Дмитрий Яровой - Дело Логинова

Но это оказалось невозможным. Владу, с его нагрузками и непростой жизнью, нужна моя постоянная поддержка, я должна быть его опорой. А Логинов хотел бы дать мне все это, но при всем желании, не сможет – сам едва справляется с навалившимися трудностями и переломами, и его теплое плечо не выдержит моего груза.

Видимо, большего я и не заслуживала, и «хорошей девочкой» могла быть только для этой ректорской сволочи с ледяными глазами…

Стежняк настояла на проверке клуба и упросила меня составить ей компанию. И, как ни странно, даже Смагин не возражал – пообещал, что Тане сам все объяснит, чтобы я не беспокоился ни о чем и расслабился.

В половине одиннадцатого пятничного вечера Боря привез меня в «Горячую точку». Подруга сказала, что доберется сама, просила подождать внутри. С легким сердцем я вошел в клуб, который уже почти что принадлежал Смагину и Стежняк, скинул пальто в гардеробе и поднялся на второй этаж, где музыка была не такая громкая и позволяла услышать телефон.

– Привет, дружок, – сказала шикарная брюнетка в дорогом платье, взяв меня за руку.

Не глядя на нее, я отдернул руку и отступил на шаг:

– Девушка, я женат. Идите студентов снимайте.

– Да что ты говоришь, Логинов, бляха-муха? Да неужели? – рявкнула девушка. – Может, сам пойдешь студентов снимать?

Стежняк? Брюнетка? Я никогда не представлял себе ее такой! И ей было к лицу…

– Что, Логинов, речь отшибло? – рассмеялась она.

– Но зачем? И как ты успела?… За несколько часов?

Стежняк бережно поправила мне ворот пиджака, потом сделала шаг назад и вызывающе спросила:

– Ну что, я потрясающая?

И что я мог ответить? Кто таков был я, чтоб вообще составлять ей компанию? Да, я заказал себе специально для этого выхода голубой пиджак, одел самую дорогую рубашку, уложил прическу. Но кто бы не потускнел на фоне такой потрясающей спутницы в атласном белом платье, подчеркивавшем немеркнущую стройность ее фигуры?

– Стежняк, ты всегда блестишь.

– Тогда веди, – она протянула руку и улыбнулась как-то по-особенному.

– Да, моя радость.

Мы вплыли в зал, миновав фейс-контроль и даже не удостоив их взглядом: благодаря дружбе с Юлей у меня была Золотая Карта – бесплатный вход для двоих, плюс гарантия благосклонности персонала, выполнения любых требований и серьезной скидки на все услуги (включая неофициальные).

Золотая Карта обеспечила нам и отдельный кабинет, и первую пробу коктейлей бесплатно, и шустрого кальянщика. Стежняк, выглядывая сквозь отдернутую штору кабинета на танцпол, вдруг отчего-то поморщилась.

– Кроха, ты уж как-то веди себя максимально естественно. Понимаю, что тебе, наверное, непросто в окружении этих молодых кобылиц…

Моя надменная попытка отгадать мысли была остановлена фамильярным хлопком по шее.

– Родной, если бы мне было непросто, я не сунулась бы с тобой в «Горячую точку»! – отбрила Стежняк. – Мне противно, что они не умеют танцевать. Стыдно за них.

– Так ты хочешь выйти и показать им класс? – умилился я. – Я всегда верил в это.

– Для этого мне понадобится еще несколько шотов… – заулыбалась спутница. – Но дело за ними не станет.

…Стежняк танцевала, как дикая охотница при свете Луны. Если б я не знал, сколько ей лет, никогда бы не подумал… А еще – я с удовольствием замечал на ней пламенные взгляды зеленых пацанов, которые желали ее прямо здесь и сейчас. Ну да, попробуют пусть… А вот и первые знакомые лица, кстати!

С сожалением оторвавшись от барной стойки, за которой так удобно было созерцать фигурку Стежняк, я сделал несколько неуверенных шагов в сторону широкоплечего заросшего парня в декоративных очках без стекол. В нем я узнал своего студента.

Студенты удивились и обрадовались моему визиту в «Горячую точку». Правда, фотографироваться с ними я отказался (хотя, как потом оказалось, нескольким хитрецам удалось подловить на камеру меня с коктейлем), но пообщались вдоволь – насколько позволял уровень шумов.

А когда под утро мы со Стежняк вышли из клуба, намереваясь поймать такси и гнать домой, меня окликнул по имени и отчеству до одури знакомый голос.

Оливковый «Фолькс» Вадима Васильевича стоял на самом козырном месте. Разумеется, иначе быть и не могло – не забывайте, что этот человек контролировал все темные дела клуба.

– Николай Михалыч, давайте я отвезу вас и вашу спутницу, – предложил начальник охраны ИПАМ. – Нам есть о чем поговорить.

– Что это с ним? – не то удивилась, не то испугалась Стежняк. – Зачем он приехал?

– Все в порядке, идем, – успокоил я и направился к машине Вадима.

Те слова о доверии, что я говорил Боре в машине, были чистой правдой. Да, Вадим Васильевич был бандитом, наркоторговцем и сутенером, и за ним было много всего такого, за что его стоило, пожалуй, отправить в казематы до конца дней. Но для себя я был уверен в одном – этот человек меня никогда не подставит.

Мы со Стежняк упали на заднее сиденье.

– Вас отвезти на Пейзажную аллею? – уточнил Вадим, трогаясь с места.

– Да, Вадим Васильевич, на Пейзажку. И я тоже там заночую. Так скажите, что случилось? Почему вы приехали?

Вадим сделал тридцатисекундную паузу, выезжая с парковки, и я не торопил его с ответом. Весь хмель из меня мигом вылетел, едва я увидел своего незваного провожатого, чего не скажешь о Стежняк – будущая владелица «Горячей точки» основательно поднакидалась и задремала у меня на плече в первые мгновения.

– Я могу говорить при вашей подруге? – уточнил наконец «таксист-убийца».

– Несомненно.

– Хорошо, – вздохнул он. – Выяснил то, о чем вы просили. Летчик не причастен к звонкам. Я установил, кто стоит за нарушением вашего душевного равновесия. Это оказалось не так просто и заняло дольше времени, чем я планировал – поскольку ваш обидчик догадывался, что вы можете привлечь меня, и стремился сделать все как можно более аккуратно. Но я гораздо умнее его.

– И кто же он, мой обидчик, что у вас ушло полгода на работу, которая у специалиста вашего уровня занимает полдня?

Пока я говорил это, мое сердце стучало громче обычного (кажется, даже Стежняк пробудилась от дремы). И это не было последствием алкогольной интоксикации, это было вызвано предчувствием чего-то нехорошего.

– Вам звонил крохотный человечек, мелкая сошка. Он сам по себе ничего не представляет, просто делал то, что ему говорили. Но я его уже наказал, не беспокойтесь об этом, – мне показалось, что в свете встречных фар глаза Вадима яростно сверкнули. – У него больше нет машины и двух передних зубов. И больше он вас не будет беспокоить. А вот заказчика я трогать не могу. Мне было приказано сохранить его в целости и сохранности.

– Кто ему говорил, Вадим? Ну что вы? Не издевайтесь!

– Николай, вы только поймите меня правильно, я ничего не могу сделать в этой ситуации. Ваш тесть давно просил его не трогать, хотя у меня у самого руки чесались…

– Кто это?! – почти прикрикнул я.

– Это ваш заклятый друг КГБ, – раздраженно, но уверенно отчеканил Вадим. – О мотивах можете меня не спрашивать. Видимо, борец с коррупцией и бандитизмом по-прежнему на вас зол.

Мне показалось, что я знал ответ до того, как он был произнесен, просто боялся признаться себе в этом. Но зачем КГБ угрожать мне, запугивать, по-дурацки шутить? Давит на какие-то рычаги в моей душе? Это началось одновременно с историей с Лосевым. Связано ли это с ним и в какой мере? Я не мог понять, чего боюсь, но тревожные мысли упорно лезли в мою пьяную башку, и я плохо понимал, насколько все они алогичны и абсурдны. Я чувствовал себя очень тошно и тоскливо – но вряд ли это было последствием передозировки алкоголя…

– И да, если вас это заинтересует, – продолжил мой демон-хранитель, дав несколько минут на обработку информации, – в двери машины с вашей стороны лежит флешка с подробным досье Летчика, как вы его называете, дающая представление о его образе жизни. Возможно, вы захотите ознакомиться, – очередная многозначительная пауза, – или ознакомить кого-нибудь еще. Решение за вами.

Стежняк, разбуженная стуком моего сердца, не спала и все слышала. Когда мы вошли в квартиру, она, вместо того чтоб отправиться в душ, пошла прямиком на кухню и включила чайник.

– Ты что, спать не собираешься? – удивился я, хотя и сам был ни в одном глазу.

– Нет, – возразила она, – спать мы не будем. Сейчас будем вспоминать прошлое, планировать будущее и ворчать на настоящее. Я же чувствую, как тебя зацепило…

И она была права, мне обязательно нужно было выговориться. Я устроился на стуле, а она села на подоконник и поставила ногу в носочке прямо мне на бедро. Это нормально, это вполне в стиле Стежняк…

– Зачем это нужно КГБ?

Она не стала прикидываться, что ничего не слышала в машине.

– Не знаю. Но тебе нужно быть осторожнее.

– Стежняк, мне очень страшно, – признался я, глумливо гримасничая (пьян был, каюсь). – Мы думали, что КГБ смирился с нашей деятельностью, но он нас ненавидит и презирает – по крайней мере, меня. Он не стал бы просто так развлекаться. Зачем-то он это делает?! Или лыжи не едут, или я в армии, или это какой-то очень тонкий замысел. Настолько тонкий, что его глубина самому КГБ неясна…

Я замолчал. Слова кончились, да и подташнивало меня неслабо, слишком эмоционально говорить не мог.

– Есть идея, – Стежняк нарушила молчание, кусая себя за губу и глядя в пол. – Но она немного безумная. Будешь слушать?

– Делись, – безнадежно согласился я. – Все равно я ничего, кроме как сигануть с моста, не придумаю. А твои безумные идеи мне всегда нравились: чего стоила наша ночь на Воздвиженке с Пашей и канистрой вина.

Но тут чайник как раз закипел, и Стежняк встала, чтоб налить мне и себе.

– Тебе черный без сахара, как любишь?

Я кивнул и обхватил лицо ладонями. Мне было не до чая.

– Слушай, ну что ж такое-то, а? – из недр ладоней приглушенно пробормотал я. – Ну что ж мне житухи-то спокойной нет?

Она налила себе и мне чаю, вернулась на подоконник, снова поставила лапку мне на бедро и продолжила:

– Так вот, моя мысль простая. Живешь ты опасно, ходишь по лезвию. Тебе нужно копить деньги на черный день и быть готовым к тому, что придется сматываться. А чтоб сматываться было проще и не пришлось ныкаться в какой-нибудь дыре в Воронежской области, я помогу тебе получить болгарское гражданство.

Вот так новости!

– Почему вдруг болгарское? – решил отшутиться я. – Давай уж сразу шведское, тем более что я там был, язык немного подучил.

Но подруга была настроена слишком серьезно.

– А если серьезно – ты какими языками владеешь? – деловито осведомилась она.

– Ну, английский как родной… И немецкий на уровне «Меня зовут Николай, я инженер и работаю на советской фабрике». Пару фраз на шведском.

– Значит, нормально все будет. Паспорт не имеет значения, лишь бы ЕС.

– Стежняк, это неправильное решение…

– Запомни: нет неправильных решений. Если ты что-то сделал, то уже никогда не узнаешь, было бы хуже или лучше, поступи ты иначе…

– Кто у тебя в ИПАМ философию вел, кстати? – удивился я.

– Филимончук, а что?

– А теперь он мой зам по кафедре, представляешь? – радостно поведал я ни к селу ни к городу. – Он очень любит вишневое варенье. А еще я ему машину как-то поцарапал на парковке. До сих пор припоминает при встрече…

– Логинов, не паясничай, я серьезно, – укорила Стежняк. – Я выведу тебя на нужных людей, которые помогут с получением гражданства. Чуток подучишь язык, и дело в шляпе. Я делала это для нескольких друзей – никаких проблем не будет.

– Хорошо, – сдался я. – Я это сделаю. Но не думаю, что это понадобится.

– Почему?

Если кому-то я и признаюсь, то только ей: Насте это знать ни к чему, Леша просто посоветует бросить пить, а Илья – высыпаться…

– Знаешь, у меня вчера перед сном был выброс адреналина. Я бы даже назвал это всплеском ненависти. Меня мутило, сердце стучало под сто, дико хотелось курить или даже с кем-нибудь подраться.

– Ох, горе ты мое, Логинов, ну что с тобой делать, – вздохнула Стежняк.

– Погодь, не перебивай! – я остановил ее властным жестом руки, и подруга заулыбалась. – Еще утром мне казалось, что это объясняется напрягом из-за дел. А сейчас я понял: это потому, что я устал от того, что люди пытаются жить моей жизнью, как будто своей. «На твоем месте я бы…» Хватит! Смагин, Долинский, Леша, Илья, слезайте с моего места! Это касается даже самых близких, которым я всегда доверял и к чьему мнению прислушивался. К таким принадлежишь, помимо вышеупомянутых, и ты.

Стежняк заулыбалась еще сильнее, но усекла, что я не буду рассыпаться сейчас в комплиментах, и никак не прокомментировала мои слова.