— И взамен он кайфует, слушая мои жалобы на тебя. Хочешь послушать о несчастной личная жизни Хелен? — Шон аж в лице изменился. — Так я и думала. Знаешь, раз так, лучше бы тебе ключи у нее отобрать, — хмыкнула я.

В следующий момент я с воплем полетела на кровать, а Картер плюхнулся рядом и уставился в мой ноутбук.

— Что за фигню ты читаешь? И почему ноутбук так греется? Ты что почистить систему охлаждения не можешь?

Я закатила глаза и плюхнулась на живот, прикладывая руку к вентилятору. И правда, горячий. Ну, еще бы, на матрасе ведь стоит.

— Вот сам и почисти, — огрызнулась я.

— Вот и почищу, — фыркнул Шон и потянулся к мышке, в результате чего навалился на меня сверху.

— Слезь! — потребовала я, задыхаясь.

— Да заткнись ты! — Но все-таки чуть-чуть сместился вбок, позволив мне вдохнуть.

«Более приличную» статью, как он выразился, Шон все-таки нашел, и мы принялись ее изучать, пока вдруг его вниманием не завладел иной жизненно важный вопрос:

— Как ты ухитрилась сделать такую дебильную татуировку?

— Не твое дело, — автоматически ответила я.

Ну… примерно так и жили.

Глава 8. Разрыв

Настоящее время


Сегодняшний день ознаменован небывалым событием — мои смехом. И виноват Энрике Каддини. Но обо всем по порядку. Помните мое недовольство группой параллельщиков Клегга?

Ну так вот я попыталась изменить их настрой. Пришлось повозиться, но все получилось.

Началось с того, что я целый месяц кружила вокруг Картера, пытаясь выбить с него здоровенный дисплей, да-да, тот самый, который висит теперь напротив входа в корпус наших кафедр. Он — моя главная радость и гордость, потому что там теперь красуются две колонки с баллами, первая из которых принадлежит картерианцам, а вторая — клеггинсам. Соревнование — залог прогресса, решила я, вспомнив гадкую Пани.

Монитор поставили всего неделю назад, но клеггинсы уже отстали по всем показателям, причем настолько, что стыдно за родную кафедру. И теперь как-то зашевелились что ли. Хоть лабораторные сдавать начали. Но у картерианцев есть чокнутый Энрике Каддини, и это железобетонный аргумент в пользу победы первых. Клеггинсам, короче, ничего не светит.

Но не в этом дело. Вот вхожу я сегодня в корпус и вокруг поднимается дружный хохот, потому что на мониторе не разбаловка, а… я.

Еще не забыли про двойной хлопок дверью машины? Ну так вот на дисплее классика в исполнении Джоанны Конелл. Подъезжает мой минивэнчик на парковку. Из дверей высовывается нога на четырехфутовой шпильке, я выхожу и прежде чем закрыть дверь деловито одергиваю юбку, разглаживаю складочки, рассматриваю собственный каблук.

Господи, и после этого я смею требовать, чтобы к моей фамилии приставляли звание «доктор».

Ладно, продолжим: сумочку на локоть. Хлоп дверцей машины — не закрыла. Студенты загибаются. А цифровая я подхожу к двери, открываю ее с крайне недовольным видом. Хлоп дверцей. Вроде закрыла. С чувством выполненного долга, присаживаюсь, смотрюсь в боковое зеркальце, подкрашиваю губы. Улыбаюсь сама себе, ну все, я готова. Снова одергиваю юбку.

Нажимаю на брелок сигнализации. Шесть писков. Ведь дверь-то все равно не закрыта.

Студенты уже держатся за животы. Я с чувством пинаю колесо. Машина недовольно пищит.

Снова хлопаю дверью. Вот, закрыла. Ура. Цепляю на нос солнцезащитные очки. И тут звонит телефон. Я его беру, благо, не слышно разговора, откидываю волосы с лица и поворачиваюсь к выезду. Даже на видео заметно, как я тяжело вздыхаю. Затем открываю дверцу машины, залезаю на водительское кресло, виртуозно разворачиваю мой минивэнчик и еду к воротам, но при этом дверь-то опять не закрыта, и пока я прямо на ходу пытаюсь это исправить, машина опасно виляет и чуть не цепляет створку ворот. В холле стоит дружный истерический хохот. И если вы думаете, что я от окружающих отстаю, то это не так. У меня уже болит живот и скулы.

Я не помню, когда в последний раз так долго и искренне смеялась. Не в этом месяце точно.

Приваливаюсь к колонне рядом со мной и обнаруживаю, что рядом скалился во все тридцать два зуба Каддини.

— Твоя работа? — спрашиваю я.

— Конечно. Увидел эту сценку и решил не жадничать, а поделиться с миром. У профессора же камеры по всему кампусу развешены. Вот. Стащил и выложил.

Оказавшись на кафедре, я занимаюсь тем, что стираю с экрана все следы вмешательства итальянца. Теперь там снова красуются скучные два столбика. Но я улыбаюсь, и улыбаюсь, и улыбаюсь. А потому тянусь к колонке картерианцев и добавляю им тридцать бонусных баллов.

Потому что шуточка одного взъерошенного мальчишки — лучшее, что случилось за мной за весь прошлый месяц.

Я знаю, что должна поддерживать своих, но было бы ханжеством не поблагодарить Каддини, учитывая, что он это сделал ради меня. Ведь парень не дурак. Совсем нет.


А в остальном все не так безоблачно.

— Скоро сессия, — говорю я Роберту. Мы стоим около расписания экзаменов, изучаем его, предвкушаем, пьем кофе. Я — латте, он — эспрессо. — Знаешь, что это значит? Что я здесь уже почти пять месяцев.

— Нет. Это значит, что вам с Брюсом пора либо разъехаться, либо определиться с датой свадьбы, — резко отвечает Роб.

— Я беременна, — сухо сообщаю я, то ли чтобы его заткнуть, то ли потому что больше молчать не могу. Я никому не говорила о своем открытии, ни маме, ни Керри, ни, разумеется, Брюсу. Будто если игнорировать проблему, она возьмет и исчезнет. Наверное, мне необходимо было поделиться с человеком, который в курсе всей ситуации и не является ни одной из пострадавших сторон. Но Клегг на задушевные беседы не настроен.

— Тогда самое время выбрать дату, — не менее сухо отвечает он. И удивленным не выглядит. Предполагается, что супруги или будущие супруги обязаны состоять в интимных отношениях, но правда в том, что с тех пор как мы переехали, ни один из нас с Брюсом не сделал попытки прикоснуться друг к другу. Живем как соседи по общежитию, с той лишь разницей, что еду готовлю только я. Как мы можем вырастить в такой обстановке ребенка?

— Думаю, я стану ужасной матерью, Роб.

— Если тебя это утешит, из Брюса отец выйдет еще более паршивый.

— И это все, что ты можешь мне сказать? — зло выплевываю я.

— Неа. Еще я могу сказать то, что даже с Картером ты была счастливее.

Я так зла на Роба, что срываюсь на студентах. Зачеты, которые я устраиваю, поистине садистские. Настолько ужасные, что спасать подрастающее поколение приходит сам ректор. Он фактически вырывает у меня из рук ведомость и пустующие графы заполняет сам.

— Это нарушение протокола, — рычу я.

— Уверен, ректор закроет на это глаза, — язвит Шон и громко объявляет, что все свободны. — Ну что, Конелл, совсем тошно? — злорадно спрашивает он.

— Пригласила в гости Керри. Пытаюсь закончить дела к ее приезду. Но раз ты решил, что знаешь о моих студентах больше, чем я, то с радостью отправляюсь домой.

— Не переусердствуй, — слышу я, но не могу понять, на что он намекает.

— Что?

— С радостью не переусердствуй.

А вы думали он обо мне заботиться вздумал? Ха.

После того, как мы выехали из квартирки с зелеными стенами, я немного пришла в себя, а Брюс, напротив, замкнулся. Причина в деньгах. Но когда я вышла из кабинета врача, подтвердившего мои подозрения, Брюс был последним человеком, чувствами которого я озаботилась. Знала, что скандал будет, знала, что он взбесится, но взяла телефон и набрала номер риелтора. И теперь мы живем в квартире настолько роскошной, что временами я сама на себя поражаюсь. Зачем она мне понадобилась? Думаю, я пыталась отомстить Брюсу за этого ребенка. Будто он один виноват. Кстати, в нашем новом месте обитания две спальни. Я сказала Брюсу, что вторая гостевая, но ни один из нас в это не поверил. Однако, именно наличие большой и свободной комнаты позволило мне пригласить в гости Керри и ее детей.

А еще я устала. Устала врать самой себе, что собираюсь замуж за Брюса. Наши отношения закончились в тот миг, когда я впервые встретилась с агентом Леклером. Все, что было дальше — попытка позлить Шона и доказать, что и без Картера я вполне себе неплохо просуществую… да вот только, сдается мне, все это игра в одни ворота. Этому хмырю пофигу. Точнее нет, ему пофигу, когда не смешно. Сегодня я снова в этом убедилась. Хотя, когда мой живот начнет расти как на дрожжах, Шон действительно разозлится. Уверена, он даже расщедрится на еще одну мегауничижительную речь. Только все это неважно. Потому что у меня проблемы будут все равно серьезнее: я собираюсь родить ребенка от человека, которого не люблю и навсегда потерять шанс на счастье с тем, который мне дорог взаправду. Тут уже не до злорадства.


У моей подруги трое детей: Джулиан, Марион и Констанс, которую почему-то сокращают до Кики. И теперь нестройный топот их ног разносится под высокими потолками моей роскошной квартирки. Сначала я думала, что ТРИ — это перебор, но с каждым днем все больше влюбляюсь в эту цифру. Впервые в жизни я украдкой кладу руку на живот, мечтая, чтобы детский смех и крики снова вдохнули жизнь в эти стены… и меня.

Керри не так часто бывает в Сиднее. Для нее мое приглашение — очень необычный досуг.

Лайонел много работает, а путешествовать в одиночку с тремя детьми очень непросто. Но теперь есть в Сиднее я, и Керри пользуется долгожданной свободой. Как ни странно, она просит меня прогуляться до университета. Говорит, что и не помнит, когда в последний раз его видела.

— Дерьмово выглядишь, — сообщает подруга, ухитряясь и малышку нести, и мороженое поедать. — Кроме ног и волос и взглянуть-то не на что. — Изучает меня с почти мужской бесцеремонностью.

— А ты выглядишь отлично. Спасибо за комплимент, — фыркаю я.

— Это все заслуга Лайонела. Неким мистическим образом он всегда находит способ не допустить у меня очередной истерики.

Я даже думать не хочу над подтекстом ее слов. Изучаю хрупкую фигурку Джулиана, который уже окрестил своим падением университетский газон. Он считает себя очень взрослым и самостоятельным. Естественно, на фоне двух младших сестер он настоящий герой, но сейчас он такой смешной и умилительный. Ну а Марион — очаровательное создание четырех лет и моя родственная душа. Она натуральная блондинка и ей никогда не придется подкручивать ресницы. А вот глазки совсем не ангельские — хитренькие, зеленые, совсем как у Керри. Она как куколка. Я хочу ее причесывать, одевать, обнимать… невозможно оторваться!

И глядя на то, как я вожусь с ее старшей дочкой, Керри вдруг спрашивает:

— Какой у тебя срок?

Не знаю, как она догадалась. Моя беременность проходит на редкость мирно и гладко.

Токсикоза почти нет, чувствую я себя отлично. Разве что грудь немного округлилась. Может, видела, как я касаюсь живота, а может существует некая мистическая сила, которая позволяет женщинам чувствовать подобные вещи.

— Восемь недель, — честно ответила я.

— И что дальше? Ты собираешься сказать Брюсу?

— Я еще не решила.

— В смысле? — Керри смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова. — Это был риторический вопрос!

— Ну значит на твой риторический вопрос ответ крайне нетривиален!

Мы смотрим друг другу в глаза, точно в гляделки играем. О да, дорогая, ты пропустила очень-очень много.

— Ладно, расскажу. Он пьет и ни в грош меня не ставит. С какой стати я должна доверять ему своего ребенка? И не надо говорить, что у него пятьдесят процентов прав на него. Я их забираю в качестве компенсации за свои страдания. Я просто хочу, чтобы у меня были дети. Но я не хочу, чтобы у меня был Брюс. Я сознаю все последствия, понимаю, как тяжело будет. И я уже почти смирилась с тем, что мои родители никогда это решение не одобрят. Я даже не уверена, что они поддержат меня… но жить так, как сейчас, — моральное изнасилование.

Несколько минут мы с Керри сидим в полном молчании и смотрим на главный корпус. Не знаю, о чем думает Керри, лично я стараюсь не думать о том, что по всей территории кампуса расставлены камеры…

— А что если он не захочет уйти, когда узнает о ребенке?

— Скажу, что беременна от Шона.

— Конелл, ты решила меня добить?!

— В смысле? А, нет. Я с ним не сплю, но Брюс об этом не знает. Он поверит, — хмыкаю я, мрачно рассматривая свое кольцо. — Таким образом, когда выяснится правда, будет уже поздно. Да и любой суд меня поддержит. Даже Клегги знают, что у Брюса проблемы с алкоголем, они будут свидетельствовать в мою пользу. Но, думаю, до этого не дойдет, учитывая, что стабильного дохода у него нет.

— А он тебя довел, однако, — задумчиво говорит Керри.