— Пройти в аудиторию, доктор Конелл, — фыркают товарищи так, будто это очевидно, и я им что-то должна. Ты был прав, Картер. Учатся тут сплошные хамы, в тебя, наверное.

— Ради всего святого, разве я похожа на некоего головастого ученого? Я даже очков не ношу! Придумайте какое-нибудь другое обращение. И в аудиторию вы пройдете не раньше, чем я увижу, что вы сожалеете об опоздании. Вернемся в лекции. Я не так давно еще работала на военной базе в США, в Неваде, и под моим ведомством находилось пять суперкомпьютеров, названных в честь соседних штатов: Калифорния, Орегон, Айдахо, Юта, Аризона. Я так и не поняла, для чем им столько вычислительной мощи, но, видимо, понадобилось. Кстати, год назад один из парнишек уничтожил Калифорнию…


В этот же день у меня лабораторные у группы параллельщиков. Ребята они ничуть не лучше защитников. Я бы даже сказала, еще более избалованные. Видно, вражда Клегга и Картера перешла на студенческий уровень. Защитники информации хоть слушали, эти вообще сидят и откровенно болтают вместо того, чтобы писать программу. Сижу и разрабатываю планы мести.

— На следующую пару чтобы все с отчетами пришли, — раздраженно говорю я. — Бездельники будут защищаться очень-очень долго!

Но угрозы не действуют. Несколько голов меланхолично поворачиваются ко мне, а затем все начинают болтать еще громче. И вот что, спрашивается, мне с ними делать?

— Как тебе группа параллельщиков? — спрашивает от дверей Шон. Не заметила, как он вошел. Однако, в аудитории после этих его слов воцаряется вожделенная тишина.

— Клегг их на амфетамине держит? Они вообще невменяемые.

— Они все у него такие, — хмыкает он. — И во времена твоего студенчества были ничуть не лучше.

— Эй! С нами учились нормальные ребята!

— Да-да, — закатывает глаза Шон. — Теперь понимаешь, почему я не подписал тебе документы на перевод?

— Из врожденной вредности? — невинно спрашиваю я.

Картер хмыкает. Тишина в аудитории все еще абсолютная. Слушают. Боятся. Ура, они не окончательные самоубийцы!

— Знаешь, Конелл, я тебя экзаменовать пришел, — объявляет вдруг мне Картер.

— А если я тест не пройду, ты меня уволишь? — с надеждой спрашиваю я.

— Нет. Всего лишь заклеймлю пятном позора, как Клегга. — Мда, тут есть от чего поморщиться. — Видишь ли, когда я еще был студентом, я каждый раз я писал непараллельный код, который работал быстрее, чем его параллельный.

— Да ладно, ты просто на мелочевке выигрывал, — фыркаю я.

— Ну, тогда выбирай не мелочевку, только чтобы мы успели до конца пары, — фыркает Шон.

Честно говоря, облажаться жутко страшно. Студенты бегают между нами, заглядывают то в его монитор, то в мой. В любом случае с кодом Шон заканчивает быстрее. Не претендую, мне в принципе сложнее.

Запускаем один и тот же компьютер — мой ноутбук. Отключаю все, что может сработать в пользу Шона. И я запускаюсь первой, потому что подозреваю в его программе какую-нибудь штуковину, которая замедлит мне систему. На мою паранойю Картер откровенно умиляется.

Студенты, напротив, крутят пальцами у висков.

Когда мы поднимаем файлы, в которых записано время, я обнаруживаю, что выиграла…

ВСЕГО ОДНУ МИЛЛИСЕКУНДУ. И хотя это вообще ничто, как Клегга меня долбать не станут, а значит…

— Лузер! Лузер-лузер-лузер! — прыгаю я по аудитории, тыкая в Шона пальцем.

Счастливым он не выглядит.

— А ты? Параллельщик, который всего одну миллисекунду у меня выиграл. Да ее даже правила округления дают! — морщится Картер.

— Не надо тут ля-ля! Ты проиграл. Ты не написал код победителя. А если округление или Луна не в той фазе, то ты неудачник. А это не меняет факта, что ты продул. И прошляпил свое право на полноценный террор. Так что если не умеешь проигрывать с достоинством, залепи скотчем рот! И раз я выиграла, мне положен приз.

— Ну конечно, — фыркает он.

— Нет, серьезно. Или только тебе за выигрыш причитается? — мрачно смотрит на меня, но не вопит, не ругается. Значит, сделает. — Настраивай давай мне компьютер. Только чтобы без глупостей! Следить буду!

— Ты что, систему настроить не в состоянии?

— В состоянии. Но ты продул, а днем измывался при всех над моей мамой!

Студенты снова крутят пальцами у висков. А я встаю за спину Шона и начинаю… бдеть.

Потому что стоит отвлечься, и он мне какой-нибудь вирус в ноутбук запустит, чтобы отслеживать, скажем, мои действия (ну типа как я за ними с Кариной когда-то подсмотрела).

Зачем ему это? Да потому что он чокнутый и любит знать все на свете.

Однако следить не так просто, как кажется. Я не должна отвлекаться, но не могу. Мой взгляд опускается на волосы Шона. Я отчетливо помню, что чувствуешь, когда запускаешь в них пальцы. Такие удивительно жесткие, толстые, как проволока. На мои совсем не похожи…

А еще его волосы немножко кудрявые, и судя по тому, что на кончиках они уже начинают завиваться, Картеру пора постричься. Мне так хочется коснуться его волос… Я вынуждаю себя сдерживаться, хотя перед глазами так и стоит картинка, где я поднимаю руку и касаюсь пальцами черных прядей. От греха подальше скрещиваю руки на груди, и на мгновение меня что-то ослепляет. Ах да, это же колечко Брюса. Отличное напоминание. Дьявольщина, я же совсем о нем забыла! Ничему не быть как раньше.

— Все, — ошарашивает меня Шон. А я даже не в курсе, что он с моим компьютером сделал. Я действительно помешанная дура. Так в медкарту и запишите.

Он поворачивается ко мне, и вдруг происходит нечто совсем уж из ряда вон: я открываю рот и выдаю нечто предельно честное… как думаю и чувствую.

— Шон, пожалуйста, не надо никаких игр, вирусов, слежки и всего прочего. Мне это так надоело. Если ты что-то закачал мне на компьютер, просто убери, и разойдемся с миром.

Потому что если я его обнаружу сама, то… война будет, понимаешь?

Но он закрывает мой ноутбук и все. Либо он совершенно непрошибаем, либо ничего не сделал. Я не уверена, что последнее в этой реальности возможно. Пока я обдумываю, что делать и как дальше себя вести, меня посещает просто гениальная идея. Поворачиваюсь к студентам:

— Хотите поиграть? Кто пишет аналогичную программу и повторяет время ректора, тот получает зачет автоматом без сдачи остальных лабораторных.

Ленивые студенты начинают шевелиться и переглядываться. Ну и что же для вас лучше, господа, десять монотонно-будничных лабораторных или одна, но жесткая? Мне плевать, я просто надеюсь, что они заинтересуются программированием.

Шон вопросительно на меня смотрит, кажется, он с моей манерой преподавания не согласен, но я лишь пожимаю плечами. Сам назначил? Терпи теперь.

Несмотря ни на что, домой я возвращаюсь в великолепном настроении. С Клеггом натрепались, с Мадлен о встрече договорились, и, готовя ужин, я напеваю. Жду Брюса с работы. С ней, кстати, история отдельная.

Сначала Брюс вздумал продолжать карьеру военного. Причем пока он об этом вдохновенно рассуждал, я была уверена, что он не всерьез. Кто ж возьмет его защищать Австралию при том, что он гражданин США? А когда я все-таки поняла, что это не шутка, и сообщила Брюсу о своих опасениях, он был в шоке. Ушел из квартиры, хлопнул дверью, а когда вернулся, был немного пьян и расстроен, но уверял, что найдет работу. И так как к обслуживанию самолетов его бы тоже не допустили, устроился он автомехаником. Но я знаю, что он недоволен своей работой и все еще винит меня за этот переезд.

Запеченная курица, рис с тмином, салат и купленные в моей любимой пекарне булочки. Вот так я собираюсь вымаливать прощение и скрашивать наш общий досуг. Когда Брюс возвращается, он удивленно улыбается. За ужином я рассказываю ему об обоих Хелен и Клегге.

Он меня внимательно слушает, но затем я спрашиваю о том, как прошел его день, и он просто пожимает плечами, отмалчивается. После мы садимся смотреть американский бейсбол. Я знаю, что Брюс очень тоскует по Штатам — есть люди, которые тяжело переживают переезды.

Видимо, он из таких. Он ненавидит Австралию, он ненавидит Сидней.

В попытке скрасить наше общее одиночество (а рядом с Брюсом я себя чувствую одинокой, и это не проходит со временем), я притягиваю его к себе. Он не противится. Может быть, после моего сегодняшнего изучения шевелюры Картера мне поможет секс? Грязный, с криками до хрипа, валянием на полу, нечаянным сшибанием мебели… или проминанием капота. И если его не получу, я рехнусь… Я не имею права даже думать о Шоне, даже вспоминать как это было, а значит должна наладить отношения с Брюсом хотя бы в этом аспекте. И как можно скорее. Это не сложно, секс ведь всегда упрощает привыкание. Правильно? Правильно. Впиваюсь ногтями в спину Брюса в попытке побудить его к более страстным ласкам. Нет эффекта, но просить о таком вслух унизительно. Да и вообще, разве слова могут помочь? Следуя этой извращенной логике, пытаюсь действовать с помощью языка тела. Я как-то искусственно обвиваю его талию ногами и прижимаюсь теснее. Поцелуи Брюса становятся жарче, спускаются по шее ниже, к груди. Скорее имитируя страсть, чем ощущая ее вживую, я выгибаюсь к нему навстречу и запускаю пальцы в волосы. Они мягкие и тонкие. Совсем не такие, как у Шона. Черт возьми, ну что хорошего в волосах Картера? Кудряшки? Или, может, то, что они не похожи на мои? Я никогда раньше не была ими одержима! Гребаный Монацелли, сколько же он мне крови попортил! Из-за него я теперь не могу перестать думать о том, что не хочу больше трогать волосы Брюса. Я вообще, кажется, больше не хочу Брюса. Секс мне нужен, но не с ним…

Убираю руку от волос Брюса и излишне осторожно кладу ее на его шею. Однако внезапно понимаю, что момент упущен, и поцелуи стали опять какими-то вялыми и скучными.

Дежурными. О нет, так не пойдет! Есть у меня в запасе одно средство. Опрокидываю Брюса на спину и сдираю с него футболку. У него красивое тренированное тело. Классное. Стараюсь смотреть туда, лишь бы только не в лицо. Целую его грудь, пресс, опускаюсь ниже, берусь за пуговицу джинсов и черчу языком дорожку вдоль пояса, как вдруг:

— Джо, детка, ты что делаешь?

Эээ, а что, тут непонятного? Я определенно делала это и раньше. Пытаюсь продолжить, лишь бы не начинать разговор и не упускать последнюю возможность.

— Перестань. — Он вдруг начинает чуть ли не лихорадочно вырываться. ДА ЧТО ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ?! — ДЖОАННА!

Я сажусь на кровати и недоуменно на него смотрю, автоматически прикрываясь руками, хотя вся одежда на мне и в таком порядке, что жуть берет.

— В чем дело?

— Джо, ты не шлюха какая-нибудь! Я хочу на тебе жениться, понимаешь?

— Раз так, то спать мы вместе не будем?

— Что?

— Ты считаешь, что жена не должна быть сексуальной?

— Ты и есть сексуальная… для этого не надо… брать в рот.

— Но я же раньше…

— То было раньше, хорошо?

И просто уходит, хлопнув дверью. А я сижу на кровати и смотрю в окно. Я ни черта не понимаю!


В университете Шона Картера не меняется, кажется, ничто. Например, четверговый семинар все еще проходит, не поверите, в четверг. Мы с Клеггом садимся позади стратегически расположенной парты, принадлежащей нашему ректору. Настроение у меня паршивое. Потому что мы с Брюсом с тех пор как он ушел не нашли общего языка ни в чем. И я осознаю, что проблема не в нем, а точнее не только в нем. Я тоже веду себя неправильно, но понятия не имею, как это исправить. Таким образом, голова моя забита отнюдь не наукой.

Когда в аудиторию под самое начало семинара входит Шон, я по старой привычке провожаю его взглядом, однако он смотрит не на меня, а в сторону. Поворачиваю голову и вижу студентку. Безумно симпатичная шатенка с огромными голубыми глазами. Я ее еще на лекции защитников информации заметила, однако она вела себя так тихо, что я забыла разузнать о ней больше. И благодаря собственной глупости теперь, видимо, каким-то образом оказалась в лифте, у которого порвался трос, и я с высоты лечу вниз. Вниз. Вниз. Ощущения точно такие же. А чего ты ждала, наивная, что после тебя у него никого не было? Но еще хуже другое — мой мрачный интерес замечает тот самый парнишка-итальянец с лекции, они с голубоглазкой сидят вместе. Стремительно отворачиваюсь и утыкаюсь взглядом ровно в затылок Шона. В затылок Шона с гребаными вьющимися волосами! У меня такое ощущение, что стены лифта еще и сжимаются. Я в западне. Даже когда начинается первый доклад, мне не становится легче, там нет ничего интересного, а в рассказчике — и того меньше.

Я сижу и тереблю волосы, манжеты блузки… Я расстроена и понятия не имею, что делать.

Мне хочется встать и уйти, но не из университета, а из кошмара, в который стремительно превращается моя жизнь.

— Что с тобой? — спрашивает Клегг.