Шелаев смотрел прямо на меня, в его глазах застыла снисходительная насмешка. «Анастасия, я продолжаю ждать, когда ты окрепнешь и испортишь жизнь всем Ланье, вместе взятым», – будто говорил он.

Н-да. Ирония судьбы заключалась в том, что Клим мечтал видеть меня сильной и стойкой, – это доставляло ему огромное удовольствие и давало надежду на исполнение собственного пророчества.

И я собиралась стать сильной и стойкой, но вершить зло…

«Не дождетесь!» – подумала я и назло вообразила, как подлетаю к бабушке на крыльях любви, обнимаю ее, целую в щеку и говорю какую-нибудь невероятную чепуху, например: «Бабуленька, миленькая, как же я соскучилась по тебе!» Моей фантазии не хватило, чтобы представить реакцию Эдиты Павловны на эти слова… Наверное, пришлось бы вызывать Бриля с гадкими микстурами и успокоительными каплями.

– Анастасия, подойди к нам, – позвала бабушка.

– Добрый день, – ровно произнес Шелаев.

– Добрый день, – ровно произнесла я.

– Познакомься, дорогая, Максим Матвеев – владелец этого салона и друг нашей семьи. А это Анастасия.

– Очень приятно, – чуть кивнула я и поймала улыбку Шелаева («А я – враг вашей семьи», – весело говорили его серые глаза). Желая отгородиться от происходящего, я превратилась в благовоспитанную леди, мягко улыбнулась и добавила бесцветно и вежливо: – Здесь много интересных украшений… Я рада, что мы заехали к вам, Максим…

Было бы куда легче, если бы бабушка сообщила не только имя, но и отчество владельца салона, но, видимо, разницу в возрасте между Матвеевым и мной (лет семнадцать-двадцать) она не считала огромной.

«Браво, ты хорошая актриса», – теперь читалось на лице Шелаева, но он многозначительно произнес:

– Я тоже рад, что заехал.

– Какими судьбами? – спокойно спросила Эдита Павловна.

– Макс покупает дом, а моя контора ему в этом усиленно помогает. Ну, а я лично контролирую.

Загадочный Максим Матвеев смотрел на меня. Загадочный, потому что пока он не произнес ни слова. Мне понравились его голубые глаза, ямочка на подбородке и серо-синий галстук, в который я уткнулась взглядом. Подчеркнутое внимание Шелаева было слишком велико, и требовалась небольшая передышка, но такая, чтобы Клим не заметил даже капли моего смятения.

– Мне тоже очень приятно, Настя, – мягко сказал Матвеев. – Я не думал, что сегодня у меня будут такие замечательные гости.

«Ехали мимо и решили заскочить», – мысленно ответила я. Вряд ли стоило говорить правду: «А знаете, бабушка привезла меня сюда, чтобы продемонстрировать, чем ее салон лучше вашего…»

– Анастасия, посмотри еще украшения, а мне необходимо обсудить с Максимом деловые вопросы.

– Конечно, – кивнула я и небрежно убрала прядь волос за ухо. «Вы меня оставите с Шелаевым? Ох, не нужно этого делать, он может плохо на меня повлиять…»

Бабушка и Матвеев скрылись за широкой дверью, а я, игнорируя врага, вернулась к изучению золота-бриллиантов. Подошла к одной из витрин, подалась вперед и принялась рассматривать плоскую брошь-бабочку. Зеленые камушки покрывали крылья, тонкие усики заканчивались двумя сверкающими бусинками…

– Тебе очень идет это платье, – услышала я тихий, но четкий голос Шелаева.

– Оно мне не нравится, – нарочно ответила я. Сделала несколько шагов и вновь замерла, вытянув шею. Нет же на свете ничего интереснее, чем разглядывать дорогие украшения…

– Уверен, без него ты выглядишь намного лучше.

Мои щеки вспыхнули, но я не повернулась, надеясь, что смущение останется незамеченным.

– Вряд ли вы когда-нибудь сможете убедиться в этом, – четко произнесла я и удивилась собственным словам. Откуда они взялись, если я хотела сказать вовсе не это? То есть вообще хотела гордо промолчать!

Мой ответ получился слишком взрослым, и на миг я почувствовала себя неуютно.

– Ты смутилась? – спросил Шелаев с оттенком иронии. Его дыхание, коснувшись моего виска, мгновенно перевернуло душу вверх тормашками. – Надо же, Ланье смутилась…

– Вам показалось.

Сделав несколько шагов, я остановилась у следующей витрины, и мое внимание привлекло кольцо в виде диковинного цветка. Увидев его, я уже не смогла отвести глаз – прилипла к полу и затаила дыхание.

Кольцо не было скромным и маленьким, но тем не менее казалось аккуратным, изящным и лучилось теплом (я это почувствовала сразу!). Может, секрет заключался в центральном камне, а может, мастер вложил в украшение слишком много труда и души… Я замерла, позабыв обо всем на свете. Три лепестка светлых, три лепестка черных…

– Ух ты… – еле слышно прошептала я и отчего-то улыбнулась. – Красивое…

Оно не походило ни на что другое, завораживало, казалось самым лучшим, особенным и моим. Если бы в этот момент в магазин зашла какая-нибудь женщина и купила его, я бы расстроилась чуть ли не до слез, я бы стояла – разочарованная, безутешная – и смотрела ей вслед, не веря в происходящее.

«Так вот ты какая – власть драгоценностей над человеком», – улыбнулась я еще раз и протянула руку, но тут же опустила ее (стекло витрины все равно отделяло меня от чуда).

– Нравится? – спросил Шелаев.

– Да, – не стала врать я.

– Твоя бабушка назвала бы его простеньким, хотя, может, и нет.

– Неважно… А что это за камни?

– Черные бриллианты.

Раньше я никогда не замечала у себя тяги к украшениям и с удивлением прислушивалась к новым ощущениям. Заоблачная цена делала кольцо недосягаемым, но даже если бы нулей на ценнике было поменьше, я бы его не купила. Деньги на пластиковой карточке лежали, но я не позволяла себе тратить много – пока, увы, я не зарабатывала…

– Анастасия, нам пора, – раздался голос бабушки, и я с сожалением обернулась.

– До свидания, Настя, – улыбнулся Клим, – надеюсь, мы скоро увидимся.

– До свидания.

Я бросила прощальный взгляд на цветок и поспешила к бабушке.

Максим Матвеев пожелал нам доброго пути и проводил до машины.

– Сегодня прекрасный день, – мягко подвела итог Эдита Павловна, – надеюсь, ты многое поняла.

– Да, – автоматически ответила я, пытаясь избавиться от прилипшей фразы «Уверен, без него ты выглядишь намного лучше», а также от четкого образа кольца.

* * *

Я уже давно хотела встретиться с Симкой – и наконец-то мое желание осуществилось. Она сидела напротив – загорелая, довольная, с облупившимся носом и с ссадиной на щеке.

– Кто ж знал, что эти кони такие брыкучие! Инструкторша на нем ездила, и хоть бы хны! А я сразу сделала сальто через голову и приземлилась в кусты – о-о-опс! Веришь, и двух минут не прошло. Летела, как ракета без горючего – и красиво, и земля к носу быстро приближается… Кошмар. У меня спина болючая, а там какие-то процедуры обещали… конные, – Симка от души засмеялась. – Хотя мне кажется, когда со спиной проблемы, то ни на какое животное забираться нельзя, не рекомендуется, так сказать, – деловито продолжила она, заглянула в чашку с капучино и поморщилась. – Я больше ни в какие санатории и лагеря не поеду. Бред какой-то! Все ненастоящее, понимаешь? Занятия творчеством… А мне восемнадцать лет в сентябре, между прочим. – Симка фыркнула и, утомившись от собственного рассказа, подперла щеку кулаком.

Мы встретились в небольшом уютном кафе. Было здорово сидеть в полутьме, вдыхать аромат корицы, ванили, слушать тихую музыку и при этом беззаботно болтать. Первый раз мы виделись вне стен школы, отчего несколько минут чувствовали себя неловко, но рассказ о «бешеном» коне мгновенно исправил ситуацию. Вот Симка, а вот я – как в старые добрые времена.

– А меня бабушка приобщает к ювелирному миру, – сообщила я и улыбнулась. – Но я сопротивляюсь, как могу.

– Правильно, надо держать оборону. Вдруг тебе потом захочется стать актрисой или врачом. Вот Катька же рвется в медицинский! Значит, ждешь Тима? – резко сменила тему Симка.

– Жду, – подтвердила я.

– И письмо написал?

– Ага.

– Романтично… Все же он очень симпатичный. – Сима закатила глаза к потолку. – Счастливая ты!

Да, меня можно было назвать счастливой хотя бы потому, что в душе царил трепетный бардак, и я еле сдерживала желание рассказать подруге обо всем разом. Наверное, моя речь затянулась бы часа на три-четыре и местами напоминала бы то тихое журчание ручья, то взволнованное кудахтанье кур, а то и разноцветные взрывы салюта. Но откровенность далась бы слишком тяжело – чувства дрожали и звучали разными нотами, которые не удавалось сложить в ясную, красивую мелодию. Я и сама их нарочно путала без видимой причины. «Пусть дрожат, – мысленно улыбнулась я, находя это состояние весьма приятным. – Потом расскажу Симке, потом… когда Тим вернется».

– Ага, – опять согласилась я.

– А вообще, ты какая-то странная. Будто не в своей тарелке. Наверное, ювелирный мир потряс тебя до глубины души. Еще бы! Золото, бриллианты, рубины! Но лично я в этом абсолютно не разбираюсь. Ни бум-бум.

Я в этом тоже не слишком-то разбиралась, да и сверкающие витрины вовсе не вскружили голову, вот только позабыть одно необыкновенное украшение мне так и не удалось. Пожалуй, мне даже нравилось думать о нем – это была необычная, непрактичная, непонятная мечта.

– Во-первых, я влюбилась в кольцо, и оно никак не выходит у меня из головы. Буквально стоит перед глазами. Это, конечно, смешно и глупо…

– О! – перебила Симка. – Не верю своим ушам! – Она выпрямилась и посмотрела на меня так, точно я сообщила, что Земля теперь имеет кубическую форму и к тому же перестала вертеться.

– Кольцо вроде простое, но красивое, – проигнорировала я выпад подруги. – Хотя нет, не простое… Сложно объяснить… Не хочу, чтобы оно досталось кому-то другому. Кошмар! Может, это жадность? – Я нахмурилась, а затем пожала плечами и улыбнулась. – Оно мое. Ну, будто мое… И зачем в него впихнули кучу бриллиантов? Других, что ли, камней нет… Тогда бы оно стоило сущие пустяки.

– А сколько оно стоит?

– Бешеные деньги, но это неважно, я бы все равно не купила.

– И чего ты такая экономная, тебе деньги зачем дают? – Симка прищурилась. – Трать, и все.

– Нет.

– Если кольцо лежит на витрине магазина, принадлежащего твоей бабушке, то ты вполне можешь заграбастать его себе! Оно же все равно – часть богатства вашей семьи.

– Нет, я его увидела в другом салоне. И потом…

Симка покачала головой:

– Да я шучу. Ясно же, что так просто сцапать ничего нельзя. К сожалению… – Она сморщила нос, а затем шкодливо хихикнула. – Ну, а что у нас во-вторых? Какие еще страсти беспокоят твою правильную душу?

– А во-вторых, есть человек, которого я не переношу. То есть… – Я прислушалась к собственным чувствам, стараясь подобрать нужные слова, но никак не получалось ухватить именно те ощущения, которые меня не оставляли в покое. Как объяснить белое и черное, каким образом разложить на столе события и последствия, как поставить точку там, где постоянно вырисовывается запятая? – Его зовут Клим Шелаев. Он… – Я замолчала.

– Ну…

– Я не могу его понять и победить. То мне кажется, что я с ним справляюсь, а то… То есть справиться с ним практически невозможно.

– А зачем его побеждать?

– Он, мягко говоря, не любит всех, у кого фамилия Ланье…

– Поздравляю, ты в списке!

– Да, – я широко улыбнулась, будто Симка поздравила меня с днем рождения. – И он ждет краха.

– Че-е-его?

Да, наверное, подобное требовало развернутого объяснения, но даже если бы я «разобрала на косточки» каждый взгляд Шелаева, каждое его слово и движение, я бы не смогла донести до Симки правду. В мелочах и полутонах заключалось очень многое. А то, что Клим считал меня отличным оружием в своих руках, вообще находилось за чертой добра и зла!

– Он ждет, когда рухнет бабушкин дом. – Я сделала глоток остывшего чая и поковыряла ложкой подтаявший десерт.

– Ювелирный? – уточнила Симка.

– Мне кажется, да. Но с другой стороны, Шелаев будет рад, если рухнет вообще все, к чему имеет хоть какое-то отношение фамилия Ланье. Но…

– Обалдеть! Обожаю я эти «но»! Сколько их у тебя? А он старый?

Клим Шелаев не был старым, но этот вопрос заставил меня задуматься. Я вдруг вспомнила что между нами разница в пятнадцать лет, он взрослый мужчина, и нас разделяет все, что только можно. И еще я вспомнила его недвусмысленные фразы, иронию, насмешку…

«Моя мама любила его отца. Его отец любил мою маму».

– Шелаеву приблизительно тридцать три – тридцать четыре года, – ответила я.

– Старый, – поставила диагноз Симка.

– Не очень. Ты бы его видела… Он смотрит, точно…

Нет, наши отношения с Климом Шелаевым не поддавались объяснению, и то, что происходило со мной, когда он находился рядом, – тоже. Он объявлял мне войну? Нет. Говорил резкие слова, причислял к Ланье (а я и есть Ланье), пророчил бурю, улыбался, наблюдал, но все же лично в меня не целился. И между тем каждое его слово – стрела. Почему-то получалось противоречие.