— Я скучаю по тебе, Эм, — пробормотала я. — Где ты теперь? — И почувствовала знакомое пронзительное ощущение в груди.

Позади меня раздался резкий стук. За стеклянной дверью стоял мужчина примерно моего возраста, может, чуть моложе, высокий и стройный, с большими серыми глазами и копной темно-русых волос. Он напомнил мне какую-то знаменитость, но я не поняла, кого именно.

— Дэн Робинсон, — широко улыбаясь, представился он, когда я впустила его внутрь. — Простите, что немного опоздал. — И я подавила искушение сказать ему, что опоздал он очень сильно. Он достал из поношенной сумки блокнот. — Мое предыдущее интервью затянулось, а затем я попал в пробку, но нам с вами потребуется всего минут двадцать. — Он сунул руку в карман мятого льняного пиджака и достал ручку. — Мне нужны основные сведения о вашем бизнесе и кое-что о вас самой. — Он бросил взгляд на шелковые шарфы, разложенные на прилавке, и на полуодетый манекен. — Но вы, очевидно, заняты, поэтому, если у вас нет времени, я просто…

— О, у меня достаточно времени, — перебила я, — если только вы не станете возражать, что я буду работать, пока мы разговариваем. — Я повесила шифоновое коктейльное платье цвета морской волны на бархатную вешалку. — Так из какой вы газеты? — Краем глаза я заметила, что его розовато-лиловая рубашка не слишком сочетается со слаксами.

— Это новое, выходящее два раза в неделю издание под названием «Черное и зеленое» — «Блэкхит и Гринвич экспресс». Газета существует всего пару месяцев, и мы стремимся увеличить ее тираж.

— Я буду благодарна вам за любой обзор, — ответила я и поместила одно из платьев в первом ряду повседневной одежды.

— Номер выйдет в пятницу. — Дэн огляделся по сторонам. — У вас очень милый, яркий интерьер. Не подумаешь, что здесь продаются старые вещи — я хочу сказать, винтаж, — поправился он.

— Спасибо, — криво улыбнулась я, хотя мне понравилось его замечание.

Пока я разрезала целлофан на африканских лилиях, Дэн смотрел в окно.

— Замечательное место.

Я кивнула.

— Мне нравится смотреть на Хит; кроме того, магазин хорошо видно с дороги, и я рассчитываю не только на местных приверженцев винтажной одежды, но и на проезжающих мимо людей.

— Именно так я вас и нашел, — сообщил Дэн, пока я ставила цветы в высокую стеклянную вазу. — Вчера проходил здесь и увидел. — Он достал из кармана брюк точилку для карандашей. — Магазин готов к открытию, и я подумал, что это хороший материал для пятничного номера.

Он уселся на диван, и я заметила, что у него странные носки — один зеленый, другой коричневый.

— Хотя мода не мой конек.

— Правда? — вежливо поинтересовалась я, пока он резко проворачивал карандаш в точилке, и, не удержавшись, спросила: — Вы не пользуетесь диктофоном?

Дэн изучил заточенный карандаш и подул на него.

— Предпочитаю стенографию. — Он убрал точилку в карман. — Давайте приступим. Итак… — Он постучал карандашом по нижней губе. — О чем бы вас спросить для начала?.. — Я попыталась скрыть свое беспокойство — он, похоже, не подготовился к интервью. — А, знаю. Вы местная?

— Да. — Я сложила бледно-голубой кашемировый кардиган. — Я выросла в Элиот-Хилл, ближе к Гринвичу, но последние пять лет живу в центре Блэкхита, рядом с вокзалом. — Я подумала о своем коттедже с небольшим садом.

— Вокзал, — медленно повторил Дэн. — Следующий вопрос… — Похоже, интервью займет лет сто, а меня это совершенно не устраивало. — У вас есть соответствующее образование? — спросил он. — Думаю, читателям это будет интересно.

— Э… пожалуй. — Я рассказала ему о своем дипломе по истории моды, полученном в Сен-Мартене, и о работе в «Сотби».

— Как долго вы работали в «Сотби»?

— Двенадцать лет. — Я свернула шелковый шарф от Ива Сен-Лорана и положила на поднос. — Недавно меня назначили начальником отдела костюмов и тканей. Но потом… Я решила уйти.

Дэн закатил глаза.

— После того как вас повысили?

— Да… — Мое сердце сделало кувырок. Я сказала слишком много. — Видите ли, я проработала там достаточно долго, и мне было нужно… — Я выглянула в окно, стараясь подавить всплеск эмоций. — Я почувствовала, что мне необходим…

— Перелом в карьере? — предположил Дэн.

— Скорее перемены. Поэтому в начале марта взяла долгосрочный отпуск. — Я украсила шею серебристого манекена ниткой искусственного жемчуга от Шанель. — На работе обещали держать для меня место до июня, но в мае я обнаружила, что это помещение сдается в аренду, и решила рискнуть — продавать винтаж самостоятельно. Какое-то время я просто обдумывала эту идею, — добавила я.

— Какое-то… время, — медленно повторил Дэн. Вряд ли он действительно умел стенографировать. Я украдкой посмотрела на его странные закорючки и сокращения. — Следующий вопрос… — Он пожевал кончик карандаша. Толку от него явно никакого. — А, знаю: где вы взяли товар? — Он взглянул на меня. — Или это секрет фирмы?

— Да нет. — Я застегнула крючки на шелковой блузке цвета кофе с молоком от Джорджа Реча. — Я купила кое-что у небольших аукционных домов за пределами Лондона, а также у дилеров и частных лиц, которых знала по работе в «Сотби». Я также приобретала вещи на винтажных ярмарках, по Интернету и раза два-три съездила во Францию.

— Почему именно во Францию?

— Там на провинциальных рынках можно найти прелестные винтажные изделия — например, такие вот ночные рубашки с вышивкой. — Я показала ему одну из рубашек. — Я купила их в Авиньоне. Они обошлись мне не слишком дорого, поскольку француженки не так падки на винтаж, как мы.

— Винтажная одежда становится очень востребованной у нас, верно?

— Очень востребована, — согласилась я, быстро раскладывая веером экземпляры «Вог» пятидесятых годов на стеклянном столике у дивана. — Женщины хотят чего-то оригинального, а не ширпотреб, и винтаж дает им возможность подчеркнуть свою индивидуальность. Он предполагает собственный стиль. Я хочу сказать, что женщина может купить вечернее платье на Хай-стрит за двести фунтов, — продолжала я, входя во вкус, — а на следующий день оно практически обесценивается. Но за те же самые деньги у нее есть возможность приобрести нечто из великолепной материи, ни у кого больше не будет такого наряда, и это увеличивает стоимость изделия. Взгляните сюда… — Я достала синее вечернее платье 1957 года от Харди Эмиса.

— Прелестно, — одобрил Дэн, любуясь платьем на бретельках с открытой спиной, узким лифом и юбкой годе. — Оно выглядит как новое.

— Все, что я продаю, находится в идеальном состоянии.

— Состоянии… — пробормотал он, царапая в блокноте.

— Каждое изделие выстирано или прошло через химчистку, — пояснила я, возвращая платье на место. — У меня есть прекрасная швея, которая приводит одежду в порядок и может внести в нее некоторые изменения; а то, что попроще, я делаю сама — в специальной маленькой комнатке, где стоит швейная машинка.

— И какова цена вашей одежды?

— От пятнадцати фунтов — за шелковый шарфик — до семидесяти пяти — за хлопковое платье, двести-триста за вечернее и полторы тысячи за изделие от кутюр. — Я показала ему золотистое платье начала шестидесятых годов от Пьера Бальмэна, расшитое большими бусинами и серебряными блестками. Приподняв защитный чехол, я сказала: — Этот совершенно замечательный наряд выполнен великим дизайнером на пике его карьеры. Вот посмотрите… — Я достала брюки палаццо из шелковистого бархата, переливавшегося нежными розовато-зелеными тонами. — Они от Эмилио Пуччи. Их почти наверняка купят, чтобы вложить деньги, а не носить, поскольку Пуччи, как и Оззи Кларк, Байба и Джин Мюир, очень привлекают коллекционеров.

— Мэрилин Монро обожала Пуччи, — заявил Дэн. — Ее похоронили в любимом зеленом шелковом платье от этого дизайнера. — Я кивнула, не желая признаваться, что сей факт был мне неизвестен. — А это тоже очень интересно. — Дэн указал на стену позади меня, где висели, словно картины, четыре вечерних платья без бретелек: лимонно-желтое, леденцово-розовое, бирюзовое и цвета лайма, — все с атласными лифами, пенящимися тюлевыми нижними юбками и сверкавшие пришитыми хрусталиками.

— Я повесила их здесь, потому что очень люблю, — объяснила я. — Это бальные платья пятидесятых годов, они такие гламурные и воздушные. Один взгляд на них делает меня счастливой. — «Насколько это возможно», — невесело подумала я.

Дэн встал.

— А что у вас здесь?

— Юбка с турнюром от Вивьен Вествуд. — Я показала ее Дэну. — А это… — Я достала терракотовый шелковый кафтан. — Это от Tea Портер, а вот замшевое платье-рубашка от Мэри Квант.

— А как насчет этого? — Дэн взял в руки розовое атласное вечернее платье с капюшоном, плиссировкой по бокам и широким, в форме рыбьего хвоста, подолом. — Просто удивительно! Такой наряд могла бы носить Одри Хепберн, или Грета Гарбо, или Вероника Лейк, — сказал он задумчиво. — В «Стеклянном ключе».

— Я не видела этого фильма.

— Он очень недооценен — его сняли по роману Дэшила Хэммета в сорок втором году. Говард Хоукс много заимствовал из него, снимая «Глубокий сон».

— Правда?

— Но знаете что… — Он приложил ко мне платье, чем несколько меня ошарашил. — Оно прекрасно подойдет вам. — И бросил на меня оценивающий взгляд. — В вас есть томность, характерная для нуар-фильмов.

— Неужели? — Он снова меня озадачил. — Честно говоря… это платье было моим.

— И вы не хотите его носить? — почти негодующе спросил Дэн. — Оно прекрасно.

— Да, но… оно… мне надоело. — Я вернула платье на вешалку. Мне не хотелось откровенничать с ним. Гай подарил мне его почти год назад. Мы с ним тогда встречались уже целый месяц, и как-то он взял меня на уик-энд в Бат. Я увидела платье в витрине магазина и вошла, чтобы рассмотреть его, в основном из профессионального интереса, поскольку стоило оно пятьсот фунтов. Но позже, когда я читала в гостиничном номере, Гай улизнул и вернулся с платьем, завернутым в розовую подарочную бумагу. И теперь я хотела продать его, потому что оно принадлежало тому периоду моей жизни, который я отчаянно пыталась забыть. А деньги я собиралась отдать на благотворительность.

— А что, по-вашему, является главной привлекательной чертой винтажной одежды? — услышала я вопрос Дэна, поправляя туфли в подсвеченных стеклянных кубах, расставленных вдоль левой стены. — Она более качественна, чем современная?

— В том числе, — ответила я, ставя одну элегантную замшевую туфлю-лодочку под углом ко второй. — Кроме того, носить винтаж — значит бросать вызов массовой продукции. Но что мне нравится в винтажной одежде больше всего… — Я посмотрела на журналиста. — Только не смейтесь, хорошо?

— Конечно…

Я погладила тонкий шифон пеньюара пятидесятых годов.

— Больше всего мне нравится… что она несет в себе частичку истории чьей-то жизни. — Я набросила на руку платье из шелка-сырца. — Я думаю о женщинах, которые их носили.

— Правда?

— Я не могу смотреть, скажем, вот на этот костюм… — я подошла к вешалкам с повседневной одеждой сороковых годов — приталенный жакет и юбка из темно-синего твида, — и не размышлять о его владелице. Сколько ей было лет? Работала ли она? Имела ли мужа? Была ли счастлива? — Дэн пожал плечами. — На костюме имеется британский ярлык начала сороковых, — продолжала я, — и я гадаю, что случилось с этой женщиной во время войны. Остался ли ее муж в живых? Выжила ли она сама?

Я подошла к витрине с обувью и взяла парчовые туфельки тридцатых годов, расшитые желтыми розами.

— Я смотрю на эти изысканные туфли и представляю женщину, которая в них ходила, танцевала, целовала кого-то. — Я легко коснулась розовой бархатной шляпки-таблетки на стенде. — Я вглядываюсь в эту маленькую шляпку, — приподняла я вуаль, — и пытаюсь представить лицо женщины, которая ее носила. Ведь, покупая винтаж, вы приобретаете не только ткань и нитки, но и частичку прошлого некоего человека.

Дэн кивнул.

— И эту частичку вы переносите в настоящее.

— Именно так — я дарю этой одежде новую жизнь. И мне нравится, что я способна возродить ее. Ведь существует столько вещей, которые возродить невозможно. — У меня екнуло сердце.

— Я никогда не думал о винтажной одежде с этой точки зрения, — немного помолчав, сказал Дэн. — Мне нравится, с какой страстью вы относитесь к своему делу. — Он воззрился на свой блокнот. — Вы предоставили мне прекрасную информацию.

— Вот и хорошо, — тихо ответила я. — Было очень приятно поговорить с вами. — Я подавила искушение добавить, что начало разговора показалось мне безнадежным.

Дэн улыбнулся.

— Ну… Я, пожалуй, дам вам возможность работать дальше, а сам пойду подготовлю материал для печати, но… — Тут он осекся, уставившись на угловую полку. — Какая изумительная шляпа. К какому периоду она относится?