— Да чтоб они глотки себе посрывали, идиоты, — выплюнул первый. — По мне, так пусть хоть всю верхушку поувольняют, я только рад буду.

— Да хрен с ними, слушай, я на днях такой ужастик смотрел. — Второй работник пустился в пересказ какого-то идиотского фильма ужасов о привидениях и восставших из ада мертвецах, но я уже не слушала. Автомобиль вскоре остановился, снова лязгнули дверцы, и мои спутники, все так же лениво переговариваясь, принялись вывозить баки на улицу. Мой контейнер поехал тоже.

«И тут этот мужик заходит в комнату, а оно на него как выскочит», — возбужденно рассказывал работник, откидывая крышку с бака.

В этот самый момент из бака, запутавшись в простыне, действительно выскочила я. Работники, отпрыгнув в стороны, заорали. Картина, наверное, и правда была жутковатая — простыня свисала с моей головы и окутывала все тело белой хламидой. Один из мужчин от ужаса зажал руками рот, второй только моргал, пятясь.

Я же, выпутавшись из проклятой тряпки, бросила и им:

— Хорошего дня, мальчики.

И, сорвав с головы наколку, зашагала прочь.

В аэропорт мне соваться, конечно, было нельзя. Там наверняка дежурили мистер Грей и его приспешники. И даже чистый паспорт тут не помог бы, ведь в участке у меня успели взять отпечатки пальцев. Нет, нужно было сваливать из Европы, сваливать окончательно и бесповоротно, скорее всего, без шанса когда-нибудь вернуться назад. Что ж, несмотря на все средиземноморские красоты, жизнь и свобода того стоили.

Я добралась на такси до Ниццы, и через два часа скоростной поезд вез меня в Марсель. Я рассудила, что лучше двигаться на юг, а не на север, так меньше шансов, что меня поймают. А уже в Марселе я взяла билет на ночной пароход, отплывавший в Соединенные Штаты. Так выбираться, конечно, было безопаснее, чем самолетом, и все же на паспортном контроле я изрядно нервничала. Улыбчивая француженка отчего-то долго вчитывалась в мои данные, хмурилась, покусывала нижнюю губу. Сердце у меня бешено колотилось, однако я продолжала безмятежно улыбаться.

— Мирей? — наконец уточнила девушка, снова и снова вглядываясь в мой паспорт.

И я, с облегчением рассмеявшись от того, что ее смутило всего лишь незнакомое имя, помотала головой.

— Нет. Мира.

Вскоре я стояла на корме отплывающего корабля. Была уже ночь, и город, который я покидала, представлялся мне лишь пышным каскадом сияющих брызг. Мерцая, они уплывали от меня все дальше и дальше, и вскоре уже невозможно было отличить, где заканчивается побережье и начинается огромное, бездонное, бесконечное, усыпанное звездами небо. В лицо мне ударил ветер — ветер, пахнущий морем, солью, солнцем, хвоей и приключениями. Я перевела дыхание и провела по лицу рукой, стирая оставшиеся на щеках соленые морские брызги.

Вот так и закончилась вся эта сумасшедшая история. После моего оглушительного фиаско я решила сменить род деятельности. Снова соваться в казино мне казалось слишком опасным. Однако, по счастью, в мире полно было состоятельных и наивных старикашек, последние годы которых вполне могла скрасить привлекательная, ласковая и внимательная девушка.

И все же, на правах эпилога…

Яркие огни над входом отеля «Плаза» расплывались в сумерках никогда не спящего города. Я очень любила Нью-Йорк, любила за его особую атмосферу, бешеный ритм и, конечно же, за то, что именно здесь крутились гигантские деньги.

Мы с моим женихом Робертом Ландбергом — немолодым нефтепромышленником из Техаса — выбрались из машины и направились к сияющему огнями входу. Роберт при виде такого великолепия приосанился, пригладил рукой топорщившийся на висках седой пух и, кажется, почувствовал себя плейбоем, каким был когда-то — лет тридцать назад.

Швейцар в ливрее распахнул перед нами дверь, и мы оказались в холле — огромном помещении, где свет, лившийся из хрустальных светильников, играл на нежной обивке мебели, на полированных поверхностях из лучших сортов дерева и преломлялся в золоченых рукоятках. Стоявшие на круглых столиках пышные букеты цветов источали сладкий, кружащий голову аромат.

— Бывала здесь когда-нибудь? — гордо спросил меня Роберт.

«А как же, старый маразматик, именно тут я подцепила твоего предшественника», — хотелось ответить мне.

Но я лишь затрепетала ресницами, нежно улыбнулась и проворковала:

— Что ты, милый. Как же я могла здесь бывать? Ты меня так балуешь…

Мы направились в сторону одного из располагавшихся в нижнем этаже отеля ресторанов, как вдруг… Я даже чуть споткнулась, сбилась с темпа и едва не остановилась как вкопанная. Впереди нас посреди всего этого сверкающего великолепия стоял Миша. Да-да, тот самый Миша или Гриша, или как там теперь его звали. Я безошибочно узнала его непринужденно грубоватую манеру держаться, могучие плечи, рыжеватые волосы, крупный ухмыляющийся рот и бесстыжие зеленоватые глаза. Он бросил взгляд в сторону лестницы, покосился на часы — «Ролекс», отметила я, — а затем рассеянно взглянул в нашу сторону и вдруг тоже заметил меня. Зрачки его на секунду дрогнули, а затем губы растянула та самая глумливая, нахальная усмешка, что когда-то чуть не подвела меня под монастырь.

Миша шагнул в нашу сторону и, не обращая ни малейшего внимания на убийственные взгляды Ландберга, поймал мою руку и поднес к губам. И когда они коснулись моей кожи — наглые, горячие, выбивающие почву из-под ног, — в голове у меня немедленно зашумело и подкосились колени.

Этот чертов мужлан, этот беспринципный пират, этот демон в мужском обличье явно имел надо мной какую-то власть. И я мысленно возблагодарила небо за то, что в свое время все закончилось именно так, как закончилось. Постоянно жить рядом с мужчиной, который действовал на меня подобно дудочке Гамельнского крысолова, точно было мне не под силу. Все же больше всего на свете я ценила собственный здравый рассудок.

— Какая встреча. Очень рад, — проговорил Миша.

— Милая, представь меня своему знакомому, — ревниво задребезжал Роберт.

И я только было открыла рот, как Миша в очередной раз покосился назад, и я наконец поняла, кого он ждет. По ступеням мраморной лестницы медленно, гордо неся свою царственную голову, плыла Мария Левина. Вся такая же статная, величественная, поглядывавшая на всех вокруг как на холопов. Миша же смотрел на нее так же, как в день нашего с ним знакомства. Пристально, не отрываясь, следя за каждым мельчайшим жестом. И мне вдруг стало ясно, что, как бы там ни было, именно эту женщину — немолодую, полноватую и надменную — он все эти годы любил. Было в его взгляде что-то глубокое, настоящее и даже пугающее своей силой.

Впрочем, думать об этом мне не хотелось. Как и о том, вместе ли они теперь, добился ли Миша своего — хотя бы через много лет — или все еще исполняет при диве роль преданного друга и наперсника.

— Нам пора, — тихо проговорила я.

Кивнула Мише и, не дожидаясь Левиной, дернула своего плешивого женишка за руку.

— Кто эти люди? — не унимался он, подходя вместе со мной к дверям ресторана.

— Как, дорогой, неужели ты не знаешь? Это же Мария Левина, знаменитая оперная певица, — провозгласила я и даже головой покачала, как бы игриво упрекая Роберта в невежестве.

Тот тут же надул щеки и гордо заявил:

— Ну конечно же, я ее узнал. Я ведь ценитель оперы, ты знаешь.

«Ага, знаю, — подумала я. — Ты очень мелодично храпел все второе действие „Травиаты“».

— Но я спрашивал про этого мужлана, который поцеловал тебе руку.

— Ах это… — беспечно протянула я. — Это так, никто. Не бери в голову, дорогой.

В эту минуту мы подошли к дверям ресторана. Навстречу нам выскочил услужливый метрдотель, и Роберт сказал ему:

— У нас заказан столик. На имя Роберта Ландберга и мисс Миры Гришин.

* * *

— Вам принести еще что-нибудь? — спрашивает меня по-турецки официант.

И очертания родного города перед моими глазами постепенно рассеиваются, словно смытые той самой первой весенней грозой. Еще одна короткая зарисовка, еще одна прожитая на нескольких страницах чужая судьба, еще одно созданное из воспоминаний, случайно подслушанных реплик, увиденных сценок и собственных фантазий лоскутное одеяло.

— Салеп, пожалуйста, — отзываюсь я и снова перевожу взгляд за окно, где мерцают в густой черноморской ночи бледные звезды.

Однако невеселые картинки отчего-то рисует сегодня мне мое воображение. Сплошь разошедшиеся дороги, расколотые жизни, не сбывшиеся мечты. Кто-то скажет, что у меня мрачный взгляд на мир. Но нет, я не соглашусь, он только точный. Давно уже с глаз моих спал романтический флер, давно уже мне открылась нерадостная истина о том, что не все предначертанные судьбой встречи приводят к счастливому финалу. Однако мне лучше, чем кому бы то ни было другому, известно, что это все же случается. Что иногда — редко, настолько редко, что каждую такую историю хочется хранить в сердце, как драгоценное сокровище, — люди все же находят друг друга. Через года, через потери, через горе и катастрофы, приходят друг к другу, чтобы никогда уже не расставаться.

Цунами

Рассказ

Море лежало передо мной, бирюзовое и безмятежное. С песчаной полосы берега к нему клонились могучие пальмы, мясистые темно-зеленые листья их чуть покачивались в пропитанном зноем воздухе. Лишь одна из них была сломана, и в воздухе торчал надтреснутый обломок ствола, верхушка же валялась чуть поодаль, полоща кончики листьев в океане. Остальные деревья от землетрясения не пострадали, и картинка с этого ракурса получалась просто идиллическая — золотое солнце, лазурная вода, чистейший белый песок, стройные деревья и почему-то совершенно пустынный пляж.

Я присела на корточки, вскинула тяжелый фотоаппарат и сделала несколько снимков. Подумалось, что с этих фотографий хорошо было бы начать материал — тем ужаснее получится контраст с остальными. Впрочем, это решение оставалось за редактором. Закончив с этими снимками, я чуть развернулась, и моим глазам открылась уже совсем иная картина, не заметная с предыдущего ракурса. У самой кромки моря грудой валялись обломки лодок, лежаков, пляжных зонтиков. Темнел на песке выброшенный волной развороченный скутер. У очередной кучи мусора вода вымыла из-под досок заляпанную грязью детскую панамку. Отсюда же видны были разбитые корпуса приморских отелей — по тем, что были ближе всего к воде, пришелся самый мощный удар. Там же виднелись перебегавшие туда-сюда фигурки спасателей в форменной одежде. Основная часть пострадавших уже была извлечена из-под завалов, но спасатели все еще перепроверяли, не остался ли кто, потерявший сознание и не способный позвать на помощь.

Двое суток назад у берегов этого азиатского рая, ставшего в последние годы туристической Меккой для отдыхающих и искателей приключений со всего мира, произошло подводное землетрясение. И поднявшаяся от толчков гигантская волна прокатилась по берегу, круша все на своем пути. А я, фотокорреспондент, специализирующийся на самых масштабных природных явлениях — тайфунах, ураганах, цунами, землетрясениях, сходах лавин, — прилетела сюда сегодня утром, чтобы отснять фоторепортаж для журнала, с которым сотрудничала. Мне еще предстояло отправиться в город, сфотографировать разрушенные здания, снующие туда-сюда машины «Скорой помощи», спасательные вертолеты, пострадавших людей. Несмотря на многолетний опыт работы, мне все еще тяжело бывало в такие моменты отрешиться от эмоций и просто выполнять задание, не пропускать через себя человеческое горе, боль, отчаяние от потери близких. В такие минуты я испытывала какое-то смутное удовлетворение от того, что сама была на этом свете совсем одна, ни с кем не связанная, и только представить себе могла ужас людей, потерявших в этом аду родных.

Мой коллега, Валера Семин, журналист из того же издания, стоя чуть поодаль от меня, расспрашивал о случившемся местного старика с узким желтым лицом и печальными глазами, похожего на какого-то древнего идола, высохшего и преисполненного мировой скорби. Я уже успела сфотографировать его, затем отвернулась, чтобы сделать несколько панорамных снимков, а потом вновь поймала в объектив вид на океан и вдруг заметила нечто странное. Вода, плескавшаяся у самых наших ног, отступила, отошла на несколько метров назад. И там, где еще недавно серебрилась соленая морская пена, теперь торчали из влажного песка остовы кораллов. В их разноцветных сплетениях легко можно было заметить удивительных ярких рыб — оранжевых, розовых, голубых, изумрудно-зеленых. Даже мурены, зубастые морские змеи, обыкновенно прячущиеся, теперь повылезали из своих нор. Я, завороженная открывшимся мне видом подводного царства, подошла ближе и направила объектив в эту сторону. Потом подошла еще на несколько шагов, все ближе и ближе подступая к отползшей вдаль кромке океана.