Апрельская ночь благоухала смешанным ароматом пива, водки, Лешкиного «Парламента», Илюхиного «Винстона» и моего «Собрания», а также моих носков, поскольку я влез на танк без обуви. Мимо нас уже прошел наряд милиции, но по счастливой случайности не тронул – либо не обратили внимания, либо решили дать ребяткам погулять.

Мне было о чем говорить в тот вечер: я был глубоко подавлен тем, что впоследствии патетически нарек «окончательным разрывом бесперспективных попыток завязать крепкие отношения с Настей».

Весь второй семестр мы с ней провели бок о бок, и мне никогда ни с кем не было так хорошо.

Этого ее Летчика действительно звали Влад, как ранее доложил Илья, но мы с ребятами условились не называть его по имени – nomina sunt odiosa[13]. Он постоянно чем-то занят и не имел на Настю много времени. Как вообще можно умудриться отношения построить в таких условиях?! Недавно закончил летную школу и разных дел имел невпроворот – пилоты, ясно, не летают сразу после выпуска, у них там всякие практики и прочая лабуда.

Итак, вывод, к которому я пришел: Настя напоминала мне… моего отца. Разумеется, не внешне: чувство юмора, отношение к людям, какое-то романтическое, дикое понимание справедливости, увлечение и нежная любовь к тварям божьим – от котиков до осликов. Она даже сигарету держала так, как он, и глаза ее улыбались так же.

Зиму мы провели, резвясь, как дети, на катке, опрокидывая друг друга в снег в Протасовом Яру, распивая в маленьких ресторанчиках глинтвейн и поедая жареный камамбер с клюквенным соусом. Наверное, я сошел с ума, но меня вполне устраивало, что наибольшей степенью интимности, которую я мог себе с ней позволить, была возможность пройти за ручку или наклонить голову, чтоб она почесала меня за ухом, как урчащего кота… А когда пришла весна, мы стали проводить больше времени в парках и у Днепра. Однажды Настя даже вытащила нас с Пашей и Стежняк куда-то в Киевскую область на рыбалку с ночевкой. Но рыбу она ловила и тут же отпускала, независимо от размеров и невзирая на наши уговоры и стенания.

В мой День рождения, который выпал в тот год на субботу, мы встретились утром в моем любимом месте – в парке Шевченко. Настя была в легком полупрозрачном платье, радостно улыбалась и принесла для меня подарок – серебряный портсигар с барельефом льва.

– А там внутри есть надпись – «Князю Сумарокову-Юсупову от Государя в День Полтавской победы?» – предположил я. – Это хоть не антиквариат?

– Не знаю, – пожала плечами она, хитро улыбаясь. – Можешь считать антиквариатом.

Это был очень приятный подарок[14].

– Можно – обнимашки? – предположил я.

– Можно, в честь Дня рождения, – согласилась Настя.

…А дальше все было очень хорошо очень плохо – в тот день я запланировал поставить все точки над i, а вышло, что просто убил ситуацию.

Мы прошли до памятника Шевченко, где я остановился, повернулся к ней лицом и взял за плечи.

– Что случилось? – испуганно спросила она.

Гениальный Логинов приступил к процедуре. Я говорил долго, почти две минуты. Воспроизвести все это сейчас сложно, да и нет смысла. Речь свелась к тому, что я ее люблю и это все неправильно. Мы не должны быть друзьями, это противоестественно, мучительно, и я больше этого не выдержу. С каждым новым высокопарным словом – а я этого не замечал, потому что глядел себе под ноги – Настя вздрагивала, ее зрачки расширялись, и руки дрожали все сильнее. Финальный аккорд был просто виртуозен: я сказал, что сейчас уйду, и пусть она переварит и осознает все, что я на нее выгрузил. Я очень ей благодарен и очень жду ее звонка – как только она будет готова…

Повернувшись спиной к Насте и памятнику Шевченко, я зашагал по направлению к бульвару – нужно было немного пройтись и освежиться. Я почувствовал себя освободившимся от груза и понимал, что сделал все правильно.

…– Представляете, даже не звонок, а СМС, – рассказывал я друзьям, сидя на пушке и болтая ногами. – «Нам лучше прекратить общение». Все! И все! На звонки не отвечает, на сообщения тоже – полный игнор. Кажется, это конец.

– И хрен с ним… с ней, то есть. Много рыбы… ой, – Илья осекся, поняв, что я не оценю юмора, и продолжил в другом ключе, – ну, то есть надо отвлечься, и тебе полегчает.

– И как мне отвлечься? – возмутился я. – Как мне отвлечься от человека, который мне стал роднее всех за это время? Как мне забыть… а, что вам рассказывать, много вы понимаете…

– Бухай, кури и сдохни, – прокомментировал Леша.

– Тихо ты, – вмешался Илья. – Тебе надо напряжение снять. Завтра вечером иди к Смагиной на воскресную вечеринку. Помнишь, я говорил, что она глаз на тебя положила? Так вот сразу и… подлечишься. Она же приглашала?

Таня – дочь профессора Смагина. Он работал на моей кафедре, а Таня училась в одной группе с Ильей, на ФЭП. Ну как – относительно говоря «училась», потому что она скорее лазила по клубам и по курортам с друзьями-подругами. Мы с ней виделись несколько раз в студенческих барах, пересекались в столовой за столиками с общими знакомыми, да еще как-то раз сидели рядом на новогоднем концерте.

– Да, приглашала, – признал я. – Но Танечка – это же совершенно не мой вариант. Если б она хотя бы человеком была полезным, а то ведь там лоска больше, чем смысла. Я после общения с Настей балованный, мне мозги нужны. А с ней о чем общаться? Может, знаешь темы?

– Знаю – немедленно ответил Илья. – О новом дизайне сумочек Фурла.

– Да, Логинов, с такими подругами, как помрешь, так шмотошником нарекут тебя на небесах! – вставил Леша.

Я легонько ударил его в плечо, а он, недолго думая, отвесил мне подзатыльник, но силу рассчитал неудачно – я сделал весьма забористое полусальто и приземлился на жо на жесткую спину.

– Мать твою, упырь, я сейчас соберу кости и убью тебя, – простонал я снизу.

Перепуганный не на шутку произошедшим, друг немедленно спрыгнул ко мне и помог подняться. Дико болел крестец, болел так, что я не то что о мести думать не мог – с трудом разговаривал. Илья тоже слез с орудия и подошел поближе.

– Ну, теперь-то я смогу рассказывать всем, что с танка упал, – выговорил я, когда боль и шок чуток спали. – Леха, ты теперь за такси домой платишь, понял?!

– Да все нормально, не мельтеши, заплатим мы, заплатим, – успокоил Илья. – Ты на пятках попрыгай, чтоб не так больно было, и сразу полегчает.

Я уже хорошо изучил «принцип Виноградова», но все равно рискнул и попрыгал. И, как ни странно, действительно полегчало, из чего я сделал вывод, что Илья порой дает мудрые советы.

– Ну, спасибо, помог…

– Я теперь еще и душевную боль твою сниму, если сделаешь так, как говорю. Приходи завтра к Тане. Меня там не будет, правда, у меня работа есть срочная – раздел диссера пишу одной мадам. А ты накачайся хорошенько алкоголем и не думай ни о чем…


Около полудня я проснулся на своей кровати между Ильей и Лешкой. Поначалу жуткая боль в нижней части спины меня озадачила, но потом я вспомнил про падение с танка, и все сомнения пропали. У меня ушло жалких полтора часа, чтоб разбудить и выпроводить этих двоих, после чего, собравшись с духом, я позвонил Тане.

– Да, Коленька, привет! – пропела она в трубку и тут же перехватила инициативу. – Ты сегодня придешь на Варфоломеевскую ночь?

Вальпургиеву ночь, недалекое же ты создание…

– Да, я планировал… А во сколько собираемся?

– Ура-ура-ура! – возвестила она. – Значит, будь к восьми на Владимирской возле Оперного театра. Перейдешь дорогу – там кофейня будет. Возле нее я тебя встречу!

– Да, спасибо.

– Ну давай, чмоки!

«Чмоки»! Тьфу, блин… «Лю тебя»! «Чмоки»! Фу-фу-фу!


Я заготовил для этого вечера историю про сына прокурора района, который учился со мной в одном классе. Он давал концерты на арфе, а арфу за ним носил смешной усатый лейтенант, который потом влюбился в учительницу математики и вскоре женился на ней.

У Тани дома было на удивление много людей – она уверяла, что это все наши студенты, но почему-то в ИПАМ я почти никого из них не встречал, зато иногда пересекался в ночных клубах и в кальянных.

– А где родители? – спросил я после того, как Таня представила меня друзьям.

– Отец свалил на дачу! Да забей на него! Я с ним не общаюсь, – ни к селу, ни к городу резко заявила Танечка.

Да уж, девочка просто чудо. Из этого заявления я сделал вывод, что мама с ними либо не живет, либо ее уже нет. Интересно, чего ж она так с отцом? Вроде как Смагин ее нормально всем обеспечивает… Или это просто отсутствие мозгов и… Ай, Логинов! Не жениться же ты на ней собираешься! Ты пришел расслабляться!

– Вискаря новому гостю, за знакомство! – крикнул какой-то азербайджанец в золотом пиджаке и золотых туфлях. – Пей до дна!.. Давай, родной!..


…Твою дивизию, как же пить-то хочется!..

Но сушняк был даже не на втором месте в списке неудач и проклятий того утра – он получил бронзовую медаль.

Серебряная медаль досталась сонной и голой Тане Смагиной, которую я увидел слева от себя, как только повернул гудящую голову, чтобы осмотреться.

В кровати. В большой кровати в шикарной спальне ее отца. Слева от меня.

«Но я же ничего не помню?» – попытался успокоить себя я, и тут же вспомнил все…

Так, спокойно. Одеться и уйти. Раз нас еще никто не разбудил, значит, отца еще нет, и я успею. Все в порядке, Логинов, ты молодец, ты хотя бы, как говорит Илья, «расслабился и отвлекся», теперь надо по-тихому свалить.

Но сначала – пить!

Я отыскал на столике возле зеркала некоторые элементы одежды и аккуратно пошел на кухню. Первое, что увидел, кран с водой – я взял стоявший в раковине немытый стакан из-под чего-то алкогольного, наспех его сполоснул, наполнил водой и быстро выглушил.

– Тебе чаю, может, сделать? – раздался мужской голос за спиной.

…В списке действующих лиц трагифарса моей жизни я уже представлял вам Смагина – в качестве своего тестя. Но в то утро он для меня был все еще преподом моей выпускающей кафедры, который читал у меня на втором курсе политическую историю, до жути невнятный предмет без практической и даже теоретической ценности, которого никто не понимал. Тем не менее, политическая история входила в программу на всех трех факультетах, в результате чего Смагин загребал чемоданы валюты за проставленные зачеты и экзамены. Это был, впрочем, не единственный и не основной источник доходов – профессор владел небольшой транспортной компанией, сетью СТО и ресторанчиком на Обуховской трассе.

Почему-то его считали профессионалом, и репутация ученого у Смагина была хорошая. В его работах В работах, подписанных его фамилией, не к чему было придраться. Каким-то магическим образом этот доктор наук государственного управления – согласитесь, редкая степень? – умел вызывать к себе глубокое доверие, чем и пользовался без малейших угрызений совести. Ну и в придачу этот баловень судьбы был удивительно хорош собой. Годы шли ему на пользу (хотя какие там у него годы?). Его смоляные черные волосы с легкой проседью хорошо оттенялись темно-синими, сапфировыми глазами. А сказать, что профессор всегда был в идеально отглаженном деловом костюме с галстуками от трехсот евро – это ничего не сказать.

Поговаривали, что некоторые наши наивные студенточки специально недобирали баллов до зачета, чтобы прыгнуть к нему в постель. И правда, завидный мужик: вдовец (об этом я узнал чуть позже), красивый, умный, при деньгах и при статусе. Я в эти россказни не верил – пока впоследствии не познакомился со Смагиным ближе. Даже ближе, чем хотелось бы…

Итак, дивным весенним утром (относительное утро – это случилось около полудня) я стоял в одних трусах на кухне огромной квартиры (где-то в районе Оперного театра), принадлежащей преподавателю моей кафедры, с чьей дочкой я только что провел ночь. Сам препод, не отличавшийся, собственно, демократичностью и толерантностью, спокойно сидел за кухонным столом с большой стеклянной чайной кружкой в руке, в белых льняных штанах и черной футболке, и смотрел на меня с легкой ухмылкой.

Золотая медаль утренних бед нашла своего владельца – им стал профессор Смагин!

Чтобы представить весь мой ужас, понять, как тряслись колени, представьте себе, что вы наставили рога стоматологу, который сейчас полезет к вам в рот удалять зуб мудрости. Представили? Вот так было.

– Доброе утро, – молвил я.

А как тут еще начнешь разговор? Не молчать же.

– Хорошее у тебя, Коленька, утро – первый час! – парировал Смагин, не переставая улыбаться. – Ты б сходил одеться, что ли. Так что, сделать все-таки чаю?

– Не откажусь, спасибо, – почему-то брякнул я («Ой дурак!» – крикнул внутренний Логинов где-то в моей пустой черепной коробке) и быстрыми шагами, задним ходом отступил в спальню (в его спальню, Смагина!)

Таня еще спала (хоть это хорошо!), обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Я быстро-быстро натянул рубашку, джинсы и… присел на край кровати.