— За опоздания. Но я же не виновата, что поезда всегда опаздывают.

— У тебя есть выпить? — спросил я.

Я и сам отлично знал, где она держит заначку; а уж раз она ее держит, значит, Дарлин — пьяница-одиночка. Из-за этого, должно быть, она и с работы вылетает. Не может проснуться утром вовремя. Она сидит безвылазно в своей дорогой квартире, смотрит телевизор, попивает „Уайт Лейбл", закусывает какими-то консервами и жалеет сама себя. И никто никогда ее не навещает, кроме меня. У нее нет друзей, во всяком случае, мне она никогда о них не говорила. Вообще-то во многом она похожа на меня. Кроме себя, ей ни до кого нет дела. Но этот крошечный жалкий мирок, который она создала, рушится. Бедная девочка за последние два года сменила столько работ, бросила столько колледжей, что, видит Бог, я все это и подсчитать не берусь. Так что, услышав, что ее выгнали с работы, я не удивился.

А мужчины? Она ни одного не может удержать. Каждый раз у нее все кончается одинаково: она в каждом парне находит такое количество недостатков, что хорошего просто не замечает. Но говорит всегда одно: „Он стал невыносим". Да, столкнись Дарлин нос к носу с хорошим человеком, она бы все равно ничего не поняла. Вся беда в том, что она никому не доверяет, кроме меня, хотя и это под вопросом. Честно говоря, я бы не удивился, узнав, что она спит с бабами. Уж больно смахивает она на лесбиянку. И черт меня подери, может, это и было бы лучше для нее. Хотя я все это на дух не переношу. Одно могу сказать: я не хочу, чтобы она попала в беду. У нее суицидальные наклонности, это уж точно. Она ведь постоянно утверждает, что у нее ничего нет впереди, исподлобья смотрит, ходит, как в воду опущенная. Наверное, мне надо заглядывать к ней почаще. Самое грустное, что это чертовски нежный и замечательный человечек. Все это плоды воспитания нашей маменьки.

Дарлин присела на диван:

— Тебе мама и папа говорили? — Она знала, что они были у меня. Она все время болтает по телефону с Кристин, а та беспрерывно общается с матерью и повторяет все, что от нее слышит, добавляя кучу глупостей от себя. Поэтому ее версия всегда почти неправдоподобна.

— Представь себе, они заходили ко мне неделю назад.

— Они любят делать сюрпризы. Мама говорила тебе о новом доме Кристин?

— Ну, а сама-то ты как думаешь? Разве эта старая стерва удержится, чтобы не сунуть меня в это носом? Сразу сообщила. Ты же знаешь мать не хуже меня, Дарлин. Она не меняется.

— Я не хочу ехать к ним ни на День Благодарения, ни на Рождество. А ты?

— Может, заеду. Хочу показать им свою новую подругу, Зору. Пусть видят, что и у меня может быть порядочная женщина. Ты же знаешь, матери никогда не нравились женщины, которых я приводил, даже Пэм. Но Зора ей должна понравиться.

— Ты думаешь, мама делает для кого-нибудь исключение? Да ей плевать. Папа, это еще куда ни шло, а мама…

— Папа меня не интересует. Он как был полудурком, так и остался. А вот ей мне хотелось бы доказать, что я не хуже других.

Дарлин только головой покачала.

— Только зря время потратишь.

— Но мне хочется ей это доказать.

— А кто такая Зора? Что за странное имя? Она, конечно, милашка? Все твои девицы очень милы, Фрэнклин, и фигура у нее наверняка прекрасная. А что она делает, кроме того, что резвится с тобой в постели? Это ведь для тебя всегда было самое главное, или ты повзрослел?

— Да перестань, Дарлин. Она не просто милашка. Она умница. А что касается постели, — засмеялся я, — так это не твое дело. Вообще-то, хоть ты вряд ли поверишь, но она певица, и мы теперь живем вместе.

— Надеюсь, не в твоей норе? Или, может, ты переехал?

— Не переехал. Я живу у нее, это рядом, через улицу. В отличном каменном доме, который я же и ремонтировал. Скоро мы снимем квартиру побольше, потому что в одной комнате она занимается музыкой, а у меня нет места для моих столярных работ. — Я закурил и бросил кубики льда в стакан. — Понимаешь, Дарлин, она не обычная певица. Она пишет музыку и знает нотную грамоту. Она училась в университете в Огайо, а сейчас преподает музыку в младших классах.

— Не ври, Фрэнклин! Как это ты умудрился закадрить такую женщину? И что ты можешь ей дать, кроме тех двадцати сантиметров, которыми ты всегда хвастал?

— Любовь, — сказал я и сам этому удивился.

Послушать Дарлин, так, кроме члена, мне и предложить женщине нечего. Мне даже стало досадно, ведь я понимал, что отчасти это правда, особенно сегодня. Но вместе с тем я был уверен: у меня есть что-то поважнее этого. Черт побери! В конце концов, котелок у меня варит, нам с Зорой хорошо вместе, мы говорим обо всем на свете. Смеемся, даже когда занимаемся любовью. Мы делимся друг с другом всем, что думаем и чувствуем. Неужели это ничего не значит? Но Дарлин все равно ничего не поймет, хоть тверди ей это до самого утра. Такое ей просто неведомо.

— Ну а ты как? — спросил я. — У тебя кто-нибудь есть? — Я предвидел ее ответ, но мне хотелось перевести разговор.

— Ну, мужики — это последнее, что мне сейчас нужно.

— Это и видно.

— Ты голоден, Фрэнклин?

— Только если есть что-нибудь готовое. Если мне память не изменяет, Джулией Чайлд ты никогда не была, так что не напрягайся ради меня.

— А твоя Зора умеет готовить?

— О, она настоящая гурманка. Всю эту консервированную дрянь на дух не переносит. И кстати, не ест сахар, не пьет всю эту бурду и спиртное.

У Дарлин округлились глаза.

— Такой еды, как она готовит, я отродясь не ел. Даже названий не слышал. Клянусь, Дарлин, это — судьба. Я не вру.

— Хотела бы я знать, что она-то нашла в тебе? Да, там у меня что-то с лампочками. Посмотри, пожалуйста, пока не набрался, а я позвоню в китайский ресторанчик и закажу еду.

— С чего ты взяла, что я пьян? Ну, малость поддал, — соврал я, хотя набрался уже порядком. Но работать еще мог, со светом, во всяком случае, разобрался.

Когда мы поели, я заскучал. Мне надоело говорить с Дарлин; она напоминала мне мать. Слова доброго не скажет ни о ком и ни о чем, может ночь напролет канючить и ныть. Да лучше провалиться, чем выслушивать всю эту хреновину. У меня и так дерьма под завязку. Я даже не сказал ей, что меня выкинули с работы; не для того же я, черт побери, приехал, чтобы ей плакаться. Просто хотел немножко расслабиться, но, похоже, не получилось. Я выпил две чашки черного кофе, стрельнул у Дарлин двадцать баксов и отправился домой.


Зора, как обычно, висела на телефоне.

— Привет, бэби, — шепнул я и поцеловал ее в щеку.

Она кивнула.

— Ты едешь в Нью-Йорк? Когда? — спрашивала она кого-то.

— Прекрасно! Да, конечно, можешь остановиться здесь. Заодно познакомишься кое с кем. Да, мужчина. Зовут его Фрэнклин. Да. О'кэй. Звони. Надеюсь увидеть тебя через пару недель. Дай мне знать, что ты решила. До скорого!

Повесив трубку, Зора повернулась ко мне. Я изо всех сил старался казаться трезвым, хотя кофе совсем не помог.

— Кто это? — спросил я.

— Моя подруга по колледжу. Хочет перебраться в Нью-Йорк — ей предлагают работу в каком-то рекламном агентстве. Я пригласила ее провести пару дней у нас: у нее никого здесь нет. С тобой все в порядке, Фрэнклин?

— Все о'кэй, — ответил я, не зная, что ей сказать.

— Как прошел день? — спросила Зора.

— Так себе. Заехал после работы к сестре, — соврал я — правду мне говорить не хотелось; чего доброго, начнет меня жалеть. А уж это для меня хуже всего.

— К которой сестре?

— К Дарлин. К Кристин я не поеду ни за какие деньги.

— Фрэнклин, разве можно так относиться к родной сестре?

— Да ты же ее не знаешь!

— Что это мы разнервничались? Что-нибудь случилось?

— Да нет, прости, бэби. Денек выдался крутой. Белые меня сегодня заездили. А тут еще Дарлин со своей депрессией. Она торчит дома одна как перст и не может ничего изменить, даже и не пытается ничего делать. Вылетела с очередной работы, говорит, что нет сил искать новую, и, похоже, год не видела живого мужика. Словом, черт знает что.

— Фрэнклин, каким ты иногда бываешь жестоким. Она же в конце концов — твоя сестра, разве так можно?

— Ты права, конечно, но с ней очень трудно. Честное слово, я бы хотел ей помочь, но не знаю, как.

— А можно мне с ней познакомиться?

— Познакомишься. Может, в День Благодарения. Старики к себе приглашают. Дарлин клянется, что не придет, но она болтает так каждый год, а потом является первая.

— Итак, я наконец увижу весь клан?

— Похоже на то. Только особенно не радуйся. Может, еще и пожалеешь об этом.

— Высоко же ты ценишь свою семейку!

— Сама увидишь.

— Но хоть что-то хорошее ты можешь сказать о них?

— Ничего в голову не приходит, я что-то устал, дорогая, честное слово.

— Фрэнклин, угадай!

— Что?

— Помнишь, я говорила тебе про своего приятеля Эли?

— Это тот педик, что ли?

— Ну что ты, Фрэнклин! Как ты любишь всех оскорблять!

— Но он же голубой, разве не так?

— Перестань, лучше послушай. Он звонил мне: у него есть ребята из блюза, классная команда, и им нужна вокалистка. Он сказал им обо мне, и они хотят, чтобы я пришла их послушать завтра вечером. Если эти ребята мне понравятся, они тоже послушают меня. Пойдешь со мной?

— Не знаю. Посмотрим. Если не приду с работы совершенно вымотанным. — Утром я хотел отправиться в „Наконец свободен".

Шансов найти через них работу у меня довольно много, тем более, что на улице тепло; а если в пятницу я получу чек, Зора даже не узнает, откуда он. Кроме того, меня могли вызвать завтра на стройку отеля. Я очень обрадовался за Зору, но не прыгать же мне до потолка! У меня дела шли из рук вон плохо, а у нее впереди явно что-то маячило.

— Да, посмотри, что здесь, — она протянула мне большой коричневый конверт, — это пришло с сегодняшней почтой.

Взглянув на конверт, я увидел, что это из Ассоциации мелкого бизнеса. Зора не отходила, и мне пришлось вскрыть конверт при ней. Внутри были две брошюры: „Как стать предпринимателем" и „Как добиться успеха в бизнесе". Чтобы скрыть волнение, я сделал вид, что просматриваю их. Зора отправилась под душ. Услышав ее пение, я швырнул брошюрки на стол. Листы разлетелись. Я тупо и долго смотрел на них, потом достал сигарету и закурил.

7

Фрэнклин испортил мне день рождения, позвонив из телефонной будки и сказав, что должен работать сверхурочно, а потому не успеет обналичить свой чек. Я почему-то не поверила ему, но промолчала. Он обещал сводить меня в кино, а потом в ресторанчик в Виллидже. Я поняла, что ему не по себе, поэтому попросила его не принимать это слишком близко к сердцу и предложила пятьдесят долларов взаймы. Он согласился. Потом мне показалось, что все это выглядит довольно глупо: в мой день рождения я даю ему деньги в долг, чтобы он отметил его со мной, а при этом еще удивляюсь, что он от этого не в восторге. Вообще-то мне хотелось одеться понаряднее и пойти танцевать. Я уже целую вечность не слышала живой музыки и уже не помню, когда в последний раз мне довелось кайфовать под музыку, раскачиваясь всем телом и прищелкивая пальцами.

Когда Фрэнклин пришел наконец домой, от него разило так, будто он больше пил, чем работал. Но я и виду не подала.

— Вот. — Протянул он мне небольшой букетик цветов. — Счастливого дня рождения, бэби, желаю тебе всего самого лучшего. — Он как-то прохладно поцеловал меня в щеку и ушел в ванную.

Я поставила цветы в воду, хотя меня так и подмывало вышвырнуть их в окно. Я сидела в прострации и ждала, когда он выйдет. Кончив мыться и одевшись, а это все длилось страшно долго, он вышел в гостиную и спросил, готова ли я. Кивнув, я поднялась. Мне казалось, что я иду на работу, а не праздновать свое тридцатилетие.

— Не хочешь в следующий уик-энд съездить на скачки? — спросил он, когда мы спускались в подземку.

— С удовольствием, — ответила я. Я никогда не была на бегах. Даже само это слово звучало для меня непривычно. Вагон грохотал и раскачивался. Мы молчали, и это тоже было необычно. Как правило, Фрэнклин болтал со мной.

— Никак не пойму, зачем тебе этот фильм?

Меня будто холодной водой обдали. Я мечтала об „Офицере и джентльмене" всю неделю, даже Порция и Мария говорили, что это потрясающий фильм.

— Да потому что это прекрасный фильм, Фрэнклин, — сказала я. Во мне нарастал протест. Черт побери! Это же мой день рождения, и я буду смотреть то, что хочу. Но вслух я этого не сказала. Вечер и так начался не слишком удачно, и мне не хотелось разрушать то, что еще можно было спасти.

— Терпеть не могу фильмы про войну, — сказал он. — Война наводит на меня тоску, а сегодня, в твой день рождения, я не хочу никакой тоски.