Анна Шилай - Дар Солнца

— Всё равно пожалеешь, — повторила Ира.

Ариадна уснула под колыбельную моей мамы (традиционную про "усталые игрушки"), и тогда гости заметили, что подвалило под одиннадцатый час и надо потихоньку расползаться. Первыми убрались сестра и мужем, сославшись на неугомонного сына, который без мамы будет стоять на ушах (его они оставили с бабушкой по отцу, которая нещадно его баловала и не могла приучить к дисциплине); потом умоталась Ирина, пообещав позвонить через день-два.

— Девочку надо окрестить, — сказала мама, целуя меня на прощание. — Знаю, что ты не особо веришь в это, но всё должно быть правильно.

— Посмотрим, — сказал я, и родители наконец ушли.

Мы с Тимой покурили на балконе, пока Марго с Марией Валентиновной убирали недоеденные блюда в холодильник, параллельно обсуждая какой-то сериал; друг рассказал, что его пригласили в другую фирму на должность главного юриста, и он планирует туда перейти — на нынешнем месте работы его бесил коллектив и вообще сложно работать. Мы перемыли кости его начальнице-стерве, у которой конкретный недотрах, её сыну-заму, у которого руки и голова растут и одного и того же места — и это не то место, откуда все три конечности должны появляться по природе — и ещё обсудили грядущий юбилей родителей Марго, куда супруги приглашены и на котором отец Маргариты вновь начнет его трясти, что "Маргошенька" выглядит бледной и что он плохо о ней заботится. Он, похоже, забыл упрямство своего единственного чада, которое не любит загорать похлеще Лестата.

— Парни, рак лёгких не дремлет, хватит смолить, — вмешалось в наш разговор это самое чадо, и через пять минут не было и их.

Как и обещал, я посадил няню в такси, заплатив водителю в два раза больше, чтобы он спокойно довез её в кратчайшие сроки, а не петлял, как они любят, и наконец смог выдохнуть. Конечно, ни на какую вечеринку я не поехал, хоть и планировал, но, что удивительно, меня это совсем не огорчило. Выкупав и сменив одежду Ариадне, я вернул её вместе с кроваткой обратно во временную детскую, расставил игрушки вокруг неё, включил проектор — один из подарков бабушки и дедушки — и на потолке закружились разноцветные солнышки, что привело девочку в восторг — она не хотела успокаиваться и все ерзала, не отрывая взгляд от зрелища.

— Вот ты сейчас нагуляешься, а папе завтра на работу как идти? — попытался возмутиться я, но долго хмуриться не смог, глядя на её улыбку, и словно эти солнца, что поселились на моем потолке, все, сколько их есть, разом переместились в комнату. — Ну, зайка, давай уже спать. Слышишь?

Она слышала, но упрямилась. Шкатулка тети Марго не помогала, подборка музыки тети Насти тоже. Положил нового медведя в кроватку — его подергали за уши и вцепились всеми десятью пальчиками (у меня, кстати, наравне с фанатичностью по глазам дочери появился фетиш на её пальцы — вы бы видели это чудо!), но засыпать категорично отказывались.

Оставался лишь один выход — то, что всегда действовало безотказно.

— Её глаза на звезды не похожи, — запел я. Что сказать — с каждый разом я все уверенней себя чувствовал. Кто знает — если пробьет на сентиментальность, запишу для неё отдельный альбом со своими каверами, ха. — В них бьется мотыльком живой огонь.

Как я и ожидал, теперь всё внимание Ариадны было приковано ко мне. Вновь сжав лапу мишки, она перестала вертеться и слушала мой голос, гипнотизируя меня своими нереальными глазами.

— Ещё один обычный вечер прожит. А с ней он каждый раз другой.

Веки начали смеживаться, и я уже собирался тихо выбраться из комнаты, но стоило мне умолкнуть и встать, как девочка протестующе запищала.

— Вымогательница, — фыркнул я и продолжил:

   Где-то ангелы кричат: "Прости — прощай"

   Плавится душа как свеча

   Разлилась по сердцу печаль

   Я навеки твой, ты — ничья.

Такими темпами мой плей-лист в телефоне скоро закончится, потому что уже проверено — второй раз одни и те же песни она воспринимает не так благосклонно. Музыкальный критик растет, честное слово!

Наконец она заснула, надув губки. Я легонько поцеловал её в лобик и уже повернулся к двери, когда по квартире оглушающе запиликал видеофон. Кого и какого черта принесло в… полночь?!

Я бросил тревожный взгляд на дочь, но, к счастью, она не проснулась. Быстро выскочив из детской, я прикрыл дверь и рванул к аппарату.

— Ну? — рыкнул я, нажимая на кнопку.

— Открывай, Сафа… пф… я на праздник, — ответил Влад. Он был пьян.

Когда я открыл дверь, друг практически ввалился в квартиру, чудом избежав столкновения с косяком. Я подхватил его и поставил более-менее ровно.

— Ты, блядь, откуда такой?! — тихо, но грозно спросил я, вцепившись в его куртку и встряхнув.

— Я… я был на работе, — заплетающимся языком произнес Влад.

Усадив его на табурет, удачно подвернувшийся у выхода из гостиной, я закрыл двери и уже более решительно повернулся к другу.

— Это ты такой с работы едешь?

— Да… ик. С бывшей работы.

— Не удивительно, что с бывшей.

Куртка на Владе была застегнута абы как, наружу торчала майка, полузаправленная в джинсы и вся в пятнах. Серьезно — таким я видел своего приятеля впервые.

— Что случилось, Влад? — спокойно, но едва сдерживая гнев и тревогу, спросил я.

— Ты случился, мать твою! — неожиданно рявкнул он, вскинув голову. — Ты, блядь, Матвей Саф… Саф…ф…фиро… вский… какого хера у тебя такая длинна фамилия?!

— А ну заткнись, у меня ребёнок спит! — прорычал я. Зная отношение Ариадны к разговорам на повышенных тонах, вполне можно было ждать истерику.

— Ребёнок? — Влад пьяно рассмеялся и начал заваливаться назад, но я вовремя его схватил за плечо. — Она ещё не скопытил… тьфу… скопытилась?

Мне не нравилось всё — и тон, и громкость, и слова, что он говорил. Вновь сцапав его за воротник, я потащил его на кухню, так как это было самое отдаленное от детской помещение, жаль лишь, что без двери.

— Так, Оршаков. — Мой голос ничего хорошего не предвещал. — А теперь быстро собрал себя в кучу и прекратил нести какую-то хрень!

На табурет у барной стойки я его сажать не рискнул — он был в таком состоянии, что вряд ли лежать без посторонней помощи мог, не что сидеть на таком довольно шатком предмете как стул без спинки. Вместо этого я впихнул его на диван к самой стенке, блокировав столом — как Сашу недавно. Тому хоть год, а этот — взрослый лоб, блин!

— Ты… это из-за тебя… и твоего гребаного ребёнка! — выкрикнул Влад.

— Мой ребёнок чем тебе мешает? — продолжил злиться я. Ладно я — Ариадна уж точно никак его не трогала!

— Как она… ик… у тебя появ…вилась, ты перестал быть… собой. Раньше… мы тусили… были корешами…

— Ох, Влад, лучше забейся.

— А появилась она, и ты стал примерным папочкой! — Друг вновь накалялся — и съезжать под стол. — Подгузники, бутылочки, ебучая детская смесь! Ты… черт. — Он вновь вполз на диван и продолжил как ни в чем не бывало. — Ты предал нашу дружбу!

— Да иди ты! Что, мне надо было выкинуть её в мусоропровод? Или как распорядиться? — Я тоже оседлал коня злости. — Может, взять её с собой на потрахушки?! Ты бы так и сделал, верно?!

Эта пьянь на пару секунд уставилась на меня расфокусированным взглядом, словно не ждала, что я пойду в ответную атаку.

— Тебе нужно было избавиться от неё, как ты и собирался! А так ты бросил меня, и из-за тебя я в полной жопе!

— Я тебя не спаивал и работу ты потерял не из-за меня!

— Да имел я эту работу! Меня Ира бросила — из-за тебя!

Я аж обалдел — тут-то я как причастен?!

— Ира бросила тебя, потому что ты даже не пытался скрыть, что ты спишь с половиной своих коллег!

— Я бы мог прикрыться тобой, как раньше! А сейчас что? — Влад вцепился в столешницу, чтобы вновь не съехать вниз. — Сейчас она не верит, потому что ты все время с этим пищащим ублюдком!

Одна секунда — и мой кулак звонко впечатывается в скулу Влада. Он этого явно не предвидел, так что вышло очень здорово, и он приложился головой об стену и таки съехал под стол.

— Никогда, — прорычал я, переворачивая его на спину, — слышишь, никогда не смей говорить такое о ней!

Губа парня была разбита и по подбородку сочилась кровь.

— Как я и говорил, стал папашей, — презрительно процедил он, сплюнув. Кое-как выскользнув из-под моих пальцев, он подполз к стене и прислонился к ней. — А был-то… никем ты не был. Трахал баб и считал это классным.

Я смотрел на него сверху вниз, готовый в любой следующий момент добавить люлей.

— Все девчонки в группе от тебя кипятком ссали. — Похоже, Влада конкретно накрыло, потому что, даже будучи бухим до безобразия, так отвязно выражаться он себе не позволял. — Катя Назарова ходила почти раздетая, помнишь? Мы, пацаны, штаны портили, глядя на неё, а она только тебя хотела!

— Я с ней переспал на втором курсе, ещё раз я…

— Не трахаешься с одной и той же девчонкой, я знаю. Дебил ты. Такие были…

— Ты тоже не страдал от недостатка внимания, — напомнил я. Видя, что он больше оскорблять мою дочь не собирается, я сел на стул рядом с ним. — И те, что не добивались меня, легко находили общий язык с тобой.

— А знаешь, как это — быть запасным вариантом после тебя? — голос Влада звучал… обиженно? — Катя, Маша Клецкая… Ксения Абрамова приглашала тебя на выпускной, а ты её отшил… А помнишь, как танцевал с ней, будто все в порядке… А Полина Ступова? Такая девушка…

— Влад. Ты пьян, хватит перебирать тут наших одногруппниц, которые тебе не дали.

Друг посопел, вытер набежавшую кровь.

— А теперь ты такой крутой, что даже не можешь выручить лучшего друга. И почему — потому что я не встаю на задние лапки перед твоей дочкой?

— Ты не просил меня сказать Ире, что ты где-то со мной, — устало проронил я, глянув на часы на вытяжке. Полпервого… твою ж мать.

— Потому что она бы не поверила! И теперь… теперь она меня бросила… А я… я люблю её.

Я вновь посмотрел на друга, теперь с жалостью. Любит он, блин.

— Тогда какого хера полез к другим? Она тебе мало удовлетворяла?

— Она… она такая простая… хорошая… чистая. Учится… А я хочу страсти.

— И как, когда она тебя отправила в свободное плаванье, получил ты свою страсть? — Честное слово — сейчас мне было даже смешно его слушать, хотя совсем недавно я был таким же. — Я тебя предупреждал, когда ты думал предложить ей встречаться, что это другой мир. Что, соглашаясь жить с ней, ты подписываешься под моногамией. А ты?

— А что я? — набычился Влад.

— А ты послал меня на три буквы и велел не мешать твоему счастью. Теперь же ты сидишь на моем полу, обзываешь моего ребёнка, и всё из-за того, что я оказался прав.

— Я здесь потому, что тебе всё достается слишком легко! Деньги, тёлки, работа с огромными перспективами! Всё это твоё! И теперь ребёнок! У тебя есть всё!

— Всё? Влад, блядь, ребёнок у меня… Черт знает, что случилось с мамой этого ребёнка! Вдруг это из-за меня? А ты знаешь, как это — жить с мыслью, что бездумно трахаясь, я мог убить её? Что я повинен в смерти девушки, которая просто попалась мне под член когда-то и всё — до свидания?! И этот ребёнок — единственное, что я могу сделать для неё!

— Да с какого хрена?! То, что биологически она твоя, не делает тебя отцом! Ты гребаный трахальщик Сафировский! Вот ты кто! Ты натешишься и бросишь её, как и всех в своей жизни!

И всё-таки он докопался до дна моего терпения…

— Убирайся, — велел я.

— Что?

— Что слышал. Встал и проваливай. Надоело мне тебя слушать. Я тебя искал, блядь, полвечера, хотел пригласить к себе, где, кстати, была твоя любимая Ира, с которой ты мог помириться, но нет, ты предпочел где-то нажраться, припереться сюда и испортить такую прекрасную атмосферу, оставшуюся после вечера. У меня ещё шарики и дождик висят везде, а я дерусь с тобой на кухне рядом с холодильником, в котором именинный торт моей дочери! Не такой праздник я для неё хотел!

Влад хрипло засмеялся, сплевывая вновь заструившуюся кровь.

— Говоришь так, будто в самом деле любишь её… Ох, больно… от деда научился, да? — он потер опухшую скулу. — Только мы оба знаем, что надолго твоего отцовского запала не хватит. И тогда ты вновь вспомнишь обо мне, но я найду другого друга. Не такого предателя, как ты.

Он встал и поплелся к двери.

— Добро пожаловать на праздник Ариадны Матвеевны, — прочитал он на плакате. — Сафа… будто я в фильме о психушке…

Он, всё ещё смеясь и качая головой, выбрался за порог, и я с силой захлопнул дверь за ним. И вперед, козел.