— Я понимаю, бабушка. Я люблю Пэдрейка, но мне не хочется его видеть.

— Когда ты окончательно поправишься, Мэгги, я сама уеду за границу. Мне всегда хотелось жить в Италии.

— В Италии? — Мэгги не верила своим ушам. — И что ты там будешь делать?

— Для начала совершу паломничество в Ватикан. Затем думаю поселиться в Венеции или во Флоренции. Мне кажется, что многие люди несчастливы из-за того, что живут не своей жизнью. Твоя мать, Пэдрейк… Мне кажется, что я была рождена, чтобы стать покровительницей итальянского искусства. — Она тихонько усмехнулась. — А вот ты, моя дорогая, и являешься настоящей бостонской леди. Я собираюсь оставить музей на твое попечение.

— На мое, бабушка? Почему на мое? Я же ничего не знаю о музеях!

— Ты — настоящая Эббот, больше Эббот, чем кто-либо из нас. Ты всему научишься. И я тебе доверяю, я знаю, что ты поведешь дело, как надо, как я делала бы сама. Джеймс и Пол могут выполнять мои инструкции, но они не чувствуют моей души. Ты меня понимаешь. Ты сделаешь все так, как делала бы я. И ты тоже можешь здесь жить, на третьем этаже, в моих комнатах.

— Нет, бабушка. Если ты не против, я лучше поселюсь в твоем доме на площади Луисбург. Ты не будешь возражать?

— Конечно, нет. Я оставляю тебе этот дом, равно как и дом в Ньюпорте. Собственно говоря, я оставлю тебе все, что у меня есть. Но не волнуйся о том, как распорядиться деньгами. Пол и Джеймс обо всем позаботятся.

Мэгги была поражена.

— Все твои деньги? А дядя Пол и дядя Джеймс? Они не рассердятся?

— Не беспокойся, Мэгги. Они получили деньги своего отца. А что касается Пэдрейка, то он получит деньги отца и матери. Я это предусмотрела. Я душеприказчик Маргарет. Я не хочу, чтобы Пэдрейк обращался к тебе хоть за чем-нибудь.

— Но почему ты все оставила мне, бабушка? Я вряд ли смогу всем этим воспользоваться.

— Ты найдешь им применение. А теперь хватит о деньгах. Чем ты будешь заниматься, когда выйдешь из больницы? Кроме того, что поселишься в доме на площади Луисбург и станешь заниматься музеем?

— Я буду учиться, бабушка. Я пойду в колледж Редклифф и буду изучать искусствоведение, антропологию и все то, что сможет мне понадобиться в музейной работе. И еще я буду присматривать за мамой… Я не буду вмешиваться в ее жизнь, бабушка, но все же буду иногда заходить к ней, смотреть, как она живет, ты не против?

— Конечно, обязательно, Мэгги. Я рассчитываю на тебя. И я думаю, что ты прекрасно придумала — пойти в колледж Редклифф. И когда будешь там учиться, найди себе хорошего друга. Не такого, как эти чопорные бостонцы. Пусть это будет человек, который заставит тебя много смеяться. — Она наклонилась к уху Мэгги, так что бы вошедшая в комнату медсестра не могла услышать ее слов.

Мэгги тихо засмеялась, покачала головой, посмотрела поверх бабушкиной головы в окно на серое небо и вздохнула.

— А дедушка Эббот много заставлял тебя смеяться, бабушка?

— Нет. Не могу этого сказать. Но время от времени говорил что-то смешное. Но, — она печально улыбнулась, — в то время я не была способна ни на что большее.


Мэгги так же, как и Пэдрейк, вернула своей фамилии первоначальный вид, добавив «О». Она занималась в колледже Редклифф и закончила его с отличием. Каждый год она ездила во Флоренцию к бабушке, которая была разочарована тем, что Мэгги так и не нашла себе молодого человека, способного заставить ее смеяться. Она знакомила Мэгги с художниками, титулованными особами, бывшими ее соотечественниками, которые посещали ее салон. Однако Элис предупредила внучку:

— Всех этих мужчин нельзя воспринимать серьезно, они предназначены исключительно для развлечений. Когда у тебя будет что-нибудь серьезное, ты сама это поймешь, и я тебе и слова не скажу.

При поездках в Европу у Мэгги не раз возникало желание отклониться от курса и заехать в Ирландию, но каждый раз она отговаривала себя от этого, зная, что не стоит навещать Пэдрейка — тот был пороховой бочкой, от которой лучше держаться подальше. Однако она кое-что слышала о нем. Мэгги прочитала два его романа, оба были проникнуты презрением и отвращением к этому миру. Но было совершенно очевидно, что его ненависть никак не умаляла достоинств его произведений. Пэдрейк уже был известен не только в Ирландии, но и в Англии, и Америке. Ему было лишь двадцать с небольшим, однако его признавали наиболее известные писатели того времени, и обе страны — Ирландия и Америка — считали его своим писателем.

В 1927 году во Флоренции умерла бабушка Элис, и сыновья привезли ее тело на родину, чтобы похоронить в родовом склепе Эбботов. Совершенно неожиданно ровно за час до похорон приехал Пэдрейк. С ним была рыжеволосая девушка-ирландка. Ее звали Сэлли Фланаган, ей было всего семнадцать лет, и Пэдрейк представил ее как свою жену. Сэлли говорила по-английски с таким сильным акцентом, что иногда было невозможно ее понять. Обычная деревенская девушка, совершенно необразованная и не умеющая себя вести в обществе, она все время держалась около Пэдрейка, как молодой, робкий олененок.

— Я приехал на похороны бабушки, — заявил Пэдрейк Мэгги и своим дядям, очаровательно улыбаясь. Затем он вежливо поинтересовался, не мог ли бы он также произнести над могилой прощальное слово. Джеймс и Пол, разумеется, согласились, гордые тем, что в церемонии принимает участие их знаменитый племянник.

Пэдрейк встал, он был необыкновенно хорош собой — с гривой волнистых волос, в черном костюме с длинным широким галстуком он казался романтической и загадочной фигурой. Обращаясь к толпе и к ветру, он начал декламировать:

— Что тебя, Элис, в кусты занесло?

Время цвести цветам.

— Родиться для Маргарет время пришло.

Зелено тут и там.

Мать не нянчит дитя, не поит молоком.

Время цвести цветам.

А пронзает малютку железным клинком.

Зелено тут и там.

И копает могилку холодной рукой.

Время цвести цветам.

— Уходи, моя Маргарет, в вечный покой.

Зелено тут и там.

Элис Эббот пошла помолиться во храм.

Время цвести цветам.

И прелестную девочку встретила там.

Зелено тут и там.

— Стань моею, дитя! В моих добрых руках

Время цвести цветам.

Красовалась бы дочка в роскошных шелках.

Зелено тут и там.

— Мама, Маргарет я, я тобой рождена.

Время цвести цветам.

Ты не так была раньше добра и нежна.

Зелено тут и там.

Собравшиеся не знали, как реагировать на выступление Пэдрейка.

— Я думал, что он романист, а не поэт…

— Что это за надгробная речь?

— По-моему, это ужасно, что бы он там ни имел в виду!

— Он просто ненормальный!

Лишь одна Мэгги знала, что это стихи не Пэдрейка, а поэта прошлого века, которые он немного переделал. Чувствовалось, что эта игра с чужими произведениями доставляет ему непонятное удовольствие.

Пэдрейк настоял на том, чтобы поселиться в доме Мэгги со своей семнадцатилетней молодой женой.

— Ведь ты не откажешь своему братику и его хорошенькой женушке в возможности преклонить голову в своем доме. Кроме того, бабушка наверняка оставила этот дом нам обоим. Разве не так?

Неохотно Мэгги объяснила брату, что этот дом Элис Эббот завещала ей, но что он, Пэдрейк, со временем получит дом матери.

— Ага, — улыбнулся Пэдрейк. — Значит, у нас есть еще и мать? Ты знаешь, я был в том доме, через несколько кварталов от этого. Там живет женщина, одетая как русская княгиня. Она сказала мне: «А, Андрей, ты вернулся с войны». — Он так расхохотался, что чуть не упал со стула. — Я, конечно, могу со своей молодой женой пожить и там.

Мэгги понимала, что ее провоцируют, однако не могла не возразить:

— Оставь ее в покое, Пэдрейк. Пусть живет, как хочет. Она достаточно настрадалась!

Он улыбнулся:

— С тобой приятно разговаривать, Мэгги. С тобой, которая украла мое наследство.

— О чем ты, Пэдрейк?

— Ты украла мое первородство, Яков, и за что? За чечевичную похлебку?

— Перестань так со мной разговаривать, Пэдрейк. Я не взяла ничего из того, что принадлежит тебе. Я не хочу ничего твоего. О каком первородстве ты говоришь?

— Моем первородстве Эббота. Об этом доме. Тот, другой дом, где проживает русская княгиня, — это дом О'Конноров. Так как насчет моего права Эббота? У тебя оказались все деньги Эбботов, музей Эббота и дворец Эбботов в Ньюпорте. А я, бедный сирота Пэдрейк, получу лишь деньги О'Коннора. Ничем не примечательные, скучные деньги.

— Деньги — это всего лишь деньги, Пэдрейк. Они не бывают примечательными или непримечательными.

— Но тебе достались все привидения этого дома.

— Что ты хочешь от меня, Пэдрейк? Если хочешь, я отдам тебе половину бабушкиных денег, если для тебя это так важно. Что ты от меня хочешь?

— Я хочу этот дом. Я хочу музей Эббота. Я хочу половину твоего сердца. Разрежь его пополам.

Он остался; он и Сэлли. Мэгги видела, как он издевается над бедняжкой. Он мог заставить ее скрести полы, а сам сидел и бросал критические замечания. Он насмехался над ее акцентом и манерами. Когда на него находило бешенство или же он был пьян, он бил девушку, и Мэгги понимала, что это он бьет ее, Мэгги, мучает ее, Мэгги.

Иногда Пэдрейк начинал ласкать свою жену в присутствии Мэгги, рука его поглаживала грудь Сэлли, ее ноги, лез ей под юбку. Или же он обнажал ее грудь и начинал посасывать ее. Не выдерживая, Мэгги выскакивала из комнаты. Однажды вечером, когда они все трое сидели в гостиной, он уложил жену на пол и попытался овладеть ею прямо на глазах ошеломленной Мэгги. Выбежав из комнаты, она услышала раздающийся вдогонку хохот Пэдрейка.

Затем Сэлли забеременела, и Пэдрейк сказал Мэгги:

— Это дитя нашей с тобой любви: твое и мое дитя.

— Правда? — с некоторым испугом спросила Мэгги. — А Сэлли? Как насчет Сэлли? — Она стала бояться за жизнь Сэлли.

Однажды Мэгги проснулась и обнаружила, что они уехали. Через несколько месяцев она получила извещение из Труро на мысе Код. В семье Пэдрейка и Сэлли О'Коннор родилась дочь Мейв. Спустя несколько дней с почтой пришла вырезка из «Кейп-Код таймс», некролог, в котором сообщалось, что Сэлли Фланаган О'Коннор скончалась через несколько часов после того, как родила своему мужу известному писателю Пэдрейку О'Коннору дочь. Была отслужена скромная панихида.

Мэгги проплакала всю ночь. Это был скорее вой — получеловеческий, полуживотный. Она оплакивала Сэлли и свою новорожденную племянницу Мейв. Утром она успокоилась. Ее слезы не могли помочь бедняжке Сэлли, приехавшей сюда из ирландской глуши. Теперь оставались лишь Пэдрейк и его дочь Мейв. Мэгги знала, что ей надо делать.

Двенадцать лет Мэгги ждала, когда ее позовут. Она знала, что придет день, когда Мейв в отчаянии позовет ее на помощь. И она была готова к этому. Даже беременность Мейв не так уж ее и удивила. Необходимо было только как-то решить вопрос с этой беременностью. Мэгги в своих молитвах просила наставить ее и подсказать правильное решение. Кровосмешение было омерзительным грехом. Плод этого греха может быть еще более омерзительным. Может быть, надо сделать аборт? Ей придется найти врача, который бы согласился выполнить эту операцию. И даже если ей и удастся это сделать, будет ли она права, прервав нерожденную жизнь, потому что ребенок может иметь какие-либо уродства? А как быть с учением Господа? Может ли она подвергнуть себя гневу Божьему? А чувства Мейв? Она была еще ребенком и искала у Мэгги спасения. Как она будет чувствовать себя, когда вырастет и поймет все, что с ней произошло? Но Мейв была уже на четвертом месяце беременности. Ведь аборт при таком сроке может быть очень опасным! В конце концов Мэгги решила обойтись без аборта.

Приняв это решение, Мэгги стала разрабатывать план действий. Мейв родит ребенка здесь, в этом доме, и сразу же ребенка отправят в детский приемник. Мэгги не знала, сможет ли она отдать ребенка на усыновление, поскольку было слишком мало шансов, что ребенок родится нормальным. Она купила дом в Нью-Йорке, поскольку в Бостоне об этом не могло быть и речи, и спешно организовала там приют для детей с отклонениями.

Тем временем ей нужно было подготовить Мейв к тяжелым испытаниям, которые станут и ее испытаниями тоже. Все это предстоит провести в полной секретности. Кроме Мэгги, только ее горничная Кэтрин знала, что Мейв в Бостоне. Кэтрин совсем недавно приехала в Америку, и в Корке у нее остался возлюбленный. Мэгги подарила девушке приданое, огромную сумму денег, которую девушка бы и в жизни не заработала, и отправила ее обратно в Ирландию. Теперь только одна Мэгги знала, что Мейв О'Коннор двенадцати с небольшим лет живет в доме на площади и ждет ребенка. Только Мейв и Мэгги и, возможно, Пэдрейк. Мэгги догадывалась, что Пэдрейк знает, где может находиться Мейв. Но знает ли он, почему она сбежала?