— Какой еще самолет? — не поняла я.

— Обыкновенный. Что, не видела никогда самолетов? Могу нарисовать. Так, не отвлекай меня, я считаю…

Вскоре выяснилось, что Андрей, узнав о том, что со мной произошло, развил бурную деятельность. Валера успел только позвонить в редакцию и слабым голосом попросить отгул за перенесенные страдания, заодно упомянув о несчастном случае со мной. Андрей же, прознав откуда-то обо всем, связался с больницей, в которой я находилась, позвонил в МЧС, пытаясь выяснить, как транспортировать меня в Москву.

На следующий день за мной действительно был направлен спецборт. Мне до последнего все это казалось каким-то голливудским блокбастером. Впрочем, зная Андрея, можно было предположить, что он не остановится перед тем, чтобы воплотить любой блокбастер в жизнь.

В тайской больнице все было устроено на совесть, новейшее оборудование специально было приспособлено так, чтобы причинять пациентам наименьшее количество неудобств. Меня не пришлось перемещать с койки на каталку: она оказалась многофункциональной, и ее просто перевели в другое положение. И все же сам факт того, что я не сама вышла из палаты, что меня вывезли, как бесполезное тело, как недвижимый груз, больно ударил по психике. Андрей шагал рядом со мной и всю дорогу до реанимобиля болтал, шутил, рассказывал какие-то байки, явно пытаясь меня отвлечь. А мне хотелось крикнуть ему: «Прекрати! Я понимаю, зачем ты это делаешь. Но мне от этого не легче, вот ни-чуточки!»

В самолете от меня не отходила медсестра, уже не та улыбчивая тайка, конечно, а другая, хмурая и деловая женщина, то ли нанятая Андреем, то ли входившая в бригаду самого борта МЧС.

В голове у меня надсадно гудело и от рева двигателей, и от всей этой мучительной суеты.

— В Москве тебя сразу положат в Бурденко, палата уже подготовлена, — объяснял мне Андрей. — Твоей реабилитацией займется профессор Розовский, я договорился. Он, между прочим, тот еще ловелас! Смотри, я буду ревновать.

Я, поморщившись, ухватила поправлявшую мне постель медсестру за запястье и попросила:

— Извините, вы не могли бы мне вколоть что-нибудь, чтобы я уснула?

— Конечно, — кивнула та. — Не волнуйтесь, перелет долгий. Проснетесь только в Москве.

— А можно и там не просыпаться? — мрачно пошутила я.

Медсестра ничего не ответила, а Андрей нахмурился, но лишь на секунду. Словно легчайшее облачко на мгновение заслонило солнце в ясный летний день и тут же растаяло в раскаленном небе.


— Я буду с вами откровенен, — сказал профессор Розовский.

Вид у него был забавный. Человек этот совсем не походил на благообразного седого старичка с козлиной бородкой, которого рисовало мое воображение при слове «профессор». В общем-то, и на ловеласа тоже он никак не тянул, я подозревала, что Андрей ввернул это просто так, чтобы меня развеселить. Розовскому было от силы лет сорок пять, но лицо его почему-то казалось мне похожим на слегка помятый пористый блин — круглое, желтоватое и какое-то рыхлое. Однако, если верить Андрею, этот человек был лучшим в России нейрохирургом, а не верить Андрею у меня оснований не было. Даже наоборот, я была уверена, что если бы лучшего специалиста можно было найти только на Марсе, Андрей притащил бы его и оттуда.

— Точного прогноза по вашему состоянию я дать не смогу, — продолжал меж тем Розовский. — Я составил для вас схему реабилитации, включающую медикаментозное лечение, ЛФК, массаж, иглорефлексотерапию и так далее. Многое будет зависеть от вас — от вашего упорства, от воли к победе. Однако гарантировать вам, что через год вы встанете на ноги, я не могу.

— То есть иными словами, — неприятно улыбнулась я, — вы пытаетесь мне сказать, что я должна расшибиться в лепешку, день за днем проходить через мучительные процедуры, окончательно выбиться из сил — и в итоге, возможно, ничего не получить. Узнать только, что я так до конца жизни и останусь гнить в полулежачем состоянии? Я вас правильно поняла, доктор?

— Катя… — начал Андрей, взяв меня за руку.

— Нет, подожди, — перебила я. — Хочу узнать всю правду, чтобы принять взвешенное решение. Может, в таком случае никакая реабилитация мне не нужна? Может быть, проще покончить со всем прямо сейчас.

— Да что ты несешь?

Андрей долго еще увещевал меня, профессор Розовский вторил ему, сыпал медицинскими терминами и статистическими данными. Но я уже не слушала — мрачно таращилась в стену моей новой палаты. В отличие от тайского госпиталя, здесь стены были светло-розовыми, а в углу, под потолком, тикали дешевенькие пластиковые часы. Вот и вся разница.

«Такой вот отныне и будет моя жизнь, — думала я. — Из палаты в палату, из больницы в больницу. Другой цвет стен — уже разнообразие. Наверное, со временем я даже научусь этому радоваться».

— Катя, тебе, может, торт заказать — раз уж ты решила отмечать праздник жалости к себе? — язвил Андрей. — Ты у меня это брось. Будешь стараться как миленькая. А не получится здесь, так я тебя в Израиль потащу, в Швейцарию. Я с тебя не слезу, так и знай. И бросай мне тут эти декадентские выступления устраивать, тебе не идет!

Я же закрыла глаза и просто слушала его голос.

* * *

То, что произошло между мной и Андреем в ту новогоднюю ночь, потрясло меня, снесло, закрутило в бешеном водовороте, не давая вздохнуть. Кажется, следующие два месяца я оставалась такой же оглушенной. Андрей наутро не признался мне в любви, он вообще никак не прокомментировал изменение статуса наших отношений. Просто сграбастал меня, едва проснувшуюся, и жадно прижал к себе.

Потом мы готовили завтрак на кухне, пересмеивались, из комнат постепенно сползались похмельные гости. И никто, кажется, не замечал между нами никаких перемен. А я сидела, обхватив отчего-то замерзшими ладонями теплую чашку с кофе, и думала: «А есть ли они, эти перемены?» Я ведь с самого начала не понимала, что во мне могло Андрея заинтересовать. Я ведь была совершенно обычной, ничем не примечательной девчонкой из общаги, никак не подходившей такому красивому, блестящему, богатому и всеми любимому герою девичьих грез. Что его привлекало во мне? Уж не то ли, что до сих пор я никогда не навязывалась ему со своей любовью? Закадычная подружка, младшая сестренка, ничего не требующая, ни о чем не спрашивающая. Захотел — пришел, не захотел — пропал на несколько дней. А сегодня что-то произошло, и хрупкое равновесие оказалось нарушено. И господи, как же страшно было теперь.

Что, если он решит, что теперь я повешусь ему на шею, начну требовать внимания, захочу еще, не дай бог, переехать в эту его шикарную квартиру, потребую официального статуса девушки, а там, чем черт не шутит, и жены? Что, если он поймет, как я к нему отношусь, и это напугает его, оттолкнет, заставит исчезнуть? Он ведь ничего мне не обещал, ничего не предлагал. Ну, провел ночь. Так у него, наверное, таких случайных связей вагон и маленькая тележка.

Осатанев от всех этих мыслей, я твердо вознамерилась показать Андрею, что никаких романтических иллюзий по поводу того, что между нами произошло, не питаю. Свои же люди, друзья-приятели, ну теперь друзья с привилегиями — не более.

— Андрюша, я побегу, — решительно сказала я, поднимаясь из-за стола. — Спасибо за праздник.

— Вот это новости! Ты куда это намылилась? — удивленно протянул он.

— Дела-дела, — отшутилась я. — Жизнь бьет ключом, да все по голове. Увидимся.

Андрей ошеломленно заморгал. Я на бегу быстро клюнула его в щеку и поспешила в прихожую.

— Увидимся, — растерянно протянул он мне вслед.


Следующие два месяца я жила в постоянном страхе. Он выматывал меня, не давал спать, мучил кошмарами. Я до дрожи боялась, что те странные отношения, которые установились у нас с Андреем, развалятся. Что я как-нибудь выдам себя, что он догадается, какая сильная, горячая, невысказанная любовь сжирает меня изнутри, и тут же сбежит.

Мы все так же часто виделись с ним, только теперь, когда при встрече Андрей целовал меня, все замирало внутри. Но всякий раз после наших встреч мы пересмеивались, словно оба всеми силами старались доказать друг другу, что ничего особенного не произошло, привычно подкалывали друг друга и расходились в разные стороны.

К маю я поняла, что скоро слечу с катушек. Так больше продолжаться не могло. Каждый день, каждую минуту ждать, что тебя бросит тот, кого ты даже своим парнем назвать не можешь, — это было выше моих сил. Меня постоянно душили кошмары, в которых Андрей на моих глазах уходил прочь с какой-нибудь длинноногой моделью, оглядывался, дружелюбно мне улыбаясь, и махал рукой. А я даже возмутиться не могла, мне нечего было ему предъявить. Мне нужно было найти какой-то выход, разрубить весь этот узел одним ударом.

Я понимала, что сама порвать с Андреем не смогу, и потому все время мечтала, чтобы что-нибудь случилось, чтобы мне пришлось срочно уехать, и все решилось бы само собой. Господи, хоть бы меня от института куда-нибудь направили, что ли, думала я. И вот в один прекрасный день меня осенило — а почему, собственно, от института? Я ведь фотожурналист, по крайней мере, будущий. И на кафедре мои работы хвалят, и сам Андрей говорил, что у меня очевидный талант. Так, может, мне попробовать куда-нибудь устроиться? Хоть внештатником… Напроситься в экспедицию от любого издания, публикующего материалы о путешествиях. «Вокруг света», National geografic…

Эта внезапная мысль пришлась мне так по душе, что я тут же подскочила с общежитской койки и начала поспешно собирать портфолио и выписывать адреса подходящих мне журналов. А уже на следующее утро нахально отправилась покорять редакции.

Из первых двух меня попросту выставили. Зато в третьей долговязый парень в больших очках долго перебирал мои снимки и наконец спросил:

— А на какую, собственно, должность вы претендуете?

— Я? — поначалу я растерялась, но виду не подала и уверенно бухнула: — Я готова быть внештатником! Нарабатывать опыт. Отправьте меня в любую экспедицию — хоть на Северный полюс, я готова.

— На Северный полюс, — хохотнул тот. — Не, это вряд ли, такого в ближайшее время не предвидится. У нас действительно сейчас готовится экспедиция в Кению, и утвержденный фотокор, как назло, слетел, но…

— Я согласна, — тут же перебила я. — Я готова — в Кению! Возьмите меня, обещаю, я буду очень стараться!

— Да вы хоть представляете себе, что это такое? — насмешливо протянул тот. — Это вам не увеселительная прогулка в туристический рай. Это выматывающая работа в отвратительных условиях. Жара, насекомые, негде помыться… Прикажете потом всей группе выслушивать ваши жалобы?

— А я не буду жаловаться! — горячо заявила я. — Честное слово, не буду. Я ведь журналист, фоторепортер. Нас учили в университете… Я… Вот хотите, я для всей группы готовить буду.

Выговаривая это, я мысленно ужаснулась — готовить я не умела практически ничего. Андрей, как-то отведавший мою яичницу, долго потом держался за живот и утверждал, что я нарочно его отравила.

Очкастый вдруг рассмеялся и протянул:

— А вы забавная. Конечно, если бы не отчаянное положение… В последний момент опытного фотокора не так-то легко найти… Вот что, оставьте ваш телефон, мы с вами свяжемся.

И я, цепенея от волнения, нацарапала на протянутом мне голубом стикере номер своего мобильного.


Через неделю я объявила Андрею, что уезжаю в Кению. Мы с ним шли тогда по только что подернувшемуся первой весенней листвой Тверскому бульвару — просто шагали рядом, не держась за руки, не касаясь друг друга плечами. Хорошие друзья, приятели — ничего больше. Приятели, которые почему-то, оказавшись наедине, бросаются друг на друга и не могут оторваться…

— Что скажешь? — спросил Андрей.

И я в который раз за эти месяцы поймала на себе его странный взгляд — напряженный, пристальный, будто бы он ждал чего-то от меня, безуспешно искал что-то в моих глазах. Ах, ну конечно же, боялся, должно быть, что сейчас я спрошу, когда он, как честный человек, намерен сделать мне предложение. Подыскивал слова, чтобы объяснить мне, жалкой дурочке, что в жизни все не так однозначно.

И я, широко улыбнувшись, тряхнула головой и произнесла:

— Большие новости. Я еду в Кению.

— Куда? — переспросил Андрей.

— В Кению. С экспедицией от «Первоискателя». Меня согласились взять внештатником, и, если моя работа понравится, может, потом предложат место в штате.

— И… И надолго? — ошеломленно протянул Андрей.

— Как пойдет. Как минимум, на пару месяцев, — лучезарно улыбнулась я и добавила: — Что, даже и не поздравишь?

— Значит, вот как ты решила… — протянул он.

А я, сбитая с толку его откровенной растерянностью, съязвила:

— А что такое? Я какие-то твои планы нарушила? Может, ты собирался мне предложение делать? — и сама расхохоталась над абсурдностью такого предположения.