— Ради Бога, Сара, скажи мне, для чего это мы так вырядились? Для сегодняшнего дня рождения Джинни Фербуш?

Этот вопрос вызвал у Сары приступ смеха.

— Не говори глупостей, — сказала она. — Для этого мы наденем свои бархатные платьица, завяжем ленты в волосы и наденем кожаные туфельки на маленьком каблучке. Синее бархатное платье, что ты привезла из дома, подойдет как нельзя лучше.

Ну, по крайней мере, я привезла из дома что-то, что хоть куда-то подойдет, пусть это будет лишь день рождения Джинни Фербуш. Откуда Сара знает, что для чего подойдет, а что — нет? Она была лишь на два месяца старше меня, однако я не знала, существует ли что-нибудь, в чем Сара бы не разбиралась.

— Так для чего мы так вырядились? — опять спросила я.

— Пойдем на коктейль, Марлена, глупышка. Разве ты не знаешь, что сейчас на Манхэттене час коктейля?

— Но мы же не можем, Сара. Мы… нам ведь еще нет и четырнадцати… Пожалуйста, Сара, не надо! Уверена, что они нас даже не станут обслуживать!

— Нам нет и четырнадцати? Киска, посмотри на себя в зеркало. И что ты видишь? Я знаю, что вижу я. Роскошную, сногсшибательную восемнадцатилетнюю блондинку! Вот что я вижу.

— Ничего подобного, Сара. Я совершенно не выгляжу на восемнадцать лет. Я выгляжу тринадцатилетней девочкой. Пожалуйста, Сара, я не хочу никуда…

Сара с жалостью посмотрела на меня.

— Бедная маленькая кузина. Она даже не знает, что значит по-настоящему веселиться. Нет, я хочу показать тебе, что это такое, хотя бы один раз. И они прекрасно нас обслужат. Я уже тысячу раз так делала.

— Но я не знаю, что заказывать.

— Бедной Марленочке не надо волноваться. Сара все закажет.

— И куда мы пойдем? — спросила я, покоряясь судьбе.

— М-м-м, — подумала Сара. — В «Астор-бар».

— А ты там когда-нибудь была?

— Ну конечно. Миллион раз.

Через несколько минут мы сидели в такси, и Сара сказала водителю.

— Давай, старина, в «Астор», и поживее, пожалуйста.

— Марлена, если ты не расслабишься, то бармен поймет, что мы обманщицы, и нас арестуют.

Арестуют? О Боже, с ужасом подумала я, что скажет мама, если такое произойдет? Она тут же заберет меня обратно в Чарльстон, и я больше никогда не увижу ни Нью-Йорка, ни Сары. И я не смогу даже увидеть школу мисс Чэлмер… Я попыталась улыбнуться и сделать вид, что уже бывала в «Астор-баре», хотя, может быть, и не миллион раз. Я отпивала маленькими глоточками сливовую шипучку, которую мне заказала Сара. По вкусу она больше напоминала лимонад, чем напиток, который может повести меня по пути порока, но все же, все же…

Когда я подняла глаза от своего бокала, то увидела, что Сара переглядывается с двумя мужчинами, сидящими с другой стороны стойки. Как мне показалось, им было лет по тридцать, никак не меньше. Было совершенно очевидно, что задумала Сара.

— Пожалуйста, Сара, — умоляюще проговорила я, — не надо этого.

— Не надо чего? — спросила Сара, даже не взглянув на меня. Она медленно раскрыла рот, облизнула своим аккуратным язычком губы, как у Джоан Кроуфорд, и стрельнула глазами в сторону явно заинтересовавшихся молодых людей. — Я ничего особенного не делаю, — сказала она, кокетливо опуская накрашенные темно-фиолетовые веки. Затем чуть прикрыла глаза, влажные яркие губы призывно блестели.

Мужчины встали и направились в нашу сторону. Я в панике вскочила со своего стула и ринулась в «дамскую комнату». Там я пробыла до тех пор, пока — примерно через полчаса — туда не пришла Сара. Увидев мое зареванное лицо, она обняла меня.

— Все в порядке, киска. Я и не собиралась делать ничего ТАКОГО. Просто тренировалась.

— Теперь мы можем идти?

— Ну конечно. Может быть, завтра попробуем пойти в бар в «Плазе». Там тебе обязательно понравится.


После того как шофер доставил нас к Джинни Фербуш, Сара велела ему приехать за нами в половине десятого. Было уже восемь часов, и я удивилась, что вечеринки в Нью-Йорке такие короткие — меньше двух часов. Это что же, так принято в больших городах?

Я смотрела, как Сара порхала по комнате, целуясь с девочками, восхищаясь их нарядами, обмениваясь комплиментами и сплетнями. Она была очень приветлива и с четырнадцатилетними мальчиками, которые все ужасно старались казаться выше и поэтому тянули вверх шеи, как жирафы. Сара поддразнивала их и, как мне показалось, кокетничала с ними напропалую, хотя это были те самые мальчики, которых она еще утром называла «придурками».

Я чувствовала, как нервные спазмы сводят мне живот, ладони были влажными от пота. Сара устроила целый спектакль, представляя меня Джинни и ее гостям, не забыв предупредить мальчиков, чтобы они ничего такого со мной себе не позволяли, — как будто такая мысль могла вообще прийти кому-то в голову. Затем, чтобы убедиться, что я не буду подпирать стенку, она отказывалась с кем-либо танцевать, если они сначала не протанцуют со мной.

Я стеснялась танцевать линди, потому что у нас его танцевали немного по-другому, чем здесь в Нью-Йорке. А потом, когда трио заиграло медленную музыку, притворяясь, как будто они лишь усеченный до трех музыкантов оркестр Глена Миллера, я старалась танцевать на расстоянии от своих партнеров. Было очень трудно держаться подальше от того загадочного, что у них там «встает», и одновременно поддерживать разговор.

Но я наблюдала за Сарой, за тем, как ведет себя она. Она просто висла на мальчике, поглаживая его по розовой влажной шее, подпевая ансамблю и даже время от времени позволяя себе слегка потереться животом о живот партнера.

Ровно в половине десятого, когда всех пригласили к столу, Сара распрощалась со всеми, уверяя компанию, что она «ужасно хотела бы остаться», однако мамочка просто «нас поубивает», если мы сейчас же не поедем домой.

Сара откинулась на подушки «кадиллака».

— О Господи! Ну и скучища! Кошмар какой-то!

— Но, Сара, нас же приглашали к столу. Почему мы не остались?

— Если остаться на ужин, то потом придется отрабатывать, — хихикнула Сара.

— То есть как это?

— После ужина обычно играют в бутылочку с поцелуями. Можешь себе представить, что будет, если целоваться на полный желудок? Кроме того, мне казалось, что тебе хочется пойти в «Парамаунт». Сегодня там выступают Томми Дорси и Фрэнк Синатра.

— Фрэнк Синатра? Правда, Сара?

— Ну да!

— А не поздно?

— Только не для Нью-Йорка. До пяти утра здесь жизнь бьет ключом.


Пока я готовилась ко сну, Сара прошла в комнату матери. После напряженного дня я была совершенно разбита. Ну и денек! Черные платья и театральный грим, высокие каблуки и эти мужчины в «Астор-баре»! А потом еще день рождения. Единственным приятным событием дня было посещение «Парамаунта».

Я выключила свет и сняла покрывало. В комнату на цыпочках прошла Сара и забралась в кровать, прижавшись ко мне, как бы ища у меня тепла и покоя. Я почувствовала, что щеки у нее мокрые.

— Сара, ты плачешь? С мамой все в порядке?

Но Сара скорее призналась бы в убийстве, чем в собственных слезах.

— Ничего я не плачу. С мамой все в порядке. Почти в порядке. Чего это мне плакать? Теперь у меня есть ты, моя собственная двоюродная сестра. Это так здорово, когда рядом есть близкая подруга. Пока со мною рядом родная кузина, лучшая подруга, я никогда не буду одинокой.

— И я тоже, — сказала я, закрывая глаза. Я чувствовала, что смертельно устала.

Неожиданно Сара села на кровати, тыльной стороной ладони вытирая слезы.

— Знаешь что? Я думаю, сегодня я научу тебя, как это делать себе самой…

Я вздохнула. Я уже поняла, что если Сара что-то нацелилась сделать, то отговорить ее от этого нет никакой возможности.


Я проснулась утром в пятницу с мыслями о том приеме, который дядя и тетя собирались сегодня дать в мою честь. До сих пор ни тот, ни другая еще не появлялись, а я знала, что большие приемы требуют довольно длительных приготовлений.

Я застала Сару внизу, она носилась по дому в яркой хлопчатобумажной рубашке и мальчиковых легких брюках. Я раньше никогда не видела, чтобы девочки носили брюки. У нас в Южной Каролине девочка, работающая на ферме, надевала комбинезон, но в городе девушки брюк не носили, если не считать теннисных шортов или же очень приличных бермудов, с которыми обязательно полагалось носить гольфы. Сара очень быстро что-то говорила кухарке, затем вместе со старшим дворецким проверила все столовое серебро, хрустальные бокалы и рюмки и вообще всю посуду, которая понадобится для торжественного ужина.

— Может, я могу чем-нибудь помочь? — спросила я.

— Конечно, можешь. Какой сервиз тебе больше нравится? — Она предложила мне выбрать между простым белым с золотой каймой или белым с синим кобальтом и тонкой золотой каемкой, работы девятнадцатого века.

— Мне нравится вот этот — сине-белый.

— Ну конечно, — улыбнулась Сара. — Спасибо.

— Я хочу помочь по-настоящему, — сказала я.

— Хорошо. Вот здесь цветы из магазина, — Сара показала на большую картонную коробку. — А вот там — вазы. Ты сможешь расставить букеты? Вот эта красная, — Сара указала на большую вазу в форме ладьи, украшенную херувимами, — будет стоять в центре обеденного стола, так что она должна быть самой красивой.

— А твоей… а тете Беттине сегодня лучше?

Было заметно, как Сара напряглась.

— Да, мне кажется. Я сказала ей, что позабочусь обо всем, чтобы она смогла как следует подготовиться к сегодняшнему вечеру. Понимаешь, она очень волнуется.

Я кивнула.

Сара хотела еще что-то сказать, затем замолчала, потом выпалила:

— Она волнуется из-за приема, из-за папы, но не из-за тебя, так что тебе не надо чувствовать, что ты…

Я опять кивнула.

— Она просто хочет выглядеть как можно лучше, чтобы он опять любил ее. И чтобы не злился на нее из-за того, что она алкоголичка. Он сам во всем виноват. Я просто убить его готова. Мама была… Мама такая красивая, такая добрая… — Она подняла глаза, чтобы убедиться, что прислуги поблизости нет. — Может быть, мама и была слабовольной и не такой умной, но отец… Но он должен был ей помочь, а не поворачиваться спиной и развлекаться с разными шлюхами…

Сильно смущенная, я взяла бледно-розовую розу и стала ее внимательно разглядывать.

— Давай оформим центр стола в розовых тонах, — решила Сара. — Мы здесь поставим все розовые розы. Ты занимайся этим, а я пойду расставлю в других комнатах только белые цветы. А в зале мы расставим только желтые. Правда здорово? Мне хочется, чтобы в доме было очень-очень красиво. И я хочу, чтобы все думали, что все это сделала мама. Годится, киска?

— Ну конечно, я все понимаю.

— Мне тоже так кажется. Лапочка Марлена. — Сара добавила в свой букет белый гладиолус, затем чуть отошла и критическим взглядом посмотрела на свое произведение. Затем взяла белый пион и поставила его в белую вазу. — Я очень много об этом думала и решила: так происходит из-за того, что папа отказался от своей веры. Это все и изменило; это изменило его самого. Если бы он остался иудеем, то, наверное, был бы мягким и нежным. Он бы никогда не завел любовницу. А ты как считаешь?

В полном смущении я лишь покачала головой.

— Известно, что евреи — самые хорошие мужья. Они всегда хранят верность женам и хорошо о них заботятся. Ты об этом слышала? — Не дожидаясь моего ответа, поскольку он не так уж ей был и нужен, Сара продолжала: — Это действительно так. — В голосе ее прозвучала убежденность. — Я сама собираюсь выйти замуж за еврея. Только не за такого, кто сменил веру или собирается это сделать, это уж точно. — Затем она засмеялась. — Только я не буду с этим спешить. Сначала повеселюсь как следует.

Она произнесла эту фразу с таким очаровательным южным выговором, что я почувствовала себя как дома.

Сара воткнула в букет белую розу, прямо в центр, затем опять отступила, посмотрела на свое произведение со всех сторон.

— Великолепно?

— Великолепно, — согласилась я.

— Прекрасно. — Она отнесла цветы в гостиную. Вернувшись, взглянула на мое сооружение из розовых цветов. — Прекрасно! — И, нагнувшись над ним, внесла некоторые изменения. — Ты знаешь, я решила, что стану иудейкой сама. Совершенно официально. Я хочу узнать побольше про эту религию, подготовиться, а потом окреститься в нее, или как это у них там называется. — Она посмотрела на меня и рассмеялась. — У тебя такой смешной вид. Ты шокирована? Ну, а что здесь особенного? Я же наполовину еврейка.

— Ты собираешься сделать это назло своему отцу?

Сара довольно засмеялась:

— Какая же ты умница! Маленькая чарльстонская мудрая совушка. Ладно, я пойду наверх, посмотрю, как там мама. Она волнуется в ожидании вашего знакомства. Она уже тебя любит. Ты этого не знала? Она просто тебя обожает до безумия!