— Живы, — успокоительно кивнула Злата, — я сама видела.

— Слава Богу!

— А что потом?

— А потом мать меня обрабатывала, уговаривала. То орала, то на коленях передо мной ползала. Ужас такой! Ползает, пытается мне руки целовать, и всё твердит:

— Доченька, это великая честь! Доченька, это счастье!

То есть вот так, в пятнадцать лет с лысеющим козлом — это честь и счастье! А то, что я замуж всегда мечтала, за такого, как мой папочка? Что я детей хотела минимум троих?! И с мужем чтобы дружить и чтобы всегда вместе?! А она мне: так не бывает! И папочка твой уродом был! Это мой-то отец! Да он самый лучший! Он… — она вдруг замолчала на полуслове. — Скажите мне, что любовь есть, и что мать моя врала. А то, если это неправда, мне и жить уже незачем.

Злата твёрдо, веско прошептала:

— Есть. Я точно знаю. Просто твоя мама несчастная женщина. А я счастливая. И ты будешь счастливой. Верь мне.

— Я верю, — согласно кивнула девочка, — я верю и надеюсь любовь найти. А они… меня…

Злата смотрела на девочку и не знала, что ей сказать и чем утешить. Внутри у неё всё противно дрожало от накатившего чувства гадливости. Похожие ощущения она испытывала иногда, когда укачивало в транспорте. Усилием воли она взяла себя в руки и спросила замолчавшую и горестно вздыхающую Алину:

— А дальше?

Девочка встрепенулась:

— Дальше я рыдала всю пятницу. Вечером все уехали, а меня оставили с этим чёрным Геннадием и поварихой Татьяной Викторовной. Она вроде тётка такая хорошая. Но не простая, совсем не простая. Давно здесь работает. А, значит, не может не знать, что в организации происходит.

— Здесь что, кроме педофила, ещё тёмные дела творятся?

— Я думаю, что фильмы снимают для всяких извращенцев. Я тут видела аппаратуру всякую. А молоденьких девочек и парней здесь буквально на любой вкус… И, возможно, ещё наркота присутствует…

— Почему ты так решила? — Злата не верила своим ушам. Возможно ли, чтобы всё это было не кошмарным сном, а правдой? Во что они вляпались? И что им теперь расхлёбывать? А в том, что расхлёбывать придётся, она уже и не сомневалась, потому что ни один из их четвёрки не смог бы узнать такое и пройти мимо.

— А мне в пятницу, после того, как все, включая мою заботливую маменьку, уехали, Татьяна Викторовна принесла настой. Ну, во всяком случае, она эту бурду так называла. Сказала, что собственноручно травки собирала, что он мне поможет успокоиться, придти в себя. Ну, я сдуру и выпила. На вкус травки как травки, чуть горьковатые, терпкие. Только после этого настоя я уснула на раз-два-три и спала до обеда. И сны мне снились очень странные, слишком яркие, слишком красочные. Я вообще для сновидений плохой клиент: то вообще ничего не вижу, то забываю всё. А тут всё в подробностях запомнила.

И когда проснулась, было ощущение, что я не в себе. Всё вижу, всё слышу, всё понимаю. Но чувствую себя очень странно…

— А когда Ирина с Андреем пришли, что случилось?

— Ирина — это девушка с короткими волосами?

Злата кивнула.

— Когда все уехали, повариха с Геннадием расслаблялись, как могли. Генка загорал у бассейна за домом. Повариха сериалы смотрела с утра до ночи… Главный, как я понимаю, требует полного подчинения. Никакой расхлябанности не потерпит. А тут в калитку стучат, требуют открыть, а они кто в плавках, кто в халате и бигуди. Пока они суетились и себя в порядок приводили, я успела до калитки добежать, меня тогда ещё не заперли. Распахнула её, но Геннадий меня схватил и оттащил… Прихвостень Главного, блин! Ой, простите, пожалуйста! Вы же учитель, вот вам мои выражансы, наверное, слушать противно. Да я и сама не люблю так говорить, меня папочка по-другому воспитывал. Это я со зла… Ну, в общем, он меня в дом засунул и запер. А сам к калитке обратно пошёл… Может, они с поварихой вообще открывать не хотели, но Андрей громко стучал. И было ясно, что просто так не уйдёт. Побоялись, наверное, что шум поднимет…

— А ты уже пришла в себя после той жидкости, что тебе повариха дала?

— Да я уже более-менее была, во всяком случае, силы накорябать записку и завернуть в неё Костину пуговку нашлись. Хотя буквы будто разбегались. Еле-еле написала. Мне так хотелось мальчишек спасти, что я умудрилась мозги в кучку собрать. Только вот с почерком была просто беда. Пишу и понимаю, что сама ничего не понимаю. Как курица лапой — это про мой почерк тогда. Вообще-то я красиво пишу и понятно.

— А как же ты увидела, где Андрей с Ириной в тот момент были?

— Когда меня Геннадий в дом запихнул, я на третий этаж побежала, он по всему периметру балконом опоясан. Как они приблизились — кинула. Больше всего боялась не докинуть. Но в этом месте домина этот нелепый почти вплотную к забору стоит. Так что получилось. Бросила и присела сразу, чтобы они меня не увидели. Хотя наоборот надо было о помощи просить. Но я почему-то боялась кричать. Думала, вдруг не справятся они вдвоём. Всё-таки Геннадий крепкий дядька. Я же Андрея узнала и не хотела ему навредить. И мальчишкам тоже. А ещё я надеялась, что найду их всё-таки, и мы попробуем вместе убежать. Но не вышло. Геннадий, урод, меня здесь запер.

Я здесь целый день сидела, себя ругала. Надо же было такого дурака свалять. Что делать не знала. В пору с этого балкона головой вниз на плитку. Но не могу. Мне бабушка объясняла, что это самый страшный грех. Да ещё как подумаю, что я сигану, а она одна останется… И мальчишки… Как хорошо, что вы меня нашли! Вы же нас спасёте?

— Конечно. Только вот как? — Злата озадаченно потёрла лоб. — Я так понимаю, времени у нас нет. Или сегодня. Или никогда. Завтра Главный и все остальные со своего симпозиума-съезда вернутся. Против такой кучи народу мы ничего не сможем сделать… Давай так. Ты не спи, жди развития событий. Сиди полностью одетая. С поварихой и Геной, если он вернётся, веди себя спокойно, на рожон не лезь, но и не показывай, что повеселела. А мы сейчас что-нибудь придумаем.

Девушки поднялись на четвёртый этаж, Злата заперла дверь в дальнюю комнату, ставшую тюрьмой для Алины. Перед тем, как зайти в неё, девочка порывисто обняла Злату:

— Спасибо! А можно я потом в вашу школу перейду и в ваш класс? Я хорошо учусь! У меня только две четвёрки. Я ездить смогу, вы не сомневайтесь! Или мы с бабушкой переедем в папину квартиру, чтобы поближе к вашей школе быть…

Злата с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться: какие же они всё-таки ещё дети, эти взрослые и самостоятельные подростки. Она только ласково улыбнулась и объяснила:

— Алёша учится в классе у Ирины, Ирины Сергеевны. Так что тебе туда. Но я словечко замолвлю. Обещаю.

Алина вспыхнула, закрыла лицо руками и уже оттуда сквозь растопыренные пальцы прошептала:

— Спасибо.

Когда дважды повернулся в замке ключ, ей стало страшно. Но она вспомнила лица Златы, Ирины, Андрея, подумала о ещё незнакомом Павле и повеселела. Даже стала представлять себя узницей замка подлого и мрачного феодала. Тут уж девичья фантазия вылилась на необозримые просторы рыцарских романов. И Алёша, разумеется, превратился в Айвенго, Костя — в Робин Гуда. Андрей стал Ричардом Львиное Сердце. Павел — королём Артуром. Две молодые учительницы — прекрасными смелыми принцессами. Ну, а сама она, конечно же, леди Ровенной. Да и вправду, кем же ещё она могла быть?

Тем временем, Злата, собрав инвентарь и осмотрев двери на лестничных клетках, направилась вниз. Двери её немного успокоили — замков в них не было, то есть можно не беспокоиться, что на ночь несчастную Алину отрежут от решительных спасителей лишние препятствия.

Поужинав в обществе Татьяны Викторовны, она демонстративно раззевалась, стала жаловаться на усталость и, сопровождаемая охами и ахами довольной добровольной помощницей поварихи, отправилась в комнату. Геннадий ещё не вернулся, и это внушало надежду на благоприятный исход предстоящей операции. Самое плохое заключалось в том, что связи с «боевой группой» не было никакой.

Хлопнула дверь, Злата подскочила с кровати и, определив по звукам, что дородная повариха отправилась в подвал, выглянула. Так и есть, понесла еду пленникам. Только бы она им ничего не подсыпала! Только бы они не стали буянить! Но нет, не должны. Мальчишки знают: Злата рядом. И наверняка понимают, что от них требуется сидеть тихо и не привлекать к себе внимания. Теперь бы понять, где хранится ключ от узилища. Разведчица, кожей ощущая, что операция входит в решающую фазу, рискнула выйти в коридор и приоткрыла дверь на кухню. Через несколько минут, когда заскрипела подвальная дверь, извещая о том, что повариха возвращается, Злата сунула голову в пищеблок и весело позвала:

— Татьяна Викторовна! Ау! Простите, пожалуйста, можно войти? Татьяна Викторовна-а-а!

— Что тебе, Зоечка? — раздалось, разумеется, вовсе и не из кухни.

Злата подпрыгнула, будто от испуга, быстро оглянулась и облегчённо заулыбалась, глядя в напряжённое лицо поварихи:

— А, вот вы где! А я вас потеряла! — голос радостный, наивный-наивный, главное, не переборщить, не вызвать подозрений. — Простите меня, пожалуйста, я ужасный водохлёб, по ночам привыкла пить. Можно мне чашечку водички налить?

— Ой, да конечно! Да зачем водички? Иди я тебе киселька налью, — явное облегчение, которое испытала повариха, не укрылось от опытного глаза отважной разведчицы, и она засияла ещё жизнерадостнее. Кисель она терпеть не могла с садовского детства, но, не желая обидеть пренебрежением дружественную пока представительницу враждебного лагеря, мужественно кивнула:

— С удовольствием!

— Да ты пей, пей! Я тебе ещё налью, свеженький кисель, только вечером сварила.

Злата с вымученной улыбкой уставилась в чашку. Полное ощущение, что ей пять лет и она в детском садике. Садик она любила, а вот кисель — нет. Но с отчаяньем отхлебнула, проглотила и, старательно изображая блаженство, зажмурилась:

— Вот спасибо!

Повариха подвоха не заметила и довольно покивала:

— Вкусно, знаю! — она поставила в раковину грязную посуду, которую принесла из подвала и старательно прятала за юбкой. Видно было, что совсем успокоилась. Потом порылась в кармане фартука, вытащила ключ и повесила на крючок прямо у косяка. Злата замерла: неужели так просто? Да тот ли? Краем глаза глянула. Красный брелок в виде мячика. Точно! Тот самый! Только бы повезло, и кухню не закрыли. Тогда всё получится. Она благодарно приняла от поварихи полную чашку фирменного киселя, пожелала той спокойной ночи и пошла в комнату.

Не успела она поставить чашку с добытым ненужным киселём на тумбочку и выдохнуть, снова услышала шаги. Теперь повариха направилась наверх, кормить Алину. Скоро она спустилась, быстро помыла посуду, оставив дверь нараспашку. Злата, опять замерев у приоткрытой двери, слышала, как льётся вода и гремят тарелки. Отойти не могла, потому что опасалась упустить повариху и не узнать, где же та ночует. Потом вдруг подумала, что Татьяна Викторовна, хотя вроде бы и успокоившаяся на её счёт, может всё-таки новенькую проверить. Злата лихорадочно сорвала одежду, повесила её на стул и забралась под тоненькое одеяло. Свет она, занятая напряжённой разведывательной деятельностью, так и не включила.

Догадка её оказалась верной. Скоро дверная ручка негромко щёлкнула, и из коридора в образовавшуюся щель проник свет. Злата ровно дышала, уткнувшись носом в подушку. Повариха недолго постояла, плотно прикрыла дверь и ушла. Полуголая разведчица вскочила, через голову натянула юбку, радуясь, что выбрала довольно свободно сидящую, да ещё и на резинке. Блузку, кляня нелёгкую шпионскую долю, она напяливала уже на бегу.

Босиком выскочив в коридор, Злата в ужасе огляделась. Ни у кухни, ни у входа в подвал поварихи не было. Разведчица, чувствуя близость провала, кинулась на лестницу и прислушалась — тишина. Шаги затихали где-то в другом месте. Она растерялась, повернулась обратно к кухне и тут вспомнила о двери, которая вела в холл, к выходу. Выглянула туда и точно — Татьяна Викторовна в дальнем конце большого холла поворачивала в такой же коридор, ведущий вглубь другого дома. Освещение уже везде было погашено, но вполне хватало и неверного сумеречного освещения, проникавшего с улицы.

Разведчица, почти не дыша от страха, перебежала холл и заглянула в дальний коридор. И, к счастью, ещё успела увидеть, как повариха зашла в одну из комнат и захлопнула дверь. Оставалось надеяться, что именно это и есть её спальня.

Злата постояла в коридоре минут пятнадцать. Через дверь (здесь они были не такими основательными, как в подвале) слышала тяжёлые шаги поварихи, звуки льющейся воды — видимо, в этих помещениях были и ванные с туалетами. Похоже, всё-таки Татьяна Викторовна собиралась спать.

Злата уже было решила уходить, как вдруг уловила пиканье кнопок телефона. Буквально через минуту повариха заговорила. Голос её был резок, интонации утратили преувеличенную ласковость. Злата понимала, что, кроме Татьяны Викторовны говорить некому, но всё же с трудом узнавала.