Захотелось просто сидеть на диване, прижавшись к его горячему боку, потягивать вино, смотреть дурацкую комедию и хмелеть от страсти.

И сейчас я глупо наслаждаюсь этой простой лаской, тихо постанывая, когда его пальцы стягивают резинку и растрепывают мои волосы. Массируют затылок, забирая всю боль. А потом Клим берет мое лицо в свои огромные ладони и целует. Я раскрываю губы, впуская его в свой рот. Сплетаю наши языки, отдаваясь его мучительной нежности. И пью его, как живительный источник, дышу ним и отдаю себя. И потому когда он обрывает поцелуй, тянусь следом и едва не плачу. Кажется, словно я потеряла что-то важное. Как будто меня обманули, подразнив мечтой перед самым носом, а потом умыкнули. Сказали, что мне не положено. И я прикусываю губу, но тут же ощущаю, как Клим подушечкой большого пальца осторожно высвобождает ее от моих зубов, чуть придавливает и я выдыхаю рваный стон.

В унисон ему. Такому большому и сильному и такому чувствительному, словно оголенный провод. Кладу ладошки на его тяжело вздымающуюся грудь и заглядываю в черную бездну глаз. Его пальцы гладят мое лицо, очерчивают каждую черточку. Он словно знакомится со мной. Будто слепец.

— Клим, — зову тихо, потому что мне вдруг кажется, что его нет. Он сейчас где — то не здесь, не со мной. Может быть, в прошлом с той, кого любит так отчаянно и кого потерял. С той, кем я никогда не стану для него.

Обида горчит на языке, и я пытаюсь ее проглотить. Но ничего не получается.

И я злюсь. На себя, на свое глупое и никому не нужное желание, которое испытываю впервые в жизни. Чтобы вот так, на грани сумасшествия. Стирая все границы между реальностью и наслаждением. На Мэта, которому захотелось острых ощущений и диких, только ему понятных игр. На Клима, что живет прошлым. И даже на ту девчонку, что намертво привязала его к себе. Убила вместе с собой.

Встряхиваюсь, выворачиваясь из рук Клима. И это, похоже, выводит его из ступора. Я не знаю, о чем он думал, где был эти несколько мгновений. Но я знаю, что не хочу быть ничьей заменой.

Даже если та девчонка действительно я.

Прячусь в салоне. Хочу захлопнуть дверцу, но Клим не дает. Приседает на корточки напротив, плечом подперев тяжелую дверцу.

— Не вспоминай, — вдруг говорит он.

Выгибаю бровь.

— Не вспоминай, — повторяет он, но я все расслышала и поняла с первого раза. Я хочу знать, почему он просит об этом. Вопрос едва слетает с губ, но Клим опережает. — Я не хочу, чтобы тебе было больно.

Значит, вот оно что. Боль. Она от воспоминаний. Тогда…

— Она наша, да? — догадка колет затылок, эхом прокатывается по натянутым нервам. — Та песня?

— Под эту песню ты танцевала свой выпускной танец, — он улыбается. — Твой тренер была в шоке. Но зато ты понравилась известному хореографу. Он как раз искал солистку в свой новый проект и…

Он осекается и мрачнеет лицом. Растирает ладонью лицо, в острых чертах которого мелькает боль.

— Мы танцевали под нее на свадьбе, — говорю, выдергивая из памяти ту картинку, рожденную его ритмом. — Под дождем. Деля на двоих одни наушники, — в висках звенит, но я упрямее боли. В конце концов, это мое прошлое и я имею право его знать! — Ты был во всем черном, а я…

Глубокий вдох. Тошнота подкатывает к горлу, колючим комком ворует дыхание. Хватаюсь за горло, прокашливаюсь. Клим обеспокоенно заглядывает в мое побледневшее лицо.

— Не вспоминай, Кира! — приказывает, снова вытаскивая меня на свежий воздух.

— Почему? Тебе же это нужно! Тебе нужна твоя жена! — срываюсь на хрип. А хочется кричать на весь мир.

Но Клима не трогает моя истерика. Он улыбается кончиками губ.

— Мне нужна ты.


[1] Строчка из песни Lifehouse — "Everything"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

— Мне нужна ты.

— Врешь, — злюсь, потому что его слова из другого мира. Весь сегодняшний день оттуда. Нереальный. А я — реальная. И хочу совершенно приземлённых вещей.

Он выгибает бровь, выжидает.

Хочет аргументов? Да пожалуйста.

— Ты спишь в гостевой. Это раз, — загибаю палец. В черных глазах вспыхивают смешинки. Смешно ему, надо же. А у меня уже голова кругом от непонимания ситуации. И…черт…единственный яичник и тот скоро лопнет от перенасыщения гормонами.

— Не прикасаешься ко мне, хотя хочешь, я вижу. Это два, — и бросаю красноречивый взгляд на внушительный бугор в паху. — А знаешь, почему? Брезгуешь. Ну как же…трахаться со шлюхой — это…

Осекаюсь, закусываю губу. Я могу ему рассказать, сколько их было. Мужчин в моей жизни. Я помню каждого. Могу раскрыть ему свою маленькую тайну, и тогда все обязательно будет. Но я не хочу.

— А я больше не могу, — всхлипываю. — Я хочу тебя так, что скоро чокнусь. С самой первой минуты хочу. И дело вовсе не в текиле. Дело в тебе, Клим Чехов. А ты обещал мне все по-настоящему и что? Где твои обещания?

— Хочешь по-настоящему? — в низком голосе слышится рычание. Вжимаюсь в горячий бок внедорожника.

В один шаг он оказывается совсем близко. Я ощущаю его жар каждой клеточкой. Большой палец скользит по нижней губе, снова освобождая ее из плена зубов, надавливает. И я послушно раскрываю их. Кончиком языка трогаю его. Его глаза плавят обещанием. Диким, жгучим, что огненная лава. А палец ныряет в горячий плен моего рта. Обнимаю его губами, втягиваю как можно глубже. У его кожи вкус ванили, сахарной пудры и табака. Хотя я точно знаю, что он не курил. Но мне нравится этот вкус. На мгновение выпускаю его на волю, облизываю, и снова завладевают, посасывает. Не разрывая взгляда. И вдруг понимаю, что мало. Я хочу другого. Хватаю его за ремень джинсов, притягиваю ещё ближе. Клим коленом раздвигает мои ноги, и я трусь промежностью о его ногу, не в состоянии больше удерживать в узде свое желание. Дрожащими пальцами пытаюсь расстегнуть ремень, но Клим перехватывает мою руку.

— Ты понимаешь… — растирает по моим губам влагу, — понимаешь, что я не смогу остановиться?

Киваю. Голоса нет, сил нет, только голое, как провода высоковольтки, желание.

— Понимаешь, что я тупо трахну тебя в машине, как… — сглатывает. — Ты этого хочешь?

Черт бы тебя подрал, Клим! Что за бардак в твоей голове?

— Я тебя хочу, — раскрываю его ладонь и кладу на свою пульсирующую плоть. Влага промочила белье и тонкой струйкой стекает по бедру. — И мне плевать, где и в какой позе. Ты — главное. Так что заткнись и трахни меня уже, наконец.

Это срабатывает, потому что через минуту я уже сижу верхом на своем мужчине и выгибаюсь навстречу его рукам. Клим стягивает с меня платье, высвобождая потяжелевшую грудь, и замирает. Удар сердца, ещё один. Его ладони скользят по моему телу, замирают под грудями, приподнимая их. Большие пальцы оглаживают нежно-розовые ареолы, касаются сосков с маленькими «штангами». И я вскрикиваю от удовольствия, горячей волной окатившей всю меня.

— Сумасшедшая, — выдыхает, накрывая ртом мою грудь. Он играется с твердым камушком, языком ударяя по штанге, пуская по телу микроразряды тока. Я стону, ерзая на нем, до сих пор закованным в джинсу, как в броню.

— Клим, пожалуйста, — хнычу, царапая его плечи.

Но он лишь тихо смеётся, жадно втягивает сосок, прикусывает, оттягивая вместе со штангой, и резко отпускает.

Меня скручивает судорогой. Я кричу, выгибаясь дугой. Это ослепительнее взрыва сверхновой. Каждая клеточка разлетелась на молекулы, мир распался на радужные осколки. Я будто бы умерла и снова воскресла от осторожных, почти невесомых поглаживаний.

Роняю голову на широкую грудь Клима. Меня всё ещё потряхивает отголосками оргазма. Но улыбка растекается по губам. И мне так хорошо, как не было ни с одним мужчиной.

— У тебя всегда была очень чувствительная грудь, — говорит, явно довольный собой. С трудом отлепляюсь от него и залипаю на широкой, какой-то по-мальчишечьи задорной улыбке.

Не удерживаюсь и целую в самый уголок.

— А целоваться ты не умеешь.

— Так научи, — сорванным от крика голосом. — Я же вся твоя, забыл?

— Обязательно, моя сладкая, — ладонью обнимает затылок, гладит так нежно. Так приятно. Закрываю глаза, подставляясь под его нехитрую ласку. — Но не все сразу.

— Я все ещё хочу тебя, Бес, — сопротивляюсь я расслабляющему теплу, что нещадно клонит в сон.

— Не сегодня, моя Незабудка. Отдыхай.

Последнее, что я слышу прежде, чем провалиться в сон.

Мне щекотно. Мурашки разбегаются по коже от лёгких прикосновений. Невесомых, словно дуновение ветерка. Кончики губ подрагивают в улыбке, когда новое прикосновение вспыхивает на коже. Прогибаю спину вслед за ускользающей щекоткой. И получаю награду: нежность шелка по вспыхнувшей коже. Закусываю губу, глотая стон. Низ живота наливается тяжестью. И снова перышком вдоль позвонков, в ложбинку между ягодиц. Желание толкается между бедер, и я поддаюсь ему, раздвинув ножки, приглашаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Терпение, моя сладкая, — шепот обжигает ушко, а запах кружит голову.

Мурлычу в ответ, потираясь о его колючую щеку. Приподнимаю попу навстречу его ласке, раскрываясь ещё сильнее. И вздрагиваю, когда кончик перышка касается заветного бугорка, скользит между набухших складочек и…растворяется, словно и не было.

Стон разочарования слетает с губ.

— Бес… — не то шепчу, не то рычу и переворачиваюсь на спину, утонув в горящем желанием взгляде.

— Доброе утро, — улыбается он, совершенно одетый.

— Доброе? — скольжу по нему взглядом. Лежит на боку, подперев голову рукой, в длинных пальцах другой — темное перо. Мурашки тут же оживают и разносятся табуном по разгоряченной коже от его чернильных глаз. В них — смех и похоть. Жажда и обещание. Тянусь к нему руками, но он уворачивается, падает на спину, мазнув по соску кончиком пера.

Ох, мамочки… Сотни маленьких иголочек впиваются во вмиг затвердевшую горошину, отзываются точечным разрядом в пульсирующий клитор. И, кажется, будто сердце бьётся уже не в груди, а между призывно распахнутых бедер. Толчок, ещё один. Я вся горю, истекая вязкой влагой. Ощущая, как она стекает между ягодицами, щекочет тугое колечко моей попы.

Губы пересыхают, и я жадно облизываю их, а пальцы сами находят твердые соски. Сжимают до онемения, выкручивают и отпускают, срывая с губ низкий гортанный стон. И все это глаза в глаза. И Бесу нравится то, что он видит. В глазах полыхает адово пламя, плавящее тело, словно воск. Я растекаюсь по постели, ерзаю в предвкушении, но он не спешит, оставаясь сторонним наблюдателем.

Сгибаю ногу в колене и нащупываю его твердость. Потираю, продолжая играть с грудями: сжимаю их ладонями и кончиком язычка постукиваю по «штангам» в сосочках.

Горячие пальцы ложатся на бедро, оглаживают нежно, подбираясь к самому заветному, жаждущему его прикосновений.

Одним движением Бес оказывается сверху, придавив меня собой. Задыхаюсь от его тяжести и тут же обнимаю ногами и руками. Ещё ближе. Трусь промежностью о его твердый член, как какая-то нимфоманка. Мне нужен его член. Большой, твердый. Во мне. Прямо сейчас.

— Бес… — молю, цепляясь пальцами за его рубашку.

Его губы накрывают рвущуюся на шее жилку, втягивают кожу до боли. Открываю ему шею, позволяя оставить метку. Все, что угодно, лишь бы не останавливался. Его рот опускается ниже, прокладывая влажный след на груди. Прикусывает кожу под грудью и тут же зализывает. Снова и снова. Клеймя укусами и поцелуями. Лаская нежностью перышка. Заставляя извиваться под ним, вымаливая пощаду. И тут же просить не останавливаться. Его рот алчен до моего тела, руки нежны и игривы. Ласкают и мучат, не доводя до края самую малость. Одно касание, одно движение. Мне нужен он. Весь. Целиком.

Но он снова меня переигрывает. Ловит затуманенный похотью взгляд, двумя пальцами собирает стекающую по половым губкам влагу, слизывает ее, как самый вкусный нектар и…проводит кончиком перышка по стопе.

Пальчики поджимаются, жар поднимается по ногам, плавит вены, огненным шаром стекается в низу живота и взрывается подобно вулкану, излившись горячей влагой.

— Вот теперь точно доброе утро, — хрипло смеётся Клим, любуясь моим телом, на котором алеют следы его укусов. Не Бес, а вампир просто.

А я все ещё тяжело дышу. Со мной ещё никогда такого не было. Кончить от щекотки. Сумасшествие какое-то.

— Ты меня обманул.

— Разве? — выгибает свою идеальную бровь. Хмыкает и проводит ребром ладони между половых губок. Там до сих пор горячо и мокро. Очень мокро. Клим слизывает с ладони мою влагу и жмурится, как сытый кот. — А по-моему здесь все шикарно. Даже не ожидал…