— Давай, Кира, будь паинькой. Возьми его в свой сладкий ротик. Поласкай его, как ты умеешь. И твой брат доедет до клиники…без неожиданностей.

— Ненавижу, — выдыхаю сквозь зубы, чувствуя горечь на языке. — Как же я тебя ненавижу.

— Да на здоровье, — ухмыляется, нависая над моим лицом. — А сейчас займи свой похотливый ротик делом.

Так легко закрыть глаза и представить широкие ладони, обнимающие лицо. Так легко вдохнуть и позволить терпкой фантазии затопить лёгкие. Наслаждаясь запахом вишни и табака. Так просто обхватить тонкий член, пройтись ладошкой по всей длине, вызывая протяжный стон. Чужой. Распахнуть глаза и увидеть искаженное похотью красивое лицо. Холодное, слишком идеальное. И усмехнуться шальной идее. Сползти чуть ниже и вобрать в рот его тугие яички, набраться смелости и сомкнуть на них зубы. Сжать его член в кулаке.

— Ах ты, сука! — орет Мэт, ловя меня за волосы и пытаясь отодрать от себя. Боль рвет кожу на голове. В глазах — слезы. Но мне плевать. Я сильная, я вытерплю. — Отпусти, тварь, — воет, когда его попытки отлепить меня проваливаются с треском. А я лишь сильнее прикусываю. До первой крови.

И когда Мэт падает на кровать, воя от боли, разжимаю хватку и лёгким движением оказываюсь на полу. Кожа горит, в висках пульсирует адреналин. На губах терпкий привкус крови. Мэт зажимает руками пах, подтягивает к животу колени. И сейчас выглядит таким беспомощным, что я понимаю: не простит. Не боль, нет. А то, что я увидела его вот таким. И вполне вероятно, что именно сейчас я подписала приговор себе и Димке, но…

Срываюсь с места. Расстилаю на столе полотенце, из морозилки достаю лёд, высыпаю на полотенце, заворачиваю и возвращаюсь. Мэт по-прежнему лежит в позе эмбрионе, поскуливая, как побитая собака. Сажусь на край кровати и натыкаюсь на яростный взгляд.

Молча отрываю его руки, мертвой хваткой вцепившиеся в мошонку, и ровно выдыхаю. На мягкой коже краснеет след от моих зубов, а вокруг наливается багрянцем синяк и яйцо чуть припухает. Уголки губ трогает усмешка. Хорошо я его грызнула.

— Дура, ты что натворила? — рычит Мэт, ловя мою усмешку.

— Ничего, до свадьбы заживёт, — откровенно веселюсь я и прикладываю к пострадавшему месту лёд.

Мэт шипит и буквально испепеляет меня взглядом.

— Ну что, Матюша, впечатлился моими зубками?

— Сука, — выдыхает и тянется, чтобы меня достать, но я вжимаю лёд в его пах, и он падает на спину, матерясь и проклиная меня. — Не боишься? За…брата?

— Боюсь, — признаюсь. — Поэтому я все сделаю в лучшем виде. Буду покладистой, как ты любишь. Но… — вдох, длинный выдох, — но ты больше и пальцем меня не тронешь. Никакого секса, сукин ты сын. У тебя полно шлюх в клубе, вот с ними и развлекайся.

— Храбрая стала? — его голос срывается на шепот. Ему больно, но он больше не показывает слабость. Пожимаю плечами.

— Если ты хочешь, чтобы Клим Чехов клюнул на меня, мы не должны быть любовниками. Он же хищник, сразу почует подвох. Тем более, он уже пометил меня.

Врать легко. Тем более, ему никак не проверить мои слова. А о том, что между нами ничего не было, знаю только я и Клим. И последний вряд ли кому-то признается, что делал три дня с пьяной и возбуждённой женщиной. Вернее, не делал.

— Подержи, — прикладываю его ладонь к полотенцу, а сама снова сбегаю.

На кухне залпом выпиваю стакан воды. Руки дрожат, как у алкоголика. Вот и пришел откат. Надо же. Оказывается, быть храброй не так и просто.

В шкафчике нахожу аптечку, в ней мазь, сделанная по особому рецепту. Кто-то научил когда-то. Хорошо помогает при травмах, подобных моему укусу. Беру баночку. Выдыхаю, упёршись ладонью в стол. Кто научил? Когда? Почему я помню рецепт и не помню, кто мне его дал и когда?

Прикусываю костяшку большого пальца, успокаиваясь. Минута, две, три.

В коридоре натягиваю пижамные штаны, скручиваю косу и только потом возвращаюсь в спальню. Мэт сидит посреди разгромленной постели и с видом мученика, которого ведут на плаху, рассматривает свои боевые раны.

Похоже, со шлюхами я поторопилась. С таким синяком он вряд ли захочет трахаться в ближайшее время. Хотя…это же Мэт. Этому психу все нипочём.

— Любуешься? — перехватывает мой взгляд. Дёргаю плечом и бросаю ему мазь. Ловит налету. — Что это?

— Мазь волшебная. Пару дней помажешь свое хозяйство и будешь как новенький.

— Мать Тереза, блядь, — бормочет. — Не ерепенилась бы и всем хорошо было бы.

— Не могу я, Матвей, — вдруг признаюсь. — Не могу с кем-то после другого.

— Раньше, — шипит и морщится, осторожно втирая мазь в напухшую мошонку. — Раньше могла. Что изменилось?

Раньше…

Да, я могла. Раньше я могла закрыть глаза и ни о чем не думать. Отключить мозг, пока пользуют тело. Мэту нравилось трахать меня сразу после другого. Он же настаивал, чтобы я не мылась после секса с другим. Жадно нюхал и даже вылизывал остатки чужого семени, если таковые были на моем теле.

«Я сам тебя помою», — обещал. И мыл. Языком. А целоваться брезговал. Говорил, что не может целовать рот, в котором побывал чужой член.

Хмыкаю себе под нос. Знал бы он, как сильно ошибался. Очень сильно. Узнай он мою маленькую тайну, убил бы, не задумываясь. И не только меня. Но он не узнает. А через три недели вернётся Клим, и я обязательно придумаю, как выбраться из этого дерьма.

Или я не Кира Леманн.

Глава 8

Похоть. Она повсюду. Я чую ее приторный запах, как гончая — след зверя. Я еще не вошла внутрь, но вожделение намертво прилипает ко мне, как вторая кожа. Стоить сделать шаг — и утону в водовороте страсти и желания.

Главное, не попасться на крючок. На этот вечер у меня другие планы.

Прохожу мимо дворецкого, мельком ловя свое отражение в зеркале. Сегодня на мне черное платье в пол с глубоким декольте и разрезом, обнажающим бедро с кружевной резинкой чулка. Свободная коса перекинута через плечо и сверкает тонкой ниткой жемчуга. Такая же нитка обнимает шею и стекает в ложбинку между грудей, прячется под шелком лифа. Улыбаюсь. Сегодня я планирую заполучить одного упрямого засранца.

В зале с негромкой ритмичной музыкой и интимным светом довольно оживленно: слышится женский смех, мужские голоса, на танцполе парочки милуются друг другом под музыку. Целуются.

Барменом сегодня работает Сэм.

— Как обычно? — интересуется, коротко кивнув в знак приветствия. Качаю головой. Сегодня мне нужна трезвая голова. Сэм понимает без слов и уже через минуту передо мной возникает радужное чудо в высоком бокале с трубочкой и долькой апельсина. Смотрю на это чудо света, явно безалкогольное, и выгибаю бровь в немом вопросе.

— Мои извинения, — улыбается Сэм, прося прощения за ту ночь, когда я перебрала текилы и встретила Клима. Киваю, возвращая ему улыбку. Так и быть: прощен, тем более в той бутылке действительно была просто текила — я проверила. Пробую его коктейль, а когда хочу похвалить его талант, Сэм перегибается через барную стойку. Слишком близко. Почти касаясь своими губами моих. Пытаюсь отстраниться, но он ловит меня за запястье. — Осторожно, за тобой следят.

Порываюсь обернуться, но застываю, пригвожденная холодным:

— Снова не терпится, Незабудка?

Дрожь пересчитывает позвонки, собирается огнем в солнечном сплетении. Обжигает одной лишь мыслью: «Он пришел».

Прикрываю глаза, делаю жадный вдох. Запах вишни и табака растекается по легким спасительным кислородом в безвоздушном пространстве. Окружает плотным коконом, вытесняя все другие. Сладкий. Знакомый до одури. Бьющий по вискам. Подгибающий колени. Запах, что свел меня с ума и преследует уже три недели.

Удар сердца и я вижу его обладателя. Высокий, в стильных джинсах и черной футболке, он наплевал на все правила клуба, напрочь проигнорировал дресс-код. Широкий, подтянутый, с перекатывающимися под дорогой тканью мышцами. Он стоит, засунув руки в карманы, и как магнит притягивает все внимание. Грациозный, сильный. Бес во плоти.

И весь мой план летит в тартары, потому что я хочу его. Трогать его тугие мышцы, путешествовать языком по хитросплетениям его татуировок. Хочу, наконец, увидеть его голым. Всего. Сглатываю слюну и вспыхиваю спичкой. Дыхание рвется тонкой нитью. А я все больше распаляюсь под его цепким взглядом, ласкающим, словно умелые пальцы любовника. Оглаживает обнаженную шею с пульсирующей жилкой. И разряды короткими молниями бьют по оголенным нервам, разносятся по всему телу, возбуждая. Выдыхаю с тихим стоном.

Усмешка изгибает его красивые, чуть полноватые губы. Такие порочные, что мне снова хочется ощутить их вкус. Насладиться их алчностью и сойти с ума от жаркого танца наших языков.

— Так что, Незабудка? В кого играешь сегодня? — его сарказм словно пощечина.

Но мне все равно. Я делаю то, что хотела все эти дни без него. Всего один шаг. Слишком близко. Ощущая силу его желания. Огонь все еще во мне. Бурлит. Испепеляет. Лишает разума. Сегодня это самый желанный наркотик. Сегодня я готова сгореть.

Рывок. Пальцы накручивают волосы, обнажая шею его горячему взгляду. Еще один стон срывается с губ. Прогибаюсь в спине, промежностью потираясь о пах. Запрокидываю голову и сталкиваюсь с чернотой мужского взгляда. В нем — злость и похоть.

— Нравится, Кира? Играть…

Ничерта мне это не нравится, но слова тонут в тумане желания. И телу сейчас нужно именно это. Его сила, его власть. Я хочу быть его. Хочу ощутить его в себе.

— Я просто хочу тебя, — признаюсь я.

И это обескураживает его. Потому что он вдруг ослабляет хватку и смотрит так странно. Отступаю на шаг. И мир взрывается звуками музыки, голосами. Осматриваюсь в растерянности. Неужели я ничего не слышала?

Бес по-прежнему смотрит только на меня и что-то меняется в его взгляде. Похоть размывается чем-то мягким. Словно ночную тьму осветило утреннее солнце.

А я снова шагаю к нему. Щекой трусь о колючую щетину, тихо урча, и выдыхаю на ухо:

— Я все еще твоя, Бес.

И сбегаю в туалет. Нужно освежиться и выдохнуть, иначе я отдамся ему прямо на глазах сотни обитателей клуба.

Вода обжигает холодом. Я умываю лицо, шею, прижимаю холодные ладошки к вспыхнувшим щекам. Закручиваю кран. Желание скручивает тугим жгутом всю меня. Я дрожу. Меня шатает. Будь прокляты эти чертовы каблуки! Покачиваюсь, но оказываюсь прижата к широкой груди.

В нос тут же забивается знакомый запах: вишня, табак и чуть-чуть абсента. Слабость подкашивает ноги. Всхлипываю, разворачиваясь в сильных руках. Шершавые ладони обнимают лицо, а черные глаза смотрят так…странно. И мурашки ползут по спине, стекают по груди и животу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Хватаюсь за его футболку и подаюсь ему навстречу. Прижимаюсь так тесно, что между нашими телами даже ветер не проскользнет.

— Что с тобой, Кира? — в хриплом голосе сталь и…тревога?

— Мне…плохо, — всхлипываю. Мне действительно плохо и больно почти физически, потому что все горит и жаждет его. Это сводит с ума.

— Где?

Перехватываю его запястье, с трудом отрываю от лица и прижимаю к животу.

На слова не осталось сил.

— Здесь…плохо. Хочу…тебя. До боли, до сумасшествия. Всегда хочу.

Признаюсь на одном дыхании. Голос рвется, но я продолжаю упрямо, потому что потом у меня не хватит смелости быть такой откровенной.

— Ты торчишь в моей голове, Клим Чехов. Спишь в моей постели с той самой ночи. И это не жизнь, а мазохизм какой-то. Я больше не хочу так.

— И как же ты хочешь? — спрашивает и на дне его черных глаз вспыхивает адово пламя. Прикусываю губу, но улыбка сама растягивает их. И горло пересыхает от картинок в голове: всего того, что я хочу проделать с этим мужчиной и того, что он может сделать со мной.

— О… — задыхаясь от собственных фантазий, — я знаю много…хм…способов.

И схожу с ума от его откровенного взгляда. Да, мой Бес, в эти игры можно играть вдвоем. И не только в разных позах, но и местах.

Упираюсь ладонями в края раковины и усаживаюсь на нее попой, ноги — рядом с ладонями. Шелк платья стекает по бедрам, собирается где-то на животе. Там, где жжет и пульсирует.

Распахиваю бедра жадному взгляду своего мужчины. Я возбуждена, взвинчена до предела. Кажется, коснись — и меня смоет волной оргазма. Настолько мощного, что на мгновение становится страшно не выбраться. Потому что никогда и ни с кем я не испытывала такого острого и неконтролируемого желания. Но я не умираю, нет, я живу. И даже дышу, когда Бес стягивает меня с раковины, ставит одну ногу себе на плечо и накрывает мою бесстыдно мокрую плоть своим ртом. Вбирает в себя так жадно, словно я живой источник, его последняя надежда. И я теряюсь в его ласках. Забываю обо всем. Мир сужается до мужчины между моих ног и обжигающего удовольствия, накрывающего раскаленной волной. Я качаюсь на волнах удовольствия, греюсь в горячих руках до сих пор возбужденного мужчины, который целует мягко. И в этом поцелуе мне чудится благодарность и извинение. Не сразу понимаю, что происходит. Короткий укол, словно укус комара. Укол? Что за…Но Бес не позволяет поймать мысль, усиливает напор, врываясь в мой рот, воруя дыхание и делясь своим, когда я все-таки стекаю в его руки. Без сознания.