— Какая последняя встреча?! — Сомова вдруг почти взвизгнула. — Ты просто сбежал! Даже уволился! Трус!

— Пусть так, — спокойно кивнул головой Андрей, — но Ирина-то тут причём?

— Подождите! — Ирина даже подскочила. — Подожди, Андрей, что-то не сходится! Мы с тобой встречаемся без году неделю, а в кабинете меня закрыли в начале апреля. А до этого никто ничего не знал о нас с тобой… о моём чувстве к тебе. А уж о твоём ко мне — и подавно. Даже Злата не в курсе была, — она вопросительно посмотрела на подругу. Та подтвердила:

— Андрей, я даже не догадывалась, что Ирина тебе нравится.

— Вот! — воскликнула Ирина. — Но ведь неприятности у меня начались уже давно…

— Твоя подружка, Ирочка, может, и не знала, — презрительно бросила Сомова, — а я — да.

— Откуда?

— Видела вас с Андреем Евгеньевичем, когда тебя доской пришибло. Как вы на лестнице обнимались и он, — Инна Аристарховна обличительно ткнула пальцем с безукоризненным маникюром в Андрея, — тебя на руках в кабинет нёс, а потом придерживал под локоток, чтобы ты не рухнула в обморок. Я сразу поняла, откуда ветер дует. Что обморок и головокружение ты специально разыграла, а на самом деле хотела его окрутить. Ещё бы! Такой мужик! От меня он шарахался, как от прокажённой, а с тебя глаз не сводил! А чем ты лучше? Чем? Разве только молодостью… Так она проходит.

Ирина в ужасе смотрела на коллегу во все глаза. Руки противно дрожали и хотелось убежать и спрятаться, забиться в тёмную безопасную норку и больше никогда и никуда не выходить.

— Где же вы ключ от Ириного кабинета взяли, Инна Аристарховна? — снова вступила Полина Юрьевна.

— А у Семёна, — предположила озадаченно молчавшая до этогго Злата, — я тут прикинула: ни одно из происшествий не случилось в дежурство нашего Василия Сергеевича. Всё — в смену Семёна. У меня в голове давно это вертелось, а сегодня вот сложилось. Вы с ним нашли общий язык, я смотрю?

— Нашли, — кивнула Сомова, — как не найти, когда он тоже эту безумную школу ненавидит?

— За что? — ахнула потрясённая Полина Юрьевна.

— А за то, что тут собрались ненормальные, которым больше делать нечего, как за копейки с утра до ночи горбатиться. Сами не живёте и другим не даёте. Я у вас просила разрешения частные уроки здесь давать после занятий. Вы мне что ответили? Что у вас это не принято! Собака на сене! — она презрительно хмыкнула. — Голь перекатная и хотите, чтобы так все жили. А я высококлассный специалист, ко мне в очередь абитуриенты выстраиваются, звонят ещё в мае, чтобы с сентября заниматься начать. А тут вы со своим нелепым энтузиазмом.

— Да все подрабатывают, жить как-то нужно, конечно, но не здесь же калымить?! — поразилась Морозова. — И зачем вы тогда у нас работаете, если вам так противно находиться в нашем обществе?

— А у вас репутация хорошая. Родители частных учеников предпочитают педагогов из школ с именем. Вот у вас это имя есть. Поэтому я и здесь. Что непонятно?

— Всё понятно.

— Так, давайте-ка ещё раз по порядку, с самого начала, — снова обратился к Сомовой Андрей, — упавшая доска, как я понимаю, не ваших рук дело, раз вы нас увидели в первый раз, когда я Ирину провожал из травмпункта?

— Не моя, — с сожалением ответила Инна Аристарховна, — а жаль. Чудо-идея была бы. Вполне достойная меня. Вполне. Но, увы.

— Получается, вы увидели нас, решили… Что, кстати, вы решили? Извести Ирину? Но тогда как-то издалека начали.

— Да не хотела я сначала её изводить. Так, гадости поделать. Неприятно, знаете ли, оказаться в роли отвергнутой женщины и увидеть, на кого тебя променяли. Тем более, было бы на что смотреть, — она презрительно поджала губы и махнула рукой в сторону сидящей Ирины. Андрей с трудом подавил в себе недостойное желание ответить гадостью на гадость и отвернулся к окну.

— Неприятно? — раздражённо спросила Сомова. — А мне, думаете, приятно было? Мало того, что вкус у вас, Андрей Евгеньевич, явно подкачал, так ещё и у меня на глазах свои шашни крутили.

— Кабы я знал, что вас здесь встречу, — усмехнулся Андрей, — теперь понятно…

— Что? — посмотрели на него все присутствующие.

— Да когда я Ирину после травмы сюда завозил, появилось вдруг у меня ощущение, что за нами следят. Только подумал, что это прогульщик какой-нибудь здесь прячется. А это не прогульщик был.

— Да, это была я. Меньше всего я ожидала вас здесь встретить. Когда вы трусливо сбежали от меня, поменяв работу, я пыталась вас найти. Но коллеги ваши адрес дать мне отказались…

— Вам бы это не помогло, я переехал.

— Я же говорю — трус, не только работу, но и жильё сменил, — нервно рассмеялась Инна Аристарховна. Андрей пропустил и этот укол и спокойно поинтересовался:

— Что было дальше? Журнал?

— Это вообще легче лёгкого. Я просто его не отдала после уроков. А никто и не заметил. Конечно, надо было выкинуть. Но я хотела его на даче сжечь, а пока руки не дошли. Да и кто ж знал, что эта пигалица-энтузиастка полезет за штативами аж на шкаф. Тебе ж русским языком сказали: он внизу, в шкафу.

— Там его не было, — лишённым эмоций голосом ответила Ирина, ей было невыносимо противно. И ещё очень жаль Андрея.

— Как это не было?! Ну, как это не было?! Никому ничего доверить нельзя, ну, ей-богу, как маленькая, — Инна Аристарховна встала, большими шагами подошла к шкафу и распахнула настежь дверцы. Штатива не было. Ирина развела руками, а Сомова в крайнем раздражении захлопнула дверцы. — Что ж, выходит, я сама виновата? Обидно-то как. Так бы вы ни в жизнь не догадались.

— Догадались бы, — не согласилась Злата, — вы фатально ошиблись с «письмом самоубийцы» и с племянницей. Я только что видела её анкету, «письмо» писала она, у неё очень запоминающийся почерк. Что ж вы так, Инна Аристарховна? Всё продумали, а на такой мелочи прокололись?

На Сомову страшно было смотреть. Она сникла, ссутулилась, и как-то вдруг сразу стал заметен возраст.

— Всё-то вы видите… Всё-то вы знаете… А что было делать? Не из газет же вырезать буквы? Так ни один самоубийца не делает. А сама идея была неплоха. Вот я веселилась, когда ты, забыв кабинет запереть, понеслась к своей подружке с моей запиской «самоубийцы». Думала, каблуки сломаешь!

— Тогда вы кислоту и украли? — уточнил Андрей, стоявший рядом с Ириной и гладивший её по плечу.

— Тогда. Могла бы ключ у Семёна взять, да уж если такая возможность подвернулась, грех было отказываться. Тем более, что и ключ от шкафа с реактивами не пришлось подбирать. Он на этой же связке болтался. Очень удачно всё вышло, — она довольно сощурилась, вспоминая.

— После журнала были кляузы, — напомнила Полина Юрьевна.

— О! — вновь повеселела Сомова. — Это вообще моя удача. Сидишь себе дома за компьютером и вдохновенно строчишь, а вам потом нервы мотают — сплошное удовольствие! Не учла я, конечно, что вы, — она обличающее посмотрела на директрису, — форменная наседка. Над своими сотрудниками трясётесь и в обиду их никому не даёте. А жаль… Ну, хоть вы понервничали, и то хорошо. Потому что вы мне тоже порядком надоели. Это не директор, а клуша какая-то! Ах, мои дорогие, то, ох, мои драгоценные, сё! — Инна Аристарховна некрасиво и непохоже захлопала по бокам руками, будто крыльями, и засуетилась.

Ирина поймала себя на том, что вот сейчас, в этот самый момент, вполне могла бы впервые в жизни вцепиться человеку — женщине! — в морду. Потому что лицом это брезгливую, гадливую физиономию назвать она не могла. И с какой стати эта чужая им всем женщина позволяет себе говорить такое про Полину Юрьевну, которая эту школу с нуля подняла?! Чтобы не вскочить, Ирина с силой вцепилась в руку Андрея, лежавшую у неё на плече. Тот всё понял и тихонько нажал: не нервничай, держись. Она благодарно улыбнулась ему, глядя снизу вверх. Он ей одними губами шепнул: я тебя люблю. Сомова перехватила эти взгляды и жесты и скривилась:

— Уси-пуси, какие розовые слюни и сопли. Противно смотреть!

— Так не смотрите, Инна Аристарховна, — спокойно отозвался Симонов.

— Подождите, она же сказала, что хотела только гадости поделать, а кислоту гадостью сложно назвать, — Злата сердито уставилась на Сомову.

— Да достали они меня, — голосом усталой примадонны протянула та, — Андрюшенька сюда зачастил, букеты таскает, с работы встречает, за ручку ходят, нежно переглядываются — влюблённые пионеры да и только! Сколько можно?! Ну, я и решила им жизнь подпортить. Кто ж знал, что эта ненормальная по школе шляется в непотребном виде. Маску какую-то идиотскую нацепила! Я ж говорю — сумасшедший дом, а не школа. Дёрнула меня нелёгкая сюда устроиться!

И подружка тоже не лучше. Смотрю, пигалица влюблённая моя в плащике своём голубеньком и платочке на голове кабинет запирает. Только я собралась кислотой плеснуть, как она повернулась, и оказалось, что это ты, — она указала на Злату, — зачем ты в её одежду обрядилась?

— Это вы про среду, что ли? Когда я вас в коридоре с чашкой в руках встретила? — вспомнила Злата. — Так я за вещами пошла. Ира у меня в кабинете к выпускному сценарий читала, а я, чтобы время не тратить за её одеждой и сумкой решила сбегать. Да надумала пошутить, надела всё на себя… Так в чашке была кислота?!

— Она самая. — Сомова кивнула и язвительно заметила:

— Да-а, нормальному человеку в этой школе делать нечего. Одна хочет пошутить и надевает чужие вещи, другая — маску напяливает. Хороши!

— Хороши, — кивнула Полина Юрьевна, — в отличие от вас, Инна Аристарховна.

— Я не поняла одного, — подала голос Ирина, — Андрей, ты же фотографии наши в кабинете Полины Юрьевны смотрел, как же ты Инну Аристарховну не узнал?

— А её там не было, — пожал он плечами.

— Точно, не было, — согласилась, подумав, директриса, — там фотографии за прошлые годы, а она к нам только в этом учебном году пришла. А новые фотографии я ещё не вклеила, они в шкафу в конверте лежат. Как фотограф принёс, я туда сунула и забыла. А когда альбомы Андрею показывала, не догадалась ещё и конверт достать. Так что это не он, это я виновата, — она покаянно покачала головой.

Все помолчали. Полина Юрьевна тяжело, вопреки обыкновению, встала, с трудом сделала два шага до подоконника, на котором стоял телефон, и сняла трубку. По памяти набрала номер и устало произнесла:

— Алё, Дима, это Полина Юрьевна Морозова… — трубка ответила радостными воплями, выплёскивающимися в лаборантскую. Несчастная Морозова улыбнулась и остановила говорившего, — Димочка, прости свою старую директрису, но мне очень нужна твоя помощь. У нас тут преступление, вернее, преступления. Все живы и здоровы, но дело серьёзное. Приезжай, пожалуйста.

Она преувеличенно аккуратно положила трубку. Подумала пару секунд, снова потыкала в кнопки и решительно приказала:

— Елена, давай объявление на нашем сайте, что нам требуется учитель физики!

Июнь 2000 года. Подмосковье

— А я на кого только ни думала! — удивлённо протянула Злата, блаженно откинувшись на спинку кресла в огромной гостиной своего дома. — А вот на Сомову никогда. Она же всегда была такой сдержанной, казалось очень интеллигентной… Слов нет!

— А мне её даже жалко, — Ирина уютно устроилась под рукой Андрея и водила пальцем ему по бедру, обтянутому джинсами.

— Ты что?! Она тебя изуродовать хотела! И неизвестно, что было бы дальше. С кислотой не вышло, так, может, в следующий раз в ход какой-нибудь кирпич пошёл. Тебя в этом учебном году доской уже придавливало. Не многовато ли для одной многострадальной головы? Тем более, могло бы и совсем плохо закончиться.

— Ну, конечно, жалко! — снова не согласилась Ирина. — Она жертва любви!

— Хороша любовь, — фыркнул Ясень, устроившийся в кресле-качалке.

— Не дай Бог быть объектом такой «любви», — поёжился Андрей, — я теперь знаю, каково это. И врагу не пожелал бы…

— И Семёна не понимаю. Неужели мы ему так досаждали? И главное — чем?! Тем, что не соответствовали светлому образу учителя, сложившемуся во времена его безоблачного детства?

— А то как же?! Он мечтал о тихой, непыльной работе, чтобы после уроков в школе пустота, тишина и полное отсутствие всякого присутствия. А у вас что? Дети до ночи в школе. Родители косяками ходят. То концерт, то спектакль, то соревнования. Учителей вечером не выгонишь. Несолидная организация.

А вы обе — самые молодые, шустрые, шумные и до невозможности активные. Не мог же он своё раздражение на вашем драгоценном Пражском, Морозовой или ком другом из школьной старой гвардии вымещать. Они же мастодонты, динозавры. Сами кого хочешь сжуют и не заметят. Их он боялся. С ними тягаться не мог. Это их школа, их детище. Они сами такой порядок и завели, и никому не позволили бы его нарушать. А вот вы, две пигалицы, — другое дело. С вами можно было попробовать бороться. Ну, во всяком случае, гадость сделать точно.