться, он потянулся сквозь решетку, снял с волос ленточку и, проведя руками по шелковистым прядям, обнял ее щеки ладонями.

— Зачем ты это сделал?

— Если бы я знал, черт возьми.

Но он знал. Ему нравилось, как она выглядят с распущенными волосами, и он удивился, когда это рыжий успел стать его любимым цветом.

— Ты еще не сказал мне, о чем вы говорили с Розой.

«А я никогда и не расскажу тебе об этом, даже если ложь окажется лучше правды».

— Она велела мне держаться от тебя подальше, будто бы я сам не знаю, что мне делать.

— О…

— Черт с ней. Я сам знаю, что для меня хорошо.

Джесси блестящими от слез глазами посмотрела на него снизу вверх…

— В самом деле? — спросила она с дрожью в голосе.

— Самое хорошее для меня в жизни — ты, Джесси, — прошептал Крид, — причем настолько, что я, похоже, никогда не оставлю тебя.

Его слова прозвучали, как самая лучшая музыка в мире, и она рванулась к нему, позабыв, что и разделяют прутья решетки. Медленно она поднялась на цыпочки, глазами умоляя поцеловать ее.

Крид помедлил мгновение, но потом обнял ее так нежно, как только могла позволить ему разделявши их решетка, и поцеловал, впитывая вкус ее губ.

Она источала такой непередаваемый аромат… Аромат юности и невинности, аромат распускающейся женственности. Он никогда не испытывал такого сладостного возбуждения, такого неодолимого желания обладать или такого сильного стремления защищать и оберегать ее, хотя это казалось довольно смешным в такой ситуации, ибо сам он сидел за решеткой.

—Ах, Джесси, — прошептал он и поцеловал ее снова, блуждая языком в потаенных местах милого рта. Джесси почувствовала слабость в ногах и навалилась всем телом на прутья, руками обнимая Крида за талию. Она очень боялась, что он откажется встретиться, боялась, что Роза заставила его изменить свое отношение к ней, но он целовал ее так, как будто не собирался расставаться. Ей казалось, что ее кровь воспламенилась, как будто она очнулась после долгого сна, как та принцесса в сказке.

Джесси почувствовала, что лишилась чего-то прекрасного, когда Крид оторвался от нее.

— Поцелуй меня еще, — попросила она.

— Джесси…

— Пожалуйста.

Начать целовать ее снова означало сойти с ума. Но оказалось, что легче сломать прутья решетки, чем оторвать их друг от друга. Он снова и снова принимался ласкать языком мягкую внутреннюю поверхность ее нижней губы.

Низкий стон вырвался у нее из груди, в то время как руки плотно обхватили ее за талию. И ее жар, ее аромат, ее прикосновения заставили его пережить сладкую горечь боли.

Услышав приближающиеся шаги, Крид оттолкнул Джесси от себя и шагнул назад от решетки.

Она моргала затуманенными от страсти глазами, а губы ее распухли от поцелуев.

— Уходи, — сказала он, не желая давать Гаррингтону повода для сплетен, — убирайся отсюда.

Джеоси уставилась на него, смущенная резким тоном. Неужели она сделала что-то не так?

Крид отругал себя, увидев в ее глазах боль, но на объяснения уже не оставалось времени.

— Иди домой, девочка, — сказал он бесцеремонно. — Иди, иди!

С трудом сдерживая слезы, она почти выбежала из здания тюрьмы.

— Совсем крошка, правда? — заметил Гаррингтон, идя мелкими шажками по проходу между камер. Крид пожал плечами.

— Она просто моя знакомая. — Кивнув подбородком в сторону пакета на койке, он сказал: — Принесла мне кое-какого печенья.

— Вот это правильно.

Крид засунул руки в карманы брюк, втайне желая стереть кулаком ухмылку с лица этого стража закона

— Вы что-то хотите, шериф?

Гарринтон покачал головой.

— Нет, я просто зашел удостовериться, что она не передала тебе тайком какое-нибудь оружие.

— Нет, не передала.

— Не будешь возражать, если я сам проверю? Ты же знаешь устав, Мэддиган. Отойди от двери и положи руки на стену.

Скорчив недовольную мину, Крид сделал так, как ему велели, сжимая челюсти, пока Гарринтон его обыскивал. Его подмывало схватить револьвер шерифа, но Гаррингтон тоже имел репутацию неплохого стрелка, а Крид пока не стремился удостовериться в его способностях. Пока.

Отступив на шаг назад, Гаррингтон взял с койки коричневый пакет и заглянул внутрь. Фыркнув, он взял одно сахарное печенье Джесси и надкусил его.

— Неплохо, — пробормотал он, — совсем неплохо.

* * *

Крид никак не ожидал, что Джесси придет на следующее утро, особенно после его резкого обращения с нею накануне. Но она появилась рано и вся сияла.

— Доброе утро, Крид, — сказала она нерешительно.

Обида, слышавшаяся в ее голосе, и настороженность в глазах заставили его понять то, чего он никогда раньше не понимал, и захотеть того, чему он не знал названия.

— Я… — Она отвела взгляд в сторону, а затем снова взглянула ему в глаза. — Ты… хочешь, чтобы я ушла? — Да нет же. — Он в смущении провел рукой по своим волосам, удивляясь, что все вдруг так усложнилось. — Извини меня за вчерашнее, Джесси. Мне не хотелось, чтобы ты выслушивала грубые непристойные шутки Гаррингтона. Мне… Мне совсем не хотелось обижать тебя.

Чувство облегчения, отразившееся на ее лице, отозвалось болью в душе Крида. «Боже, она так молода » — подумал он.

Ее милая улыбка рассеяла все его печальные мысли, и он, чувствуя необходимость дотронуться до нее, почувствовать ее гибкое тело, ощутить его тепло, потянулся к ней через решетку. И на какое-то время для них все перестало существовать.

Следующие пять дней Джесси приходила навещать его каждый день. Она всегда приходила рано утром, и даже человек не семи пядей во лбу мог бы догадаться почему. Крид знал, что она убегает из дома, когда Роза еще спит. У Розы, несомненно, случился бы сердечный приступ, если б только она узнала, что Джесси навещает его в тюрьме.

Крид мог это понять. Ему тоже не нравилось, что Джесси ходит в тюрьму, но он не мог себя заставить отвадить ее. Он постоянно твердил себе, что она слишком молода и что он, как только выйдет из тюрьмы, уедет и никогда ее больше не увидит. Но, правильно это было или нет, ему не хватало силы воли отказаться от молчаливого приглашения, таящегося в ее глазах.

Ей хотелось, чтобы он целовал ее, когда она приходила, ей хотелось, чтобы он целовал ее на прощание, и ей хотелось, чтобы он целовал ее все время, пока она была с ним. А он испытывал счастье, что может дать ей то, чего ей хочется.

Под мешковатыми платьями Крид обнаружил маленькую изящную фигурку и понял, почему ее мать настаивала на таких платьях. Хотя Джесси мала росточком, хотя у нее детское личико, но все остальное — как у настоящей женщины.

И если долгими и утомительными дневными часами ему лезли в голову мысли о палаче и железных решетках, то ночью его сны заполняли ее большие карие глаза и соблазнительные губы, «Я погружаюсь в зыбучие пески, — думал он с грустью. — Погружаюсь быстро, и скоро они накроют меня с головой».

И оказывается, это его не слишком и заботило. Он любил держать ее в своих объятиях, любил ощущать на себе ее взгляды, будто он белый рыцарь. Ему нравилась хрипотца в ее голосе, появляющаяся после нескольких первых поцелуев. Нравилось, как от страстного желания затуманивались ее глаза.

«Черт! Я, наверное, чувствовал бы себя более спокойно с палачом…»

Прошло уже восемь дней пребывания Крида в тюрьме, когда Гаррингтон наконец сообщил о приезде судьи. Суд над ним должен был начаться на следующий день, ровно в десять утра.

Накануне ночью Крид не мог уснуть. Час за часом мерил узкую камеру шагами. «Восемь дней. Слава Богу, что меня не оставляла Джесси. Она приходила по утрам, приносила сладости, яблоки, газеты, а ее веселая улыбка поддерживала меня. Если бы не она, я точно сошел бы с ума. Но теперь почти все позади. Послезавтра я стану свободным человеком».

Ему как-то не приходило в голову попросить ее прийти на суд. Каждый раз, когда они виделись, его с такой силой охватывало желание, что он вообще забывал говорить о суде. Но он наверняка увидит ее там. Она знала, как это важно для него, знала, что она — его единственный свидетель.

«Боже, как я ненавижу сидеть взаперти!»

— Мэддиган, к тебе пришли.

Крид сел на койке. Посетитель? Но вряд ли это Джесси. Она уже приходила.

— Это твой адвокат, — сказал Гаррингтон с кривой усмешкой. Он отомкнул замок и впустил худенького, жилистого человечка с черной кожаной сумкой для книг.

«Коричневый, — подумал Крид. — Буйные коричневые волосы, бесформенный коричневый костюм, истертые коричневые башмаки…»

— Невилл Дарнинг, — представился адвокат. С явным отвращением и брезгливостью адвокат оглядел камеру и присел на расшатанный стул.

—Позовите меня, когда закончите, — сказал Гарингтон Он демонстративно запер дверь в камеру и, насвистывая, зашагал по коридору.

Крид взглянул на своего адвоката и понял, что шансы его невелики. «Лучше бы я сам взялся себя защищать».

— Суд состоится завтра, — сообщил адвокат, будто бы Крид еще не знал об этом. — Основываясь на том, что рассказал мне шериф, у вас почти нет шансов. — Так вы пришли сообщить мне только об этом?

— Мне нужно выслушать и вашу сторону.

—Зачем? Вы ведь уже заранее решили, что я виновен.

Краска прилила к щекам Дарнинга.

— Пусть так, но вам полагается помощь адвоката.

— Я уже восстановил против себя весь город, — разочарованно пробормотал Крид. — Вы думаете, они прислали бы мне адвоката, который, принял бы мою сторону?

— То, что я думаю, не имеет к делу никакого отношения, — ответил Дарнинг. Он поправил на кончике носа узкие очки в проволочной оправе. — Важно то, что мы сможем доказать.