— Кто он? — прошептала мне Крисси, не отводя глаз от привлекательного парня в красивой форме, хотя уже началась служба.

— Я не знаю, — прошептала я. — Просто один из кадетов из академии. Сиди спокойно!

— Правда симпатичный?

Я уставилась прямо вперед.

— Пожалуйста, Крисси. Здесь не место обсуждать парней, — умоляла я.

— Он гораздо приятнее, чем Хью Уинтроп, правда?

— Тихо! Все смотрят на тебя! Мама решит, что ты просто ужасна!

Крисси благоговейно сложила руки на коленях и не смотрела на кадета, пока не пришло время причастия. Но он ей улыбался, и она все же кокетливо взглянула на него своими огромными глазами.

Наконец хор запел «Возрадуйтесь, добрые христиане», служба закончилась. Я вздохнула с облегчением.

В то время как мои родители желали знакомым веселого Рождества, я познакомила Мейв и Крисси с некоторыми моими бывшими школьными друзьями. А Крисси и кадет Ронни Филдинг познакомились сами.

Закуски в канун Рождества включали сельский окорок, крабов со специями, салат из омаров, птицу, паштет из цыплят, бататы в апельсиновой кожуре, всякие соленья и огромное количество десертов, включая пироги из лесных орехов, арахиса и ямса. Крисси ничего не ела. Она очень волновалась по поводу свидания, назначенного на следующий день после Рождества с Ронни Филдингом. Флирт — это одно, а свидание — совершенно другое. Теперь она уже сомневалась, симпатичный ли он парень.

* * *

Прошло два дня после Рождества, когда я набралась смелости и рассказала маме и папе о тете Беттине. Мне пришлось это сделать, потому что мы получили телеграмму, из которой явствовало, что Сара едет в Чарльстон. Мейв, Крисси и я расстроились, мы не знали, что могло случиться в Канзасе, из-за чего Сара так быстро оттуда уехала. Она, наверно, успела повидать свою мать не более одного раза. Но все равно ее телеграмма нас рассмешила:

«Еду. Прибуду в Чарльстон Бог знает когда на этом ужасном поезде. Если вообще выдержу это путешествие. Пожалуйста, если не сложно, пусть меня кто-нибудь встретит. Хотя вы знаете, как я ненавижу приносить дополнительные сложности кому-нибудь. Буду хорошо себя вести и не буду никому мешать. Ваша Сара».

Мне захотелось плакать. Телеграмма была, конечно, забавной, но она была и грустной. Как и сама Сара. Маме не было смешно.

— Такая излишняя экстравагантность, — сказала она мне, — как будто она пытается утереть нам нос тем, что может тратить так много денег. Четырнадцатилетняя вертихвостка!

— Мамочка, пожалуйста, не приходи ни к какому выводу прежде, чем увидишь Сару. Она специально так составила телеграмму, чтобы мы ее не жалели. Наверно, в санатории с тетей Беттиной случилось что-то очень неприятное. На самом деле Сара очень приятная девочка.

— Я совсем не собираюсь невзлюбить Сару. Как ты можешь говорить такое своей маме! У меня нет никаких предрассудков. Я уверена, что ее нужно больше жалеть, а не ругать. Ведь если ее мать Беттина, а отец…

Папа и мы трое поехали встречать Сару, а мама осталась дома. Она готовила свежие полотенца, взбивала подушки, которые совсем не нужно было взбивать. Поставила новый букет на обеденный стол.

Когда мы подъехали, мама была на передней веранде. Она оглаживала на себе юбку и нервно поправляла волосы. Выскочив из машины, Сара сбросила прямо на землю коричневое меховое пальто и побежала к маме с распростертыми объятиями.

— Тетя Марта! О, тетя Марта! Это была такая ужасная поездка, мама меня совсем не узнала. Тетя Марта…

Было видно издали, как мама напряжена. Сара бросилась к ней, обняв, прижала свою белокурую кудрявую голову к маленькой маминой груди.

— О, тетя Марта, если бы вы видели мою бедную мамочку, ваше доброе сердце разбилось бы.

Я видела, как мама неловко обняла Сару. Я также заметила, как мама старалась вымолвить хоть слово. Получалось это с трудом, как будто в ее горле застрял огромный болезненный ком.

— Не плачь, Сара, милая. Все будет в порядке. Мы постараемся, чтобы все было в порядке.

Сара подняла залитое слезами лицо:

— Я хочу сказать, тетя Марта, когда я здесь, я начинаю верить, что все будет в порядке. Вы такая милая, тетя Марта. Мама так и говорила мне, еще когда она… не болела. Она говорила: «Моя сестра Марта — самая милая и красивая сестра в мире. Когда-нибудь ты ее увидишь, Сара, и поймешь, что я была права».

Обнявшись, мама с Сарой пошли в дом. Мы последовали за ними. Мейв плакала. Но папа и я широко улыбнулись друг другу.

— В поезде было полно солдат, но я с ними почти не разговаривала.

— Почему? — потребовала ответа Крисси. — На тебя что, вдруг напала скромность? Мне кажется, что ты упустила огромный шанс.

— У меня было плохое настроение. Я не могла ни о чем думать, только о маме. Кроме того, я ничего про них не знаю. А вдруг они все оказались бы сексуальными маньяками!

— Я так понимаю, что ты вдруг оробела, — понимающе улыбнулась Крисси.

— Конечно, нет! Я уже сказала, что переживала из-за мамы. Ну-ка, расскажите, чем вы тут занимались.

— Крисси жутко кокетничала с кадетом из академии.

— Боже, как ужасно!

Я засмеялась:

— Ну, ничего страшного, они только, сидя в машине, поели гамбургеров, у нас это популярное времяпрепровождение!

— У него что, машина? И он достаточно взрослый? У него есть права?

— Да, какой-то драндулет.

— Вы обжимались?

Крисси не отвечала.

— Так, значит, обжимались. Может, ты ему позволила еще что-нибудь? — хитренько поинтересовалась Сара.

Мы с Мейв невольно наклонились вперед. Мы не задавали Крисси подобных вопросов по поводу ее свидания. Но теперь, когда здесь была Сара, нам было интересно узнать подробности.

— Так что ты ему позволила? — продолжала Сара, так как Крисси не ответила на ее первый вопрос.

— А ты сама как думаешь?

— Ты ему разрешила себя трогать, ну-ка, выкладывай правду.

— Можно сказать, да.

— Где он тебя трогал?

— А ты как думаешь? — Крисси вовсю наслаждалась нашим вниманием.

— Твои сиськи?

— Да…

— И еще ниже?

— Да…

— А ты его тоже трогала? Там, внизу?

— Нет!

— Почему? — спросила Сара. — А мне не хотелось.

— Почему?

— Он мне не нравится.

— Даже после того, как он тебя везде трогал?

— Особенно после этого, — засмеялась Крисси. — Ну что, теперь я самая опытная из вас?

— Наверно… пока что. — Сара вскинула голову. — Но тебе следовало потрогать его там, чтобы хотя бы знать, что там такое. Как ты считаешь, Мейв?

— Я не знаю, — Мейв покраснела. — Мне кажется, что у нее еще будет время для этого. Кто хочет прогуляться со мной в порт?

— Пошли, — заявила Сара, — я хочу здесь увидеть все. Я подумала: здесь есть форт Самтер и форт Мултри, недалеко Бофорт… Да, это не город, а золотые россыпи солдат, моряков и морских пехотинцев! Если мы когда-нибудь будем нуждаться в мужиках, то всегда сможем вернуться домой в Чарльстон…

Осень. 1942

Гвен Марлоу не была напрямую виновата, что ее племянница распростилась с невинностью в сентябре 1942 года. Сара тоже немного приложила свою руку. Гвен обеспечила случай, место и мужчину. Вдоволь насладившись тем, что потакала всем своим желаниям после развода, Гвен теперь была готова принять на себя бремя ответственности перед обществом. После объявления войны она просто кипела от жажды деятельности и приступов патриотизма! Если высшие классы не будут готовы к тому, чтобы самим защищать свои привилегии, то кто станет это делать за них? Она участвовала во всех комитетах по сбору шелковых и нейлоновых чулок, кулинарного жира, консервных банок, использованной бумаги, старых шин, даже пустых тюбиков из-под пасты. Она уговаривала других, чтобы те вязали и сворачивали бинты для «Красного Креста». Но лучше всего она организовывала ленчи и балы, где продавались облигации военного займа и проводились благотворительные лотереи в пользу флота, морской пехоты и выдавалась помощь всем, кто в ней нуждался.

Когда было решено организовать лотерею для Морской лиги в отеле «Плаза», на открытии осеннего сезона в Персидском зале, естественно, Гвен выбрали председателем лотереи.

Во-первых, она сама жила в «Плазе», а во-вторых, никто не мог сравниться с ней в смысле энергии, у нее были все необходимые для проведения подобных мероприятий качества! Она всегда могла привлечь крупных спонсоров и известных личностей. Итак, было решено, что несравненная Хильдегард, в своих длинных лайковых перчатках, будет играть на пианино и петь несколько неприличные песенки. А Гвен постарается наполнить зал молодыми красотками, чтобы военным было с кем танцевать, да и просто, чтобы украсить проводимое мероприятие!

Естественно, Гвен вызвала из колледжа Смит свою Гвенни и ее подружек. Но кроме того, Гвен представилась прекрасная возможность пригласить свою племянницу и ее трех подруг, с которыми та так подружилась. Правда, они были слишком молоды для такой вечеринки, где были полные жара и бурлящей крови молодые солдаты и офицеры. Интересно, сколько лет Крисси — пятнадцать или уже шестнадцать? Гвен, естественно, не могла вспомнить. Про своих-то детей и то не все — упомнишь! Ну, неважно, Крисси и ее подруги вполне взрослые девицы, а уж выглядят-то, несомненно, такими, ну, может, за исключением этой маленькой мышки с Юга.

Кроме того, Гвен считала, что она должна хотя бы раз развлечь друзей своей племянницы. Крисси вечно ездила к ним домой на все каникулы. Она провела все лето в Саутгемптоне с этой девицей Голд, у которой папа — еврей! А ее подруга Мейв, несмотря ни на что, была из Бостона — та самая Эббот, и все всегда писали кипятком по поводу новых книг ее отца, как будто он был мессией! Да, ей нужно пригласить их. Никто не будет интересоваться возрастом девчонок. А «если даже кто-нибудь спросит, ну что ж, она — Гвен Марлоу, и сейчас вдет война!

Гвен начала считать. Гвенни приедет и привезет с собой пять подруг, Крисси и ее три подружки — всего десять человек. Ей нужно заказать как минимум пять комнат, даже если менеджер отеля будет клясться, что свободных комнат нет, а преимущества представляются только воинам.

— Мне нужны пять комнат на уик-энд, — заявила она менеджеру, — и не вздумайте мне напоминать, что сейчас идет война!


Когда Крисси получила приглашение, ей совсем не хотелось его принимать. Все, что связано с теткой Гвен, всегда плохо кончалось. И она совсем не жаждала видеть эту самодовольную засранку Гвенни. Но Саре хотелось поехать.

— Все, что угодно, только вырваться из этих стен, малышка! — томно протянула она, имитируя какого-то комика. — Мне бы хотелось увидеть, как поет и играет Хильдегард. Мне говорили, что она расхаживает по залу и щиплет парней за задницу и что каждый раз, когда она поет «Последний раз, когда я была в Париже», кто-то в знак уважения к ней покупает облигацию за двадцать пять тысяч долларов. Мне хочется там побывать!

— Тебе ничего другого не остается, как сдаться, — засмеялась Мейв. — Ты же знаешь, что Сара всегда добивается своего!


Крисси лежала на спине на великолепном покрывале отеля «Плаза», ее бледно-желтое шелковое вечернее платье было задрано до талии, ноги без чулок (последняя предвоенная пара чулок была выброшена еще на прошлой педеле из-за сплошных «дорожек») были широко раскинуты. Желтые трусики валялись на полу, а новые, тоже желтые, босоножки, купленные только вчера во время быстрого налета на магазин, также валялись на великолепном покрывале. Прапорщик Корки Таун в вечернем пиджаке, но с голой попой, только четыре месяца назад окончивший Принстон, совсем придавил ее. Он очень энергично и грубо старался прорваться через ее девственную плеву.

Крисси решила, что настало время на этот раз дойти до конца, если даже это будет стоить ей жизни. По тому, как продвигались дела, было похоже, что этот вариант весьма вероятен.

Весь в поту, хрипло дыша, прапорщик Корки Таун предложил:

— Ты должна применить французский способ.

— Что?

— Ты что, не знаешь? Минет. Отсоси меня.

— О-о-о!..

— А потом я тебя, — обещал он. — Некоторые парни не любят нырять в муфту, мне все равно. Мне это даже нравится.

Крисси было непонятно большинство слов, но она поняла, что он имел в виду, и хитренько улыбнулась. Вот был бы поражен прапорщик Корки, если бы узнал, что у нее есть огромный опыт именно в этом способе занятий любовью! Она могла бы научить его кой-чему.

— Нет, — резко ответила она.

Она не выйдет девственницей из этой комнаты, хотя бы в техническом смысле слова, если даже ей придется держать здесь Корки всю ночь. Он, наверно, решил, что его грустный и трогательный рассказ о том, что он скоро пойдет на войну, заставил ее пригласить Корки в эту комнату, на эту постель и развалиться в порыве страсти под ним, чтобы он не пошел на войну или, может, на смерть, не полюбив кого-нибудь. Но все было совсем не так.