Это ее крошка, ее дочь, ее прекрасная девочка, ее ненаглядная дочка! Мейв подняла руку; она не могла промолвить ни слова. Она попыталась что-то сказать, но ничего не вышло. Мейв хотела подбежать к дочке, схватить ее и бежать, бежать из дома, куда-нибудь в волшебный край, где все станет на свои места, где все будет по-другому.

— С вами все в порядке, мисс О'Коннор? — спросила ее мисс Уиттакер.

— Вот эта маленькая девочка, с черными кудрями — она одна из тех двух, о которых вы говорили, правда? — У Мейв был хриплый дрожащий голос.

— Да, это Элис. — Мисс Уиттакер с любопытством посмотрела на Мейв. — Она не может быть тем ребенком, кого вы ищете. У нее не рыжие волосы, так?..

«Я ее узнала. Ее ни с кем нельзя спутать. Она точная копия ее отца. Поэтому тетя Мэгги лгала — лгала по поводу ее имени и насчет рыжих волос. Она назвала ее Элис в честь своей бабушки!»

— Я должна… Я должна поговорить с Элис. Пожалуйста, одна…

— Мы называем ее Эли, и она себя так называет, если она начинает говорить. Нет ничего удивительного, когда эти дети обращаются к себе в третьем лице.

— Я хочу поговорить с ней, мисс Уиттакер. Прямо сейчас, и наедине. — Мейв слышала свой голос. Слишком грубый и громкий, требовательный. Но как ей убедить эту женщину? Она заставила себя улыбнуться. У нее болело все тело, руки, губы. Ей так хотелось взять Эли на руки, прижать к себе, качать ее и петь тихую колыбельную.

— Хорошо, у нас есть комната для посетителей, где встречаются дети и их родители, когда те приходят их навестить. — Она усмехнулась. — Вы будете поражены, как много тех, кто не приходит никогда!

Мейв ничего не поражало. Бедная крошка Эли! Ее никогда не навещали родители. У нее не было никого на свете. Она кусала себе губы, чтобы не разрыдаться.

— Пойдемте со мной. И я сейчас приведу Эли. Но, пожалуйста, запомните, мисс О'Коннор, мы всегда стараемся не волновать наших детей. Особенно Эли…

— Почему именно ее?

— Хотя мы не считаем Эли полностью умственно отсталой — она говорит… немного… она очень замкнута — может весьма своеобразно реагировать… — Мисс Уиттакер старалась найти подходящие слова.

У Мейв больше не оставалось терпения.

— Я все понимаю…

Наконец ее проводили в маленькую гостиную, там стоял диван и два кресла. Через несколько минут привели Эли.

— Это мисс О'Коннор, Эли. Она хочет стать твоим другом. Ты не хочешь пожать ей руку? — Потом мисс Уиттакер обратилась к Мейв: — Протяните ей свою руку.

Мейв хотелось схватить Эли на руки. Но она сдержалась, присела и протянула руку:

— Здравствуй, Эли!

«Здравствуй, моя любимая!»

Эли безмолвно смотрела на нее, она не улыбнулась и не протянула руку Мейв.

Нужно, чтобы эта женщина ушла из комнаты.

— Может, она пожмет мне руку позже, — сказала Мейв, она мысленно приказывала мисс Уиттакер уйти. Наконец та покинула комнату.

«О чем она думает? Что я умыкну эту красивую строгую девочку?»

Боже! Если бы она могла это сделать?

Она осторожно взяла Эли на руки. Боже! Это было самое прекрасное мгновение в ее жизни и самое грустное. Малышке Эли было десять лет, но она весила не больше пушинки. Мейв казалось, будто она держит на руках младенца. Она села, лаская Эли и глядя ей в глаза. Это были не его глаза, подумала Мейв. Они были синими, как ясное небо.

— Меня зовут Мейв, Эли. Ты можешь повторить за мной?

Эли смотрела на нее, и Мейв могла поклясться, что она различает в ее глазах грусть и ум.

— О, Эли, Эли, я так тебя люблю!

Она покачала ее.

— Спи, моя крошка, на дереве было…

Она ничего не привезла ей в подарок. Мейв была готова убить себя за то, что не подумала об этом. Она никогда ничего не дарила этому ребенку, ее ребенку! Она даже задохнулась от стыда. Ничего, кроме несчастья и пустой, грустной жизни. Боже, почему ты такой жестокий? Она стала рыться в сумочке, чтобы что-то подарить дочке, что-нибудь, что вызовет улыбку на ее грустном личике. Блестящую монетку? Нет, деньги ничего не значат для этого создания, которое никогда не выходит из дома, она только гуляет в садике рядом. Она не подозревает, что можно, например, купить шоколадку за эту денежку.

Мейв сняла жемчужное ожерелье. Оно досталось ей от тети Мэгги. Может, Эли увидит его и улыбнется?

Эли не улыбалась, но стала играть жемчугом.

— О, Эли, если бы я могла взять тебя с собой! Я бы научила тебя улыбаться. Я уверена, что смогла бы это сделать. Я бы играла с тобой весь день, рассказывала бы тебе сказки, пела бы тебе.

— Играть, — промолвила Эли. — Эли играть!

Мейв готова была кричать от радости. Вот она и сказала слово, два слова. О, если бы она могла взять ее домой, она бы играла с ней, любила ее, учила ее… Любовь может творить чудеса! Но она не может этого сделать. Как подействует на Эли перемена обстановки? На нее достаточно посмотреть, чтобы понять, чей она ребенок. Мейв было все равно. Пусть все горит синим пламенем. Даже Мэгги! Мэгги разрешила ей родить эту красивую, беспомощную, больную девочку — она знала, что у Мейв не может родиться нормальный ребенок, — она сделала это во имя своей католической веры! Как может Мейв когда-нибудь простить ее за это?

По пути сюда из Бостона, размышляя всю дорогу, Мейв ни в чем не винила Мэгги. Но сейчас, обнимая свое бедное дитя, она проклинала тетку, себя и его. Какая же она была идиотка, когда она так любила и ждала его, хотела его, несмотря ни на что! Никогда в жизни ей не было так плохо и горько. Во рту у нее стало кисло, физически она чувствовала себя ужасно.

Она крепко прижала к себе девочку и поцеловала ее в лицо, глаза и волосы. Эли посмотрела на нее, какая-то мысль мелькнула у нее в глазах, Мейв могла в этом поклясться. «О, Эли, Эли! Если бы я могла забрать тебя с собой, обнимать и ласкать тебя, целовать каждый день и каждый час!» Но Мейв не могла этого сделать так, чтобы все узнали о существовании Эли. Если это станет известно Пэдрейку, он приедет за ней.

— Я люблю тебя, Эли. Теперь, когда я нашла тебя, я тебя не оставлю, не покину, я обещаю! — Мейв прижалась к ребенку, и ее слезы попали на лицо девочки. Эли посмотрела на Мейв и вытерла щеку.

— Мейв любит Эли.

— Любит Эли?

— Да, — засмеялась Мейв. — Мейв любит Эли.

«Я пока не могу наказать твоего отца за то, что он сделал с нами, Эли, любовь моя, но я до него доберусь!»

Вернувшись в комнату для гостей, мисс Уиттакер услышала, как Мейв поет Эли. Она пела песни, которые никогда раньше не вспоминала. Где она их узнала? Кто их пел ей? Ведь у Мейв никогда не было матери.

— Эли пора обедать.

— Не могла бы я остаться вместе с ней?

— Я уверена, что вы не захотите помешать нормально пообедать другим детям, мисс О'Коннор, — вежливо ответила мисс Уиттакер.

Мейв хотелось настоять на своем, пустить в ход авторитет патронессы данного учреждения, но она взяла себя в руки. Эли увела молодая воспитательница.

— Я еще приду навестить Эли, — сказала Мейв и добавила: — Теперь, когда я живу в Нью-Йорке, я буду сюда часто приходить. Вы должны понять, что этого хотела моя тетка. Я весьма заинтересована в хорошей работе вашего дома. — Мейв улыбнулась женщине, которой явно не слишком понравилось то, что она сказала. — Я смогу вам во многом помочь, мисс Уиттакер. Вот увидите, — добавила Мейв радостно.

— Я не знала, что вы теперь живете в Нью-Йорке.

— Да, я, видимо, буду здесь завтра. У меня есть подарки для Эли, я забыла их сегодня принести, а также подарки для всех детей.

Мейв уже выходила, когда ее окликнула мисс Уиттакер.

— Вы забыли свой жемчуг, мисс О'Коннор. Я уверена, вы не собирались оставлять его Эли.

— О, я хочу, чтобы вы отдали это ей. Я подарила жемчуг Эли. — Она увидела недоуменное выражение на лице мисс Уиттакер. — Это не настоящий жемчуг. Я купила его в дешевой лавочке!

Крисси широко открыла дверь.

— О, Мейв, почему ты не предупредила, что приедешь? — Тут она обратила внимание на растрепанный вид подруги. — Я все поняла. Ты прилетела на метле!

— Спасибо. Ты не предложишь мне выпить?

— Конечно! Тебе это просто необходимо.

Крисси подошла к бару и достала бутылку, бокалы и лед.

— Что тебе приготовить? Скажи. Я могу смешать все что угодно. Не зря меня называют барменша Марлоу!

— Как насчет стаканчика белладонны?

— Так все плохо? — спросила Крисси, наливая джин в высокий хрустальный бокал.

— Не знаю, я пока еще не уверена. Сейчас я не могу прийти в себя от эмоций. Я себя чувствую так, будто я мчусь по скоростной трассе и не уверена, что мне нравится эта скорость.

Крисси протянула ей коктейль и зажгла сигарету, затем легла на диван с белыми пухлыми подушками.

— Дорогая, расскажи все своей Крисси.

— Крисси, у тебя нет свободной комнаты для меня?

Крисси захлопала в ладоши:

— Ты спрашиваешь, нет ли у меня лишней комнаты? Свободной комнаты? У меня их восемь!

— Но тебе же нужно работать? Я не буду тебе мешать?

— Комната здесь. — Крисси показала ее. — Это моя студия. Остается семь комнат. Минус спальня — остается шесть. Кухня, столовая и гостиная. Остается — три. У тебя будет комната, чтобы спать, и комната, чтобы работать, если ты собираешься работать. И все равно остается еще одна комната. Как ты считаешь, что мы будем делать в этой комнате? Я знаю — там мы будем трахаться. Если вдруг приведем домой каких-нибудь заблудших серых котов!

— Крисси! — Мейв расцеловала ее. — Спасибо Богу за то, что ты у меня есть! Я просто не знаю, что бы делала сегодня, мне некуда было пойти переночевать, после того как…

— Послушай, Мейв. Я не Сара и не буду приставать, чтобы ты мне рассказала, что с тобой случилось. Но если ты расскажешь, я тебя с удовольствием послушаю.

— Крисси, я видела сегодня мою девочку!

Крисси заплакала даже раньше своей подруги.

5

Когда у Пэдрейка было хорошее настроение, Саре не хотелось его портить, спрашивая, когда они покинут этот остров. Может, она спросит об этом как-нибудь, когда он будет добрым и выпьет всего один или два стаканчика. Если она будет осторожной и выберет подходящее время, хрупкий промежуток между вторым и третьим стаканчиками, только тогда можно задать ему подобный вопрос.

Они провели здесь, вероятно, больше двух месяцев — Сара совершенно потеряла счет времени — был конец июня… июль… август… сентябрь. Да, прошло почти три месяца. Ее восхищение отдаленностью острова рассеялось через две недели. Самое большее, через три недели пребывания на нем. Здесь нечем было заняться, оставалось только пить и любить друг друга. — Сара поняла, что ей в жизни нужно больше, чем просто трахаться, и она никогда особенно не увлекалась выпивкой. Иногда, когда Пэдрейк был особенно мил, он читал ей нараспев, рассказывал неизвестные ей ранее истории, все было просто прекрасно. Он водил Сару в деревни, расположенные на острове, показывал, как местные жители выращивают картофель в расщелинах скал.

— Вся земля, имеющаяся на острове, привезена с материка и смешана с песком и водорослями.

Пэдрейк показал Саре древнее каменное строение, называемое «клочан». Он водил ее посмотреть Тичлах-Айн возле деревни. Киллини, остатки монастырского поселения, относящегося к шестому столетию. Они осмотрели церковь, основанную святым Бриканом в девятом веке, и Тимполл Бинейн, самую маленькую церковь в мире.

— Как интересно! — искренне говорила Сара, хотя ее ноги, не привыкшие ходить пешком, сильно болели.

Сара только раз сходила в древний форт, который занимал вершину трехсотфутовой скалы. Пэдрейк помог ей взобраться на самый верх, через внешние стены, окружавшие форт и служившие для защиты от врага. Они были сложены из острых осколков скал шириной в тридцать футов, поднимавшихся на четыре фута вверх.

Пэдрейк рассказал Саре, что здесь погибло много воинов, они разбились, упав на острые скалы. Сара задрожала.

— Из-за этого сюда ездит мало туристов, — заметил Пэдрейк мрачно.

— Туристов?

— Были разговоры, чтобы начать регулярные рейсы на остров небольшого пароходика, но дальше разговоров дело не идет…

И это неудивительно, подумала Сара. Кто в здравом уме захочет приехать сюда в это Богом забытое, мрачное место?

Потом они прошли за каменную стену и еще за одну шириной в двадцать футов и достаточно высокую и вошли во внутренний двор, а затем и в дом. В одном углу стояли стул и стол, а на нем пишущая машинка. Кругом были разбросаны бумаги. На полу лежали книги и стояло много бутылок, некоторые из них были пусты, в других ещё оставалось содержимое. «Значит, вот где он скрывается, когда уходит от меня!» Сара направилась в угол, она хотела посмотреть, над чем он работает, но Пэдрейк не пустил ее туда.