Даниэла Стил - Дар

— Это не «чужие» дела. Мэрибет нам не чужая. Родители оставили девочку наедине с ее проблемой именно в тот момент, когда она больше всего нуждается в их участии. Они вынудили ее рассчитывать только на себя. С моей точки зрения, они сами лишили себя права диктовать ей условия, потому что не смогли поддержать ее в такой трудный момент.

— Может быть, они видят все это совсем в другом свете, — пожал плечами Джон.

Ему вообще-то нравилось, что его жена принимает все близко к сердцу и беспокоится обо всем, но иногда он начинал сердиться на нее за это.

Со дня смерти Энни она была равнодушна ко всему, и Джон в какой-то степени радовался тому, что Мэрибет снова зажгла в ней эту искорку. Эта девочка в каждом из них что-то пробудила. Он поймал себя на том, что относится к ней почти отечески.

— Ладно, потом скажешь мне, что ты решила, — подытожил он, когда Лиз наконец потушила свет.

— А ты поедешь со мной, если я решу их повидать? — прямо спросила Лиз. — Я хочу поговорить с ними перед тем, как Мэрибет вернется домой.

Она тоже питала к Мэрибет материнские чувства. Может быть, в один прекрасный день эта славная девочка станет ее невесткой, но даже если этого не произойдет, она так просто не отпустит ее к бесчувственным родителям.

Джон усмехнулся:

— Да, я бы съездил. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как ты пытаешься внушить этим людям свои представления о жизни, — сказал он. — Не хотел бы я оказаться на их месте. Скажи мне, когда ты соберешься поехать, — добавил Джон, и она кивнула, благодарная мужу за понимание и поддержку.

— Я им завтра же позвоню, — задумчиво произнесла она, а потом повернулась на бок и посмотрела на своего мужа. — Спасибо тебе, Джон.

Они снова стали друзьями — пока только друзьями. Но это было уже кое-что.

После Дня Благодарения Мэрибет с большим сожалением объявила в ресторане о своем намерении оставить работу.

Она снова имела обстоятельный разговор с Лиз и согласилась с ее доводами: ей надо было как следует подготовиться к экзаменам.

Ребенок должен был родиться сразу после Рождества, и Мэрибет собиралась уволиться пятнадцатого декабря. Уиттейкеры пригласили ее пожить у них до родов. Лиз сказала, что она не должна оставаться одна в последние дни перед родами, и заверила ее в том, что она на самом деле хочет, чтобы Мэрибет провела с ними все это время.

Мэрибет была очень тронута ее добротой, и ей действительно хотелось пожить в этой необыкновенной семье. Она очень боялась приближающихся родов; кроме того, живя в доме Лиз, она могла рассчитывать на ее помощь в занятиях, не говоря уже о том, что она все время была бы рядом с Томми.

Это решение казалось ей идеальным, и Лиз убедила Джона в том, что, разрешив Мэрибет пожить у них, они не только доставят Томми удовольствие, но им самим станет спокойнее, если она будет у них на глазах.

— Кроме того, после родов ей особенно будет нужна поддержка, — объяснила ему Лиз. — Представляешь, как ей будет тяжело после того, как она отдаст ребенка.

Лиз прекрасно представляла себе, как это больно. Потеряв собственное дитя, она слишком хорошо понимала, чего будет стоить Мэрибет отказ от младенца, которого она так долго носила в себе. Душевная боль будет очень сильной, и Лиз хотелось в этот момент находиться рядом.

Сама не замечая, она очень полюбила Мэрибет, и благодаря их совместным занятиям связь между ними становилась все крепче. Мэрибет была очень сообразительной и не жалела сил для того, чтобы расширить свои познания. Больше всего на свете ей хотелось получить образование. Это была ее единственная надежда на будущее.

В ресторане все очень расстроились, когда узнали, что Мэрибет уходит. Но все понимали, что это вынужденная мера. Она говорила всем, что возвращается к себе домой, чтобы родить ребенка там, но о том, что она на самом деле не была замужем и не собирается воспитывать ребенка, никто не знал.

В последний день ее работы Джулия устроила небольшую вечеринку, на которую почти все сотрудники ресторана принесли подарки для ребенка. Мэрибет получила пинетки, связанный одной из официанток свитер, розово-голубую простынку с маленькими уточками, плюшевого мишку, игрушки, пачку бумажных подгузников от одного из работавших в ресторане парней и детский стульчик от Джимми.

Мэрибет смотрела на все эти симпатичные мелочи, и чувство благодарности переполняло ее. Их щедрость и доброта разрывали ей сердце — ведь никто не знал о том, что кто-то другой будет одевать ребенка во все эти милые вещички.

Только сейчас Мэрибет с особой четкостью поняла, что значит отказаться от ребенка. Из-за всего этого ее дитя стало для нее таким реальным, каким никогда раньше не было. У него теперь были костюмчики, носочки, чепчики и пеленки, плюшевый мишка и высокий стульчик.

У него не было только мамы и папы, и, когда Мэрибет в этот день вернулась домой, она сразу же позвонила доктору Маклину и спросила его, удалось ли ему подыскать для ее ребенка родителей.

— У меня есть на примете три пары, — осторожно сказал он, — но я не уверен в том, что хоть одна из них нам подойдет. Один мужчина признался мне, что любит выпить, и я не хочу отдавать им твоего ребенка. Другая моя пациентка только что забеременела сама. А третья семья вряд ли захочет кого-то усыновить. Правда, я с ними еще не разговаривал. У нас же еще есть время.

— Только две недели, доктор Маклин, всего две недели…

Ей не хотелось отдавать ребенка после того, как она вернется из роддома. Мэрибет знала, что это будет мучительно. А принести его к Уиттейкерам было невозможно. Она не могла так злоупотреблять их гостеприимством.

— Мы что-нибудь придумаем, Мэрибет.

Обещаю тебе. А если мы ничего не найдем, ты сможешь на пару недель оставить ребенка в роддоме. Не волнуйся, мы подыщем ему родителей. Ведь мы же хотим, чтобы это были достойные люди, правда?

Мэрибет согласилась с доктором, но высокий стульчик в углу ее комнаты внезапно показался ей зловещим. Ее коллеги заставили ее пообещать позвонить им и сказать, кто у нее родился — мальчик или девочка, и она сказала, что обязательно позвонит. И сознание того, что она лжет, сделало прощание с ними — особенно с Джулией — невыносимым.

— Береги себя, слышишь! — с наигранной строгостью сказала Джулия. — По-моему, тебе все-таки надо выйти замуж за Томми.

После того как она ушла, все официантки пришли к выводу, что скорее всего она так и сделает, когда родит ребенка.

И доктор Маклин, положив трубку, подумал о том же. Ему не хотелось помогать ей пристраивать ребенка — он понимал, что и она, и Томми когда-нибудь об этом пожалеют.

Он даже подумывал о том, чтобы обсудить все это с Лиз и выяснить, как она относится ко всей этой ситуации, особенно если молодые люди действительно тверды в своем намерении отказаться от ребенка, но он не был уверен в том, что Томми и Мэрибет одобрят его разговор с Уиттейкерами. Положение было очень щекотливым.

Но сейчас он уловил явную тревогу Мэрибет. Ясно, что она хочет какой-то определенности, и он пообещал ей и себе, что предпримет активные поиски приемных родителей.

На следующий день после того, как Мэрибет уволилась из ресторана, Томми помог ей перевезти ее вещи в комнату Энни.

Подаренные ей детские вещички она сложила в коробки и отнесла в гараж, сказав, что потом отправит их приемным родителям. Ей по-прежнему было тяжело просто смотреть на них — она начинала сомневаться в принятом решении.

В субботу утром Лиз сказала им, что они с Джоном уезжают до завтра. Джону нужно было наведаться в некоторые магазины, расположенные на границе штата, и вернуться они собирались только в воскресенье. Им было немного страшновато оставлять Мэрибет и Томми одних; они долго обсуждали этот вопрос, но пришли к выводу, что им можно доверять.

Томми и Мэрибет были благодарны им за возможность побыть наедине и полны благих намерений вести себя хорошо и оправдать доверие родителей. Впрочем, у Мэрибет был такой огромный живот, что никакого серьезного искушения возникнуть и не могло.

В субботу днем они отправились за подарками к Рождеству.

Для Лиз Мэрибет купила небольшую брошку с камеей. Брошка была дорогая, но очень красивая и вполне в стиле Лиз; Джону она купила специальную трубку с крышечкой, защищающей от ветра.

Бродя вдоль прилавков, она постоянно натыкалась на детские вещи, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы ничего из них не купить.

— Почему ты не хочешь подарить ему что-нибудь? Мишку, маленький медальон, например? — спросил Томми.

Может быть, этот подарок как-то поможет ей искупить свою вину перед ребенком, думал Томми, и она таким образом словно даст ему свое благословение перед тем, как отправить его к приемным родителям.

Однако Мэрибет со слезами на глазах покачала головой. Ей не хотелось, чтобы ребенок имел при себе какое-то напоминание о ней.

Она понимала, что не сможет справиться с искушением искать этот медальон на каждом встречном ребенке.

— Я должна полностью забыть его, Томми.

Полностью, понимаешь? Я не должна привязываться к нему, — сдавленным голосом сказала она.

— Ты все равно не сможешь все забыть, — со значением произнес он, и Мэрибет обреченно кивнула.

Ей не хотелось покидать ни Томми, ни своего ребенка, но она понимала, что иногда жизнь заставляет людей отказываться от самого дорогого. Бывают такие ситуации, когда никакие компромиссы или сделки невозможны.

Томми тоже это знал. Но он уже утратил то, что меньше всего на свете хотел бы потерять. И ему не хотелось теперь точно так же терять ни Мэрибет, ни ее ребенка.

Они вернулись домой, нагруженные свертками, и Мэрибет приготовила ему обед.

Его родители должны были вернуться только на следующий день. Они с Томми сейчас были похожи на настоящих мужа и жену — она суетилась вокруг него, накрывая на стол, мыла посуду, а потом уселась рядом с ним перед телевизором. Они посмотрели «Ваше любимое шоу» и хит-парад, сидя рядышком, как новобрачные.

Мэрибет не стала противиться, когда Томми усадил ее на колени и нежно поцеловал.

— У меня такое ощущение, что ты моя жена, — сказал он, чувствуя, как ребенок толкается у нее в животе.

Сейчас они были на удивление близки, и оба одновременно подумали о том, что ни разу не занимались любовью. Но они еще много чего никогда не делали.

Сидя у него на коленях, Мэрибет почувствовала его нарастающее возбуждение и еще раз поцеловала его. Томми, в конце концов, было только шестнадцать, и он со всей нерастраченной пылкостью первой любви просто сгорал от желания.

— Неужели тебя возбуждают девушки, которые весят восемьдесят килограммов? — поддразнила она Томми, вставая и потирая ноющую поясницу.

Сегодня они много времени провели на ногах, и Мэрибет чувствовала себя усталой. До родов осталось совсем немного, и живот заметно опустился. Со слов доктора Маклина она узнала, что у нее должен родиться довольно крупный ребенок, и это могло создать дополнительные сложности, потому что Мэрибет была высокая, но узкобедрая и худая. Одна мысль о предстоящих родах приводила ее в ужас.

Этим вечером она призналась ему, что очень боится рожать, и Томми искренне пожалел ее. Ему оставалось только надеяться на то, что это будет не так страшно.

— Может быть, ты этого даже не почувствуешь, — сказал он, протягивая ей тарелку с мороженым.

— Я очень на это надеюсь, — откликнулась она, пытаясь справиться со своим страхом. — А что мы будем делать завтра?

— Давай купим елку и украсим ее до приезда папы с мамой. Это будет наш сюрприз, — предложил Томми.

Мэрибет очень понравилась эта идея, как нравилось ощущать себя частью этой семьи.

Они никак не могли расстаться. И когда она вечером отправилась в комнату Энни, Томми долго сидел у нее на постели, а потом улегся рядом с ней на узкую кровать Энни.

— Мы можем лечь в комнате родителей, — сказал он. — Там большая кровать, и они ничего не узнают.

Но Мэрибет не слишком понравилась эта идея, ей не хотелось обманывать их доверие.

— Узнают, не сомневайся, — убежденно сказала она. — Родители всегда все знают.

— Моя мама тоже так думает, — усмехнулся Томми. — Да ладно тебе, Мэрибет. Когда у нас еще будет такая возможность? Они уезжают из дома раз в пять лет.

— Я не думаю, что твоей маме понравится, что мы спали в ее постели, — твердо ответила Мэрибет.

— Хорошо, тогда пошли в мою комнату.

Моя кровать все равно шире, чем эта, И с этими словами Томми уже в который раз скатился на пол, заставив Мэрибет расхохотаться. Они еще ни разу не спали вместе, и им обоим очень хотелось этого. Им было так уютно вдвоем.

— Ну хорошо.

Они отправились в его комнату и скользнули под одеяло, она — в ночной рубашке, он — в пижаме. Крепко обнявшись, они хихикали и болтали, как двое шаловливых детей, а потом Томми страстно поцеловал ее.