— Твою мать… — выдыхаю, замирая. Это нахрен полная жопа, потому что член болит от желания оказаться внутри этой влажности. А ещё потому, что этой маленькой отличнице снится настоящая порнуха. Она возбуждена и течет, как самая настоящая похотливая сучка. Невинная, бля. Она невинная, — напоминаю себе, реанимируя нокаутированный мозг. Срабатывает. Убираю руку.

— Нет… — шепчет Кира, тихо всхлипывая. Смотрю на нее: глаза закрыты, а рот приоткрытый и грудь так и манит. — Не останавливайся…пожалуйста…

Кажется, я охренел, потому что я ни разу не видел ее такой откровенной. Интересно, кто ей снится? Кого она так хочет, что изнывает от неудовлетворенного желания? Может, Кота? Только и вижу их вечерами…

И что-то горькое оседает на языке, отравляет кровь. И тут же сменяется тягучей карамелью от тихого: «Да, мой Бес…»

Эти слова, слетевшие с ее влажных губ с тихим стоном, сносят к черту все тормоза. Я смутно помню, что было дальше. Сплошное желание: острое и жгучее, что перец чили. Помню, что ее грудь пахла молоком. И я с наслаждением втягивал в рот ее розовый сосочек, игрался с ним языком, выдирая из ее горла сексуальные стоны. Заставляя ее выгибаться навстречу моему алчному рту. Помню, как стянул с нее трусики и впервые поцеловал женскую плоть. И вкус ее помню: карамели с молоком. И ее бесстыдно раскинутые ножки. И распахнутые глаза, из голубых ставшие чернильными от желания.

— Я не могу, Незабудка, — лбом уткнулся в ее лоб. — Хочу тебя…так сильно хочу.

И тонкие пальчики на напряжённом члене. А следом острое удовольствие от того, какая она горячая и узкая. Я двигаюсь внутри и мне почти больно, как туго она обнимает меня изнутри. И эта боль — нереальный кайф. Как и оргазм, ослепивший, лишивший рассудка.

Помню, как подмял ее под себя и уснул, вдыхая аромат полевых цветов, карамели и молока. А когда проснулся — Киры и след простыл. Только темное пятно крови напоминало, что мне не приснилось. И ключи на подушке.

Она просто удрала и вернула мне ключи от квартиры. Я пытался с ней поговорить, но она уехала на какие-то соревнования. Я вернулся в универ. А через две недели проснулся от острой боли, сдавливающей грудь. Из лёгких будто выкачали весь кислород, а вместо крови в артерии влили лаву. Мир то темнел, то вспыхивал алыми кляксами. На негнущихся ногах добрался до коменданта, седого мужика слегка за полтинник.

— Мне нужно позвонить, — прохрипел, с трудом удерживая равновесие.

Бледный, мокрый от пота, я рухнул на стул и набрал всего один номер.

— Теть Лен, здрасьте, — с трудом выдавил из себя. — Это Клим, я…

— Ой, Климушка, — всхлипнула Елена Дмитриевна, мама моей Незабудки. И я понял: случилось непоправимое. Едва соображая, уловил лишь суть: Кира упала и сейчас лежит в реанимации.

Пока ехал в больницу, думал сдохну. Представлял ее, изломанную, в синяках, дышащую через аппарат. Не знаю, откуда нашлись силы, потому что когда я таки добрался до больницы, впору было ложиться рядом с моей девочкой. Ее уже перевели в палату и немолодая медсестра пустила меня к ней.

Маленькая, она вдруг стала совсем крохотной: бледная, с синяками под глазами и иглой в вене. Не изломанная, но…сломленная будто. И дело вовсе не в падении.

Опустился на колени на пол, трясущимися пальцами коснулся ее ладошки. Холодная… Наклонился, согревая дыханием. И улыбнулся, когда на коже выросли мурашки, а тонкие пальчики чуть дрогнули.

— Бес… — прошелестела. Вскинул голову и столкнулся с блеклой синевой глаз.

— Кира… — выдохнул, губами прижимаясь к узкой ладошке. — Как же так, Кира? — щекой потерся, ощущая прикосновение ее нежных пальчиков. — Больше никогда, слышишь? Никогда…никуда…без меня. К черту эти твои танцы.

— Я…просто упала.

— Охренеть так упала, — злюсь, чувствуя, как отпускает из смертельных тисков старуха с косой. — А если бы…

— Молчи, — ладошкой накрыла мои губы. А я ее поцеловал. И слезы скатились по ее вискам. — И…и уходи, — на изломе дыхания. Я и понял-то по губам.

— Что? — опешил.

— Уходи, — повторила, вынимая свою руку из моей. — Уходи.

И я ушел. Проветриться, подумать и обязательно вернуться. Потому что меня ничерта не устроило это ее «уходи», как будто и правда прощалась навсегда.

Но едва вышел на крыльцо, вдыхая теплый майский воздух, тут же познакомился с кулаком, точным ударом прилетевшим в челюсть. Отшатнулся, спиной впечатался в двери и только на инстинкте ушел от второго удара: нырнул под руку, оказавшись за спиной нападающего.

— Кот, ты охренел совсем? — взревел, сплевывая кровь. Наощупь перелома нет. Но снимок сделать не помешает.

Друг развернулся на пятках. Бешеный: в глазах беснуется ярость, по скулам желваки гуляют и кулаки сжаты до побелевших костяшек.

— Это ты совсем охренел, — прорычал, наступая. Я отступил на шаг, впервые видя друга таким неконтролируемым. — Ты же ей всю жизнь сломал.

— Кому?

— Что, все на одно лицо, да, Бес, — выплюнул, словно яд.

Нет, не все. Только не она. Не Кира.

— Да что, в конце концов, происходит?

— Ты ее трахнул, вот что происходит, — рыкнул Кот. — Отымел, как своих девок, и думать забыл. А она…

— Заткнись, — холодно перебил. — И не лезь. У тебя своя жена есть, а мою не трогай…

Тогда, именно в то утро, у меня, наконец, щелкнуло. Разрядом дефибриллятора в сердце долбануло. Ещё до того, как Кот сказал, что у Киры случилась внематочная беременность, а падение спровоцировало разрыв яичника. Я понял, что хочу от этой жизни. И что мое либидо всё-таки приручили.

В больницу я вернулся через два дня со знакомой матушки из ЗАГСа. Нас расписали прямо в больничной палате.

— Я люблю тебя, Кира Чехова, — улыбался, надевая на ее пальчик золотой ободок. — И я хочу, чтобы ты знала: я обниму тебя, когда это тебе будет нужно. Я выслушаю тебя, когда тебе нужно будет выговориться. Я буду смеяться вместе с тобой над самой скучной комедией и просто молчать, когда тебе будет грустно. Я буду любить тебя всегда. Только тебя. Ты делаешь меня самым счастливым. Спасибо тебе, моя Незабудка.

— Ох, Клим, — всхлипывала моя жена, уткнувшись носом в мою грудь. — Я обещаю, что ты больше никогда не будешь один. Куда ты, туда и я. Воюешь ты, бьюсь и я. Убьешь ты, убью я. Умрёшь ты, я умру вместе с тобой, — шептала, окольцовывая меня сегодня и навсегда…

— Заслужил, — улыбаюсь, вытягивая себя из воспоминаний.

— В следующий раз лёгким испугом не отделаешься, — скалится Кот, потирая кулак.

— Следующего раза не будет, — хлопаю друга по плечу, запечатывая слова, как клятву.

Глава 15

То, что директор Центра мне не рада, я чувствую, едва переступаю порог ее кабинета. Она приветливо улыбается, но глаза выдают ее с потрохами: цепкие, холодные, словно она все про меня знает.

— Добрый день, Валентина Павловна, — возвращаю ей улыбку, искреннюю, на какую сейчас, после прогулки с Тишей, только и способна.

— Зачем вы здесь, Кира Леонардовна? — в лоб, без лишних хождений вокруг да около, спрашивает эта невысокая щуплая женщина с сединой в темных волосах.

— Уже изучили мое досье?

Я тоже умею играть в эти игры, вот только сегодня слишком хорошее настроение для этого.

— Я забочусь о своих воспитанниках, Кира Леонардовна. И потом, наводить справки обо всех потенциальных усыновителях — нормальная практика.

Вскидываю бровь.

— А я кого-то усыновляю?

— А разве вы не за этим навещаете Тимофея? Так вот, вы должны знать, что ваша работа не способствует…

— Стоп, — перебиваю, задвинув подальше чувство такта. Сажусь на стул напротив директрисы без приглашения, чем немало ее удивляю. Но лимит моей вежливости на сегодня иссяк. Высох источник благодушия и рассудительности Киры Леманн. Остался только…азарт. Моя профессия ей значит не угодила? Конечно, разве можно доверить ребенка директору ночного клуба? Какое там. Между моей должностью и проституткой можно смело ставить знак равенства. А если ещё заглянуть в «желтую» газетенку, так и клеймо влепить прямо на лоб. Я, конечно, далеко не святая, да и ехала сюда не усыновлять Тишу. Мне просто понравился мальчишка. Это как будто вернуться в детство и совсем чуть-чуть побыть кем-то, кем я никогда не была. И возможно, узнать Клима капельку больше. Ведь чем-то же этот мальчишка зацепил матёрого хирурга. Теперь я знала, чем. Я провела с Тишей полтора часа. Всего девяносто минут, за которые мы успели переселить маму-кошку с ее потомством в новый дом. Она упиралась, постоянно перетаскивала своих детенышей обратно в картонный коробок. Но мы справились. А одного, самого хилого, которого Машка не захотела брать с собой, пришлось поить молочком через пипетку, благо такая нашлась в медкабинете детдома. А еще пообещать Тише, что этот рыжий комочек я обязательно заберу с собой.

Мы облазили всю детскую площадку и даже умудрились не просто сыграть в футбол с ребятами постарше, а обыграть их! А потом валяться в траве и ловить облака, скачущие по синему небу пушистыми лошадьми, плывущими сказочными птицами и ревущими огнедышащими драконами. В копилку своей фантазии мы собрали слона, обезьянку и даже жирафа. Я правда, в той кляксе, что висела над нами добрых минут пять, вряд ли бы разглядела жирафа, но Тиша видел. А я просто не разубеждала его. Ребенок счастлив, разве не это главное.

Позже Тишу забрали, а меня пригласили в кабинет директора. И вот я смотрю на эту умудренную опытом женщину и понимаю, что она действительно переживает за детей. В моем случае исключительно за Тимофея. Вот только вчера она встречала меня совсем иначе. Что изменилось?

— Я ни в чем вас не упрекаю, — говорит она вдруг устало. — И не осуждаю. У каждого свой жизненный путь. И каждый выбирает по себе. Но у Тимофея есть близкие. И я думаю вам, Кира Леонардовна, стоит обсудить это с ними. Поэтому я должна сообщить о вашем визите…

— А что, неужели еще не сообщили? — не сдерживаю сарказма. — Как так, Валентина Павловна? Я же целых полтора часа провела с мальчиком. Вдруг он уже ко мне привязался? Или вы считаете, что у меня совсем нет шансов стать ему достойной матерью? А впрочем, — жестом останавливаю ее, когда она пытается ответить на мои вопросы. Поднимаюсь. — Сообщайте, кому хотите. А у меня дела.

И просто ухожу, осторожно прикрыв за собой дверь. Где же было ее беспокойство, когда воспитатель спокойно привела ко мне Тишу?

Полуденное солнце слепит, и я на секунду прикрываю глаза. Не могу усыновить, значит? Это мы еще посмотрим, уважаемая, что я могу, а чего нет. В корзине на сгибе локтя пищит котенок. Заглядываю вовнутрь.

— Ну что, Рыжик, поехали домой?

Кажется, наступила пора вернуться в свою квартиру. Выхожу за калитку и замираю у кованого забора. Вижу его. Он стоит, бедрами упершись в капот черного монстра, и смотрит на меня. Жилистые руки с синими реками вен и черными линиями татуировок скрещены на груди, а крепкие ноги — в лодыжках. А еще он улыбается, немного устало, но радостно. Так искренне, что я залипаю на его улыбке. На этих чуть полноватых губах, вкус которых я помню до сих пор. И не разрывая взглядов, шагаю ему навстречу. Он отталкивается от капота. Я делаю шаг, нога подворачивается, слетев с бордюра, и я падаю прямо в сильные руки Клима. Ловит корзину и аккуратно ставит ее на капот.

— Ну точно Неваляшка, — смеется он мне в губы и накрывает их своими. Мимолетное прикосновение, почти невинное, но колени подкашиваются и где-то в солнечном сплетении вспыхивает жгучее солнце.

— Ты давно здесь? — спрашиваю, с трудом отлепившись от его губ. Он обнимает меня, большими пальцами кружит в ямочках на талии, щекочет. И желание раскаленным ручейком стекает по венам, толкается между бедер.

— Ты красивая, — игнорируя мой вопрос. — Знаешь?

Пожимаю плечом. Да, знаю. Зеркало напоминает об этом каждый день.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Стилисты творят чудеса, — хмыкаю.

— Нет, глупая, — убирает с лица кудрявую прядку, заправляет за ухо. — Ты сияешь вся. И знаешь, мне это нравится. Нравится, что ты такая со мной. Настоящая.

Он улыбается, мягко очерчивает подушечкой большого пальца скулу, контур губ. А я совершенно теряюсь от его ласки и его слов. И млею от его пальцев. От него самого рядом. Он делает меня слабой и откровенной в своих желаниях, которые я привыкла держать под замком. Но он нашел ключ и взломал все коды. И теперь все мои тайны лежат перед ним — бери и делай, что хочешь. И я чувствую себя обнаженной как никогда.

— Клим, — выдыхаю, понимая, что мои слова — путь в неизвестность. Шаг в бездну. И я делаю его. — Нам нужно срочно пожениться и усыновить Тишу.