— Ну… что-то личное. Расскажите о своей семье.

И я поведала Майлзу о родителях и Луи.

Майлз покачал головой.

— Трудно вам всем пришлось. Вы, должно быть, конфликтуете, — добавил он, а Пьер тем временем принес закуски.

Я расправила на коленях салфетку.

— Да. Мне бы хотелось чаще видеть Луи, но все это неудобно. Я решила приходить к ним, не ставя в известность маму. Вообще-то она обожает малышей, но только не Луи, правда?

— Ну… — пожал плечами Майлз. — Я не знаю.

— Она чувствует себя униженной, — продолжала я, разламывая пополам булочку. — Говорит, и помыслить не могла, что отец однажды оставит ее, но теперь думаю, что между ними не было особой близости — они никогда ничего не делали вместе; по крайней мере я такого не помню.

— И тем не менее ей, должно быть, приходится очень тяжело.

— Да, но у нее хотя бы есть работа. — И я рассказала Майлзу, чем занимается мама.

Он взял суповую ложку.

— Значит, она связана с этим человеком двадцать два года?

Я кивнула.

— Это похоже на профессиональный брак. Когда Джон выйдет на пенсию, она последует его примеру — но он, к счастью, собирается работать до семидесяти лет. Работа отвлекает ее, да и деньги приходятся очень кстати, поскольку у папы сейчас… вынужденный простой, — осторожно заключила я.

— А нет шанса, что ваша мама и ее начальник?..

— О нет, — рассмеялась я. — Джон обожает ее, но он не интересуется женщинами.

— Понятно.

— А ваши родители прожили вместе всю жизнь? — спросила я, потягивая вино.

— Пятьдесят три года, пока смерть не разлучила их — они умерли друг за другом с интервалом в несколько месяцев. А случай с вашими родителями не поколебал вашу веру в брак?

Я опустила вилку.

— Вы полагаете, она у меня была?

— Вы же сказали, что были помолвлены. — Майлз отпил вина и кивнул на мою правую руку. — Это ваше обручальное кольцо?

— Нет. — Я посмотрела на ромбовидный изумруд в обрамлении двух маленьких бриллиантов. — Это кольцо принадлежало моей бабушке. Я очень люблю его, отчасти потому, что помню, как она его носила.

— Как давно состоялась ваша помолвка?

— В начале года. — На лице Майлза мелькнуло удивление. — На самом-то деле… — посмотрела я в окно, — свадьба должна была состояться сегодня.

— Сегодня? — Майлз опустил бокал.

— Да. Я должна была сочетаться браком в Гринвичском регистрационном бюро в три часа, а затем планировался обед на восемьдесят человек и танцы в отеле «Кларендон» в Блэкхите. А вместо этого я собирала виноград в Провансе с человеком, которого едва знаю.

Майлз выглядел озадаченным.

— Не похоже… что вас это слишком расстраивает.

Я пожала плечами.

— Это странно, но я не чувствую практически… ничего.

— Следовательно, конец всему положили вы.

— Да.

— Но… почему?

— Потому что… должна была это сделать.

— Вы не любили своего жениха?

Я сделала глоток вина.

— Любила. И очень сильно. Но потом произошли события, изменившие мои чувства к нему, и я дала отбой. — Я посмотрела на Майлза. — Я кажусь вам бессердечной?

— Немного, — нахмурился он. — Но я ничего об этом не знаю и не собираюсь судить вас. Полагаю, он был вам неверен.

— Нет. Просто сделал нечто такое, чего я не смогла простить. — Я посмотрела на озадаченное лицо Майлза. — Могу рассказать, если хотите. Или давайте сменим тему.

— О'кей, — сказал Майлз спустя мгновение. — Не стану отрицать, что меня терзает любопытство. — И тогда я коротко поведала ему об Эмме и Гае. — Майлз разломил булочку. — Все это очень неприятно.

— Да. — Я снова отпила вина. — Лучше бы я не знакомилась с Гаем.

— Но… что сделал этот несчастный человек?

Я допила вино и, почувствовав, как по венам разливается тепло, рассказала Майлзу о своей помолвке, о Дне святого Валентина и о телефонном звонке Эммы. А затем о том, как приехала к ней домой.

— Вы пережили ужасную травму, Фиби, — покачал головой Майлз.

— Травму? — переспросила я. «Грезы». — Да. Я все время вспоминаю об этом. И часто вижу, как вхожу в комнату Эммы и отбрасываю одеяло…

— Значит, она выпила весь парацетамол? — сочувственно спросил он.

— По словам патологоанатома, всего четыре таблетки — очевидно, последние, поскольку пузырек был пуст.

— Тогда почему же?.. — удивился Майлз.

— Мы сначала не поняли, что случилось с Эммой. Все говорило о передозировке. — Я стиснула в руке салфетку. — Но по иронии судьбы не передозировка, а недостаточная доза стала причиной ее…

Майлз пристально смотрел на меня.

— Вы решили, что у нее грипп.

— Да — мне так показалось, когда она позвонила мне в первый раз.

— И она недавно была в Южной Африке?

— Вернулась оттуда за три недели до этого.

— Малярия? — уточнил он. — Нераспознанная малярия?

У меня возникло знакомое чувство, словно я неслась вниз с холма.

— Да… Это была малярия. — Я закрыла глаза. — Если бы только я догадалась так же быстро, как вы.

— Моя сестра Триш болела малярией несколько лет назад, — тихо сказал Майлз. — После поездки в Гану. Ей повезло, и она выжила. Хотя…

— Малярийный плазмодий, — перебила я. — Передается зараженными малярийными комарами — причем только женскими особями. Я теперь большой эксперт в этом деле — как это ни печально.

— Триш не закончила курс лечения. Именно это случилось с Эммой? Вы сказали «недостаточная доза»?

Я кивнула.

— Через несколько дней после смерти Эммы ее мать нашла у нее лекарство от малярии. И поняла, что она принимала его только десять дней, а не восемь недель. К тому же она начала лечиться слишком поздно — Эмма должна была пить таблетки еще за неделю до поездки.

— Она бывала в Южной Африке прежде?

— Много раз; какое-то время жила там.

— Значит, знала, на что идет.

— О да. — Я замолчала: Пьер пришел забрать тарелки. — И хотя риск заболеть малярией был невелик, Эмма всегда уверяла, что аккуратно принимает лекарство. Но в тот раз повела себя безрассудно.

— И как вы думаете, почему?

Я повертела в руке ножку бокала.

— Вероятно, сделала это намеренно…

— Думаете, она хотела заболеть?

— Возможно. У нее было очень плохое настроение — наверное, именно поэтому она решила туда отправиться. Она могла забыть лекарство или же сыграла в русскую рулетку со своим здоровьем. Знаю только, что должна была поехать к ней, когда она позвонила. — Я посмотрела в сторону.

Майлз коснулся моей руки.

— Вы понятия не имели, как тяжело она больна.

— Да, — слабым голосом ответила я. — Мне просто не пришло в голову, что она могла… Родители Эммы поняли бы, но они находились в Испании и с ними невозможно было связаться — Эмма дважды пыталась позвонить матери.

— И с этим горем они должны теперь жить.

— Да. Плюс к этому обстоятельства ее смерти… Эмма была одна… Им очень тяжело — и мне тоже. Я должна рассказать им… — Я почувствовала, как к глазам подступают слезы. — Я должна рассказать им…

Майлз сжал мою руку.

— Какое тяжелое испытание.

Горло болело от сдерживаемых рыданий.

— Да. Но ее родители до сих пор не знают, что Эмма была ужасно расстроена из-за меня. Иначе не поехала бы в Южную Африку и не заболела. — Я подумала о дневнике Эммы, и у меня сжалось сердце. — Надеюсь, они никогда не узнают… Майлз, можно мне еще бокал вина?

— Конечно. — Он махнул Пьеру. — Но в этом случае вам лучше остаться в доме, хорошо?

— Да, но я не сделаю этого.

Майлз помолчал.

— И все-таки я не понимаю, почему вы решили разорвать помолвку.

Я крутила в руке бокал.

— Гай убедил меня не ехать к Эмме, и я не смогла противостоять ему. Он считал, будто она просто ищет внимания. — При этом воспоминании я почувствовала приступ гнева. — Сказал, что у нее, наверное, всего лишь сильная простуда.

— Но… вы действительно вините его в смерти Эммы?

Я подождала, пока Пьер наполнит мой бокал.

— Прежде всего и больше всего я виню себя, поскольку могла предотвратить трагедию. Виню Эмму за то, что она не принимала таблетки. И да, я виню Гая, ведь, если бы не он… я бы сразу поехала к ней… если бы не он, я бы поняла, как тяжело она больна, вызвала «скорую помощь», и, возможно, она выжила бы. Но Гай убедил меня подождать, и я поехала к ней только утром, а к тому времени… — Я закрыла глаза.

— Вы говорили это Гаю?

Я глотнула вина.

— Сначала я была в шоке и пыталась осознать случившееся. Но в то утро, когда хоронили Эмму… — Я вспомнила гроб, а на нем ее любимую зеленую шляпу в море цветов. — …я сняла свое обручальное кольцо. По дороге домой Гай спросил, где оно, и я ответила, что не в состоянии носить его в присутствии родителей Эммы. Последовала ужасная сцена. По словам Гая, я не должна была винить себя. Эмма, мол, умерла исключительно по своей вине, и ее пренебрежение к собственному здоровью не только стоило ей жизни, но и сделало несчастными ее родителей и друзей. Я призналась Гаю, что чувствую себя виноватой и так будет всегда. Ведь пока мы с ним сидели в «Блюберд», ели и пили, Эмма умирала. А потом я сказала слова, которые не решалась произнести целых две недели: если бы он не вмешался тогда, Эмма могла бы остаться в живых. Гай посмотрел на меня так, словно я его ударила. Мое обвинение разгневало его. Я вернула ему кольцо — в тот день я видела его в последний раз. Вот почему я сегодня не выхожу замуж, — тихо закончила я.

Майлз молчал, и я первая нарушила повисшую над столом тишину:

— Вы говорили, что не знаете обо мне ничего личного, но теперь вот знаете. И возможно, куда более личное, чем вам бы хотелось.

— Ну… — Майлз опять коснулся моей руки. — Простите меня, ведь вам пришлось вернуться к таким… мучительным воспоминаниям. Но я рад, что вы мне все рассказали.

— Меня удивляет мой поступок. Ведь мы почти незнакомы.

— Да — вы не знаете меня. Во всяком случае, пока… — Он погладил мои пальцы, и меня словно ударило током.

— Майлз… — посмотрела я на него. — Думаю, мне не помешает еще один бокал вина.


Мы пробыли в ресторане не так уж долго, отчасти потому, что опять стала названивать Рокси. Майлз пообещал ей вернуться к десяти, но, когда нам принесли десерт, она снова позвонила. Мне пришлось прикусить язык. Рокси отказалась пойти в ресторан с отцом, но, похоже, была полна решимости испортить ему вечер.

— Разве она не может почитать книгу? — спросила я и снисходительно подумала: «Или еще парочку журналов».

Майлз повертел бокал.

— Рокси интеллигентная девочка, но не такая… глубокая, как мне бы хотелось, — осторожно сказал он. — Вне сомнения, это получилось потому, что я чересчур заботился о ней. — Он поднял руки, словно сдаваясь. — Но если вы одиноки и у вас всего один ребенок, это почти неизбежно. К тому же я хочу компенсировать ей потерю матери.

— Но десять лет — долгий срок. А вы очень привлекательный мужчина, Майлз. — Он повертел вилку. — Меня удивляет, что вы не нашли женщину, которая стала бы Рокси матерью и удовлетворила ваши потребности и чувства.

— Ничто не сделало бы меня таким счастливым и не сделает. Несколько лет назад у меня была женщина, которую я любил, но у нас ничего не вышло. Хотя, может быть, теперь все наладится… — Он быстро улыбнулся, и морщины лучиками разбежались в уголках его глаз. — Как бы то ни было… — отодвинул он стул, — нам лучше вернуться.

Дома Паскаль сообщил Майлзу, что Рокси только что пошла спать. И это после того как вынудила отца вернуться из ресторана, отметила я. Майлз объяснил брату, что мне необходимо переночевать в доме.

— Mais bien sûr, — улыбнулся мне Паскаль. — Vous êtes bienvenue[35].

— Спасибо.

— Я заправлю свободную постель, — сказал Майлз. — Вы дадите мне свою руку, Фиби?

— Конечно.

Слегка покачиваясь от выпитого, я последовала за ним по лестнице. Наверху он открыл большой, оснащенный вентиляцией гардероб, где вкусно пахло теплым хлопком, и взял с полок постельное белье.

— Моя комната в конце коридора, — объяснил он. — Комната Рокси напротив. А вы разместитесь вот здесь. — Он толкнул дверь, и мы вошли в большую спальню с темно-розовыми обоями с пасторальными картинками, на которых дети собирали яблоки.

Было странно стелить постель вместе с Майлзом; мы сражались с толстым одеялом, и я находила интимный характер этого занятия одновременно неловким и волнующим. Когда мы разглаживали простыню, наши пальцы соприкоснулись, и я ощутила волнение. Майлз надел льняную наволочку на подушку и улыбнулся.