Девчонка неопределенно пожала плечами, и в тот же миг зажигалка Ильи, привезенная братом его отца из Сингапура, сверкнула у лица несговорчивого субъекта.

– Я Илья Виноградов, глава студенческого профсоюза. Вы ж меня, наверное, знаете? Я ведь не ошибся в своей зрительной памяти, вы из ИПАМ? Видел вас как-то в коридорах.

Я-то просекал, что он бьет наобум – никогда он не видел ее ни в коридорах, ни в аудиториях. Илюха патологически не умел врать.

– Не ошиблись. Настя, факультет госуправления, второй курс. Да – и можно на ты.

– Что ж, Настя, приятно познакомиться…

Да, ему было действительно приятно. Я почувствовал, как в глубине его деятельного мозга завибрировало: «будет с кем позажигать в Одессе!»


Илья припахал меня пересчитать людей, пока он сам тер о чем-то с проводником. Вообще-то, он Логинова просил, но этот ленивый подонок тот уже курил с каким-то первокурсником в тамбуре и рассказывал про своего деда, который был личным врагом Хрущева. В общем, как обычно.

В дверях одного из купе я столкнулся с той, на которую запал Илья. Итак: золотистая блондинка, с уверенной красивой грудью и едва заметным шрамом под правым глазом. Глаза, кажется, зеленые, но в этом чертовом полумраке ничего не разберешь.

– Настя, – кивнула она мне.

– Леша, – я протянул руку.

– А я Саня, – чья-то волосатая рука ткнулась мне в лицо откуда-то с потолка.

Прочие триста человек в купе (как туда влазит столько?) тоже потянули ко мне лапы:

– Бла.

– Блабла.

– Блаблабла.

Ну, я не уверен, но для меня их имена звучали так. После третьего человека я всем представлялся разными именами – Вениамин, Дима, Игорь – все равно ж не запомнили.

Я уже забил себе купе поспокойнее, поближе к проводнику – чтоб не набились оравой и не гудели. Не калдырить же мне с ними, в самом деле?!

Не калдырить не получилось. Дух поезда, мать его так. Я ж вообще-то непьющий, а тут…

Они все такие разнообразные, все пытаются быть друзьями всех. И все уже допились до той кондиции, когда хвастают своими связями с завкафедрами и проректорами.

Мои прогнозы сбывались – Логинов говорить уже не мог. Он пересказал все многоразовые истории, одна очешуительней другой: как он помогал преподу экзамен принимать у своего же курса; как он пьяный на пароходе блевал; как мама советовала ему играть в покер; как он в Каменец-Подольский ездил с классом и там на столе спал в детском садике; как его друг, аспирант из КНУ, пьяный украл колбасу в магазине и съел ее прямо на парковке; как он на экзамен в два часа ночи зимой приехал, потому что перепутал день с ночью… Что первые электронные часы в Киеве – на Доме профсоюзов, а общественный туалет – в парке Шевченко; что памятник Щорсу лепили с Кравчука; и даже как его отец секретарем горкома был, а его зам по идеологии мог бутылку водки залпом выпить на спор.

После этого он рассказал еще около двадцати анекдотов про поручика Ржевского – из них штук восемь смешных – и на последних словах последнего анекдота (слова были непечатные) начал заикаться. Это было верным признаком того, что старина Логинов потерян для социума. Утром он проклянет этот вечер… А пока – задремал, уложив голову на плечо какой-то ну очень сонной младшекурсницы, как я и предрекал.

Илья курил в тамбуре с этой самой Настей. Я вышел к ним: окна в вагоне не открывались, а свежего воздуха хотелось. В тамбуре же окна не было как такового, и на нас перло прохладой весенней степной ночи.

– Привет. Будешь? – Илья протянул мне пачку «Парламента» с торчащей сигаретой.

Забыл сказать: Логинов и Илья – не единственные, у кого осталась память от той поездки… Моя память – это пагубная привычка, отложившая горы смолы в легких. Я не курил до Одессы. И первую сигарету мне протянул один из лучших друзей.

– Разве что попробовать, – кивнул я. – Я пару раз только курил, в школе.

– Ну, значит, не привыкнешь, – пообещал Илья. – По статистике, если до двадцати лет не закурил, не будешь уже. Восемьдесят семь процентов вероятность.

Это был первый раз, когда я столкнулся с симптомом того, что мы потом называли «принципом Виноградова» – уверенно говорить полную ерунду (ну, или не полную) с видом знатока. Потом, когда Илья уже преподавал, студенты восхищались, что он знает ответ на любой вопрос.

– Как там, шумно? – спросила Настя. – Они все уже выпили из моей сумки? У меня там десять бутылок вино-водочных было, разного сорта и калибра. Даже косметичка не влезла из-за этого. Ну да ладно.

Так у нее в сумке – то все было бухло… Во дети пошли… Мы не такие были… Год назад…

Я отмахнулся:

– Резвятся…

– А Логинов? – поинтересовался Илья, сверкая огоньком и поглядывая в веселые от выпитого глаза новой подруги. – Уже бухой?

– Ага, – ответил я и затянулся сигареткой.

Тьфу, как хреново, как же оно чесануло горло! Но уже через миг этот «холодок» в гортани начал будоражить. Я по-шахтерски кашлянул (послышалось, что Настя чуток хохотнула при этом), но это не мешало дымить – замена кислорода табаком привела к легкому кайфовому головокружению.

Когда половина попутчиков уже перепилась вусмерть, в купе с Логиновым остались только я и несколько бойцов мужского пола, спящих богатырским сном на верхних полках. Мне не спалось, играл на телефоне в Cat Physics.

Логинов еще сидел в той же позе, в которой провалился в забытье, но его «подушка» уже давно умотала куда-то. Когда поезд очередной раз сильно качнуло, Коля долбанулся головой о стену и проснулся с коротким вскриком.

– О, Леша, здорово! Че мы там, скоро приедем?

Стоит признаться, что мы с Ильей довольно скоро, еще во время кампании, поняли, что с Логиновым можно говорить не слишком уж вежливо и серьезно. Это так мужская дружба крепнет – чем большие вы друзья, тем проще друг с другом.

Поэтому я ответил ему так, как считал единственно возможным:

– Ты спи, пьянь! Чего сидя спишь? Лег бы!

– Так я и не только сидя спал, – ответил дурак совершенно не сонным голосом, как будто он на семинаре выступает.

– Давай, расскажи мне еще раз, как ты спал стоя! – тихо пробубнил я. – Это такая свежая история! Я тебя щас вообще убью!

– Не серчай, друг… Чего ты? Нет, свежая история – это то, что мне снилось. Мне приснилось, что я – штабс-капитан царской армии, и в ножевом бою на крыше «Паруса» бьюсь с двумя дюжинами чернокожих вампиров-буддистов.

Как он эти свои сны запоминает? Ну как?!

– Где ж я так нагрешил-то?… Слушай, давай я в скорую позвоню? Тебя ж надо электричеством лечить, даун.

– Не надо. Давай лучше споем?

Вот снова – нужное время, нужное место! И кто его принес…

– Кто сказал про «споем»? – мелодичным голосом спросил Илья, заходя в купе с непонятно откуда взявшейся гитарой и устраиваясь возле окна.

Следом за героем-любовником зашла Настя и села между «гитаристом» и Логиновым!

– Я! О, давай про поручика Голицына!

– Нет, ты петь не будешь, – отрубил я, – хватит на сегодня поручиков Ржевских, Голицыных, штабс-капитанов и вообще, хватит с нас тебя!

– Я хорошо пою! А если вам не нравится, это ваши проблемы, – насупился Логинов и отвернулся от меня.

Отвернувшись, он, разумеется, наткнулся на Настю, которая с кошачьим любопытством заглядывала ему в лицо.

– Привет! Я Коля, первый зам главы профсоюза.

Ну и понтов же у этих!.. Что один, что второй! «Я глава», «я первый зам»! А я зато человек хороший. Тьфу на них.

– Наслышана, – с серьезным видом кивнула девочка и мягко пожала протянутую руку Логинова. – Ну как, нравится?

– Нравится… Есть такая профессия: Родину защищать, – пробормотал вдруг нараспев идиот (видимо, сусло «коктейля Логинова» в его желудке от разговоров снова перебродило, и хмель дал в голову) и начал беззвучно ржать.

Настя сперва недоумевала, потом посмотрела на меня, на Илью, и сама залилась смехом.

Нахохотавшись, Логинов резко остановился, дважды быстро моргнул и упал головой на чей-то рюкзак.

– Что с ним? – переполошилась Настя, хватая недвижимое тело за руку.

– Все нормально, так с ним всегда, – отрывисто прокомментировал Илья, чересчур уж по-хозяйски приобняв ее за зад и приглашая сесть. Та, минуту поколебавшись, убедилась, что пульс у Коли есть, и повернулась лицом к ухажеру. – Давай я лучше сыграю, мм?

– А где ты взял гитару? – опомнился вдруг я.

– Одолжил у какого-то очкарика, не знаю. Да и он спит уже, – отмахнулся Илья. – И хорошо, что спит, а то я тут струну порвал, кажется…

Понятно. Мне там делать больше нечего.

– Доброй ночи! – я встал, чтоб уйти.

– …И создал Я кровать, и лег на нее, дабы спать, – продекламировал мне в спину Илья, в котором периодически просыпался поэт или оратор. – И спал Я все выходные, а затем смотрел телевидение, и снова спал. И была ночь, и было утро; понедельник! Это из Книги Алексея, Глава пятая, стих первый… Ну и спи… За-ну-да!

Последние слова я расслышал с трудом – они раздавались из-за закрытой двери, параллельно с Настиным смехом.

– Доброе утро, – безэмоционально уронил Илья, вламываясь ко мне в купе спустя всего-то несколько часов. – Леша! Просыпайся: поссать, одеться, почистить зубы, на все про все полчаса. Одесса за поворотом.

– Погодь! – я кряхтя слез с верхней полки и ухватил друга за рукав.

– Ну, чего? Быстренько давай!

– Мне, конечно, плевать… Но – было?

Илья сдвинул брови: мол, о чем ты говоришь? Что – было?

– Ладно, проехали, – махнул я. – Не мое дело.

Он пожал плечами и скрылся из виду.


Вы были в Одессе? Да?

Ну и молодцы.

А, нет?

Ну тогда побывайте.

Хороший город.

Только у Логинова нервный тик вызывает его упоминание, а для остальных – хороший.

Почему тик? Ведь все было так хорошо, так весело! Илья оторвался от своей подруги, и мы проводили время втроем – погуляли по набережной, поели и выпили отличнейшего пива. Я пофотографировал, Логинов похмелился, Илья порассказывал легенды (вот по этой части они с Колей похожи! Правда, у Илюхи более правдоподобные получаются) и вечером в гостинице высчитывал, сколько прошли за день.

Мы сидели в нашем с Виноградовым номере – а Логинову заселился с каким-то милым мальчиком-блондином, сыном посла.

– Тридцать два километра, – уверенно заявил Илья, поводив по карте пальцем.

– С ума сошел? Да как ты мерял? – удивился Логинов.

– Элементарно. Смотри…

Я не стал даже вникать. «Принцип Виноградова», который будет сейчас использоваться при подсчете на фалангах пальца, был мне понятен. Не дай Бог он когда-нибудь бухгалтером станет! Пошел-ка я на балкон покурить, незаметно свистнув со стола пачку Ильи. Это была четвертая сигарета за день, и мне начинало нравиться.

А на балконе красиво: Одессу видно. Вечереет. Апрель, но почему-то даже вечером тепло. Курить – это нестрашно. Я брошу, когда-нибудь. Да я и не начну, пожалуй, толком… Сейчас поспорят и соберутся снова у кого-то в номере, будут пить, играть в тупые игры; Логинов к той жопастой блонде сунется, а Илья к своей мадам… Тьфу. Ну, что они в них находят, в этих бабах?

О чем там Логинов с Ильей, интересно?… Я засунул голову в комнату. Карта Одессы уже забыта – теперь «потомственный коммунист» доказывал экономисту Илье, что «Хекшер-Олин» – это один человек. Нет, когда ну такую… несут, это не для меня.

Я лучше телевизор посмотрю…


Такой дикий стук в дверь гостиничного номера в половине третьего ночи не мог меня не разбудить.

– Это к тебе? – спросил я у Ильи, повернувшись к его кровати.

Ответа не было, кровать была пуста и заправлена.

Ясно. Значит, у главы Комсомола таки выгорело что-то с Настей.

– Леха, брат, открой, пожалуйста. Открой!

Ну кто это еще мог быть? Логинова черти принесли.

– Мразь, я же сплю! Трудно понять? Иду, уже иду, друг! – крикнул я и встал.

Логинов был в футболке и трусах, в руке – мобилка. Трезвый, вернее – протрезвевший.

– За тобой черти гонятся? Что случилось? – спросил я. – Какого беса ты меня будишь?

– Мой сосед закрылся с девчонкой… Пусти переночевать! – взмолился он.

– Что, все остальные уже отказали? Или ты решил, что я единственный, кто тебя не побьет, и поэтому первым делом сунулся сюда?

Гуляка так посмотрел на меня, что я понял: второй вариант был верным.

– А что твоя блонда? – спросил я, запуская его в номер и закрывая дверь.

Логинов бухнулся на кровать Ильи, закутался в одеяло и пробурчал что-то невнятное, из чего я понял: у него накрылось.

– Ну, хоть у Ильи не накрылось, наверное, – ответил я.

– Облом, – уже более внятно проговорил друг. – Он перебрал с мартини и отъехал, спит в номере у того очкарика, у которого гитару спер. Ну, значит судьба такая. Доброй ночи.

– Спокойной ночи, – не возражал я.