И вот наступил день, который затем много лет преследовал меня в снах. Во дворе дома Маджуда еще с утра начали готовить плов. Фатиму с молитвами облачили в свадебный наряд, на голову накинули белоснежную фату, прикрывавшую лицо и волосы. Затем, когда все церемонии были соблюдены, поехали к мечети. Хайдар, мой временный «супруг», с самого утра держался нервозно, весь как-то то поджимался, то начинал с наигранным весельем разглагольствовать. Я смертельно боялась, что этот идиот провалит всю операцию. Мне казалось, что Маджуд уже начал поглядывать на своего двоюродного брата с подозрением. Улучив момент, когда поблизости никого не было, я оттеснила Хайдара в угол и прошипела:

— Держи себя в руках!

— Какая ты разговорчивая для немой, — шепотом огрызнулся тот.

И тогда я одним ловким движением вытащила спрятанный в моих мешковатых одеяниях «стечкин» и ткнула дулом ему в живот через ткань.

— А ну заткнулся! Еще одна выходка — пристрелю как собаку.

Хайдар злобно покосился на меня, но все-таки замолчал и поспешил во двор, где все уже рассаживались по машинам, чтобы ехать к мечети.

Саму церемонию я почти не запомнила, видела ее только со двора, через окно. И все же в памяти у меня отложилось, как в определенный момент сквозь сводчатое окно проник теплый луч солнца и скользнул по красивому гордому профилю Тимура. Тронул темные ресницы, огладил гордую скулу, скользнул по шее. И я в который раз поразилась красоте этого юного мужчины.

После церемонии все вернулись в дом, и я, дождавшись, когда все рассядутся за столом, размякнут от обильной праздничной еды и радостных разговоров, тихонько выскользнула из комнаты.

Начался штурм. Еще недавно мирный сельский двор, в котором происходило радостное семейное торжество, заволокло дымом, чадом, копотью. Сверху свистели лопасти вертолета, снизу раздавались пулеметные очереди, разрывы снарядов.

Я успела увидеть, как мужчины метнулись в дом и выскочили с оружием в руках. Даже удивительно было, как много оказалось автоматов в таком с виду мирном сельском доме. Маджуд первым понял, что пытаться отстреливаться бессмысленно. Он коротко гортанно вскрикнул, отдал указание, и мужчины, мгновенно послушавшись его, побежали куда-то за дом, увлекая за собой женщин, стариков и детей. Кто-то попытался схватить и меня, но я ловко вывернулась и ударила парня прикладом пистолета в челюсть. Тот ошалело вылупился на меня, не понимая, что это случилось с кроткой немой, и тут же осел на землю, повалился на бок.

В первые секунды я не поняла, зачем Маджуд повел своих гостей за дом, казалось бы, на верную смерть. И лишь потом до меня дошло, как именно старик пытался их спасти… Допустить этого было нельзя, я рванулась следом за последними убегавшими и вдруг увидела через окно распростертую на полу в комнате, где еще недавно пировали женщины, темную фигуру. «Тимур!» — зазвенело у меня в голове, перекрывая гул вертолета и грохот залпов.

Видимо, Тимура не было за столом в тот момент, когда начался штурм. Он не успел услышать указания Маджуда и побежал к дому, пытаясь спасти свою невесту, вернее, теперь уже жену. А здесь упал, оглушенный взрывом, и потерял сознание.

Не знаю, что в тот момент произошло у меня внутри. Я ведь была в ту пору очень сознательной выпускницей Академии ФСБ, в голове моей еще жило столько восторженных мыслей о долге, чести служения Отечеству и уничтожению его врагов, что я готова была жизнь отдать, но приказ выполнить в точности. Однако в ту минуту почему-то остановилась, развернулась и, вместо того чтобы помешать Маджуду и его приспешникам отступить, высадила оконное стекло, подтянулась на руках, села на подоконник и спрыгнула в комнату.

— Тимур! — я опустилась на колени возле него, осторожно перевернула его на спину, опасаясь встряхивать слишком сильно — у него ведь могли быть внутренние повреждения.

Я уже поняла, что он просто контужен. К тому же взрывной волной его швырнуло прямо на стену, на лбу темнела крупная ссадина, из которой, заливая лицо, сочилась кровь.

— Тимур, ты меня слышишь? Очнись!

Веки его дрогнули, чуть приоткрылись. Темные глаза блеснули — но не так, как обычно, остро и пристально, а как-то тускло, стеклянно. Он бессмысленным взглядом окинул мое лицо — от осточертевшего мне платка я избавилась посреди заварухи — и снова закрыл глаза. Разумеется, он не мог меня узнать, ведь до этого он никогда не видел меня без платка. К тому же от удара у него наверняка был шок, да и глаза засыпало штукатуркой, когда он упал у стены.

— Тимур, пойдем, здесь опасно! Мы должны выйти! — я снова попыталась привести его в чувство.

Но он так и не отозвался. И тогда я, не понимая, что мною движет, подхватила тяжелое тело Тимура под мышки, рванула на себя и закинула его руки себе на шею. А потом, поднатужившись, попыталась приподняться. Буквально через пару секунд мне уже стало ясно, что встать вместе с ним на ноги я не смогу. И тогда я просто взвалила его себе на плечи и поползла к выходу из дома, на коленях. Нужно было спешить, в любой момент от разрывов могла обрушиться крыша. Судя по звукам, на второй половине дома это уже произошло.

Чертова цветастая рубаха путалась в ногах, сковывала движения, и я, высвободив одну руку, рванула подол. Ткань разошлась легко, повисла неровными полосами, и двигаться стало легче. Я поползла вперед, чувствуя, как в колени, защищенные лишь тонкой тканью шаровар, впиваются мелкие камешки и куски обвалившейся штукатурки. Тимур у меня на спине слабо застонал, и я машинально пробормотала ему, спокойно и убедительно, как ребенку: «Тихо… Тихо… Сейчас, все будет хорошо».

Снаружи снова грохнуло, дом содрогнулся, и прямо перед нами из дверного проема вывалился кусок стены, с силой ударившись об пол и разлетевшись на отдельные обломки. Успей мы продвинуться вперед еще хотя бы на полметра, камень рухнул бы прямо на нас. Я помедлила лишь пару секунд и снова решительно поползла вперед. Кровь бешено стучала у меня в ушах, заглушая даже звуки разрывов, по виску щекотно ползла капля пота, но я никак не могла ее стереть. Тимур висел на мне всем весом, и каждый проделанный метр давался мне с нечеловеческим трудом.

Дверь висела на одной петле, косо хлопая по проему от каждого залпа. Я из последних сил подалась вперед, рванулась, и мы с Тимуром клубком перекатились через порог, полетели вниз с крыльца и оказались на земле. От удара тот, кажется, ненадолго пришел в себя, застонал и приоткрыл глаза. Я видела, что белки его глаз покраснели от каменной пыли и дыма, взгляд плохо фокусировался — скорее всего, Тимур различал происходящее очень смутно. Приподнявшись на колени, я оттащила его к забору и помогла принять полусидячее положение. Тимур чуть приподнял голову и впервые попытался сфокусировать взгляд на мне. Но в эту самую секунду автоматические пушки с БМП замолкли, и в разбитые ворота дома влетели два подразделения спецназа. Один из бойцов тут же нацелил автомат на Тимура, и я, напрягая сорванные, саднящие от дыма связки, крикнула:

— Не стрелять!

Затем, опершись о забор рукой, с трудом поднялась на занемевшие ноги и двинулась к бойцам.

— Товарищ майор, где все? — обратился ко мне один из ребят, Митя Климин, окидывая ошеломленным взглядом пустынный двор и дымящиеся развалины разоренного дома. — Под землю провалились?

— Вот именно, под землю, — кивнула я.

Я сразу, еще как только Маджуд повел гостей за дом, сообразила, где они надеются укрыться. И все же вместо того, чтобы перекрыть контрабандистам пути к отступлению, бросилась вытаскивать Тимура. Мне еще предстояло подумать, как я буду объяснять это в рапорте. И что куда важнее — как я буду объяснять это самой себе. Но сейчас времени на рефлексии не было.

— Неужели упустили? — разочарованно протянул Митя.

И я помотала головой.

— Тут они. В каризах спрятались.

Система каризов — каналов для стока воды и орошения сада — здесь была куда запутаннее и разветвленнее, чем канализационная система в ином европейском городе. Я сразу догадалась, что именно туда Маджуд и повел людей.

В этот момент во двор тяжело вкатились один за другим два БМП и, хрустя цветной керамической плиткой, любовно покрывавшей землю, лихо затормозили.

Все, что было потом, я, может, и хотела бы забыть, но не могла. Эти воспоминания мучили меня много лет — и в Москве, и в Чечне, и в жарких восточных городах, куда меня заносила служба. Приходили в снах — то на узкой жесткой койке на военной базе, то на комфортабельном отельном ложе где-нибудь на задании. Мучили, душили, заставляя бесконечно задаваться вопросом — неужели этого нельзя было избежать? Что, если бы я тогда не бросилась за Тимуром и остановила отступавших еще на подходе к каризам? Что, если бы мне удалось их задержать, и затем спецназовцы положили бы лишь тех, кто был непосредственно замешан в проклятой контрабандистской сцепке?

Во дворе с тяжелой грацией носорогов разворачивались БМП, по дороге сокрушая в щепки остовы тонких глинобитных стен, подъезжали вплотную, почти упирались обрезами выхлопных труб в темнеющие с другой стороны дома провалы — входы в кариз. Как газовали, на холостом ходу, посылая в подземелье, где укрылись пировавшие на свадьбе, ядовитый выхлоп. Как томительно тянулись секунды…

И, крик, который раздался после, мне тоже не удавалось забыть. Многоголосый вопль, переходящий в стон — с той стороны жизни, из глубины подземного хода.

Через несколько минут из провала выскочила странная, согбенная фигура. Омар, поняла я. Он слепо метнулся на свет и тут же, прошитый короткой очередью в упор, повалился на землю, почти порванный пополам. За ним, двигаясь почти вслепую, выполз Сархат, еще один член контрабандистского синдиката. Этот вылез на четвереньках, тут же получил прикладом по затылку и затих, свернувшись в тугой клубок на битых плитках. А больше не выходил никто. И стон становился все тише, пока не замер совсем.

Тогда особисты, натянув противогазы, начали спускаться в кариз, над выходом из которого плавала голубоватая дымка полусгоревшего дизельного выхлопа. Двое поднимали трупы наверх, еще двое складывали их у обломка глинобитной стены дома.

Именно в этот момент появился Хайдар, вылез из колодца, засеменил к нам, смешно подняв вверх руки, и все лопотал:

— Не стреляйте! Не стреляйте! Я свой.

— Какой ты свой, — фыркнул кто-то из бойцов.

Но я одернула его:

— Не нужно!

Хайдар и так смотрел на сложенные у стены трупы, которых с каждой минутой становилось все больше, на трупы своих родных, близких, друзей с каким-то странным брезгливо-ошарашенным видом. Потом дернулся в сторону, ухватился за живот, и через пару секунд его вывернуло прямо на битые плитки.

Я ни на секунду не прониклась сочувствием к Хайдару и вовсе не заботилась о том, чтобы не задеть его нежные чувства. Но понимала, что человек в состоянии шока способен на что угодно. И лишний раз провоцировать этого подонка, на глазах у которого только что из-за его предательства погибла вся семья, было опасно. Поэтому я отдала короткое указание, и Хайдара подхватили под руки и затолкали в машину.

Только теперь, когда все было кончено, я осмелилась оглянуться на Тимура, надеясь, что он снова потерял сознание и не видит всего, что происходит. Но нет, Тимур все так же сидел, привалившись спиной к забору, и воспаленными прищуренными глазами смотрел куда-то в одну точку. Я проследила за его взглядом, и горло мое тут же сдавило. Тимур смотрел туда, где у разрушенной стены дома лежало навзничь тело Фатимы в запачканном свадебном платье. Фата, вероятно, потерялась где-то во время метаний по каризам, и Тимур, наверное, впервые сейчас видел свою жену с непокрытой головой. С того места, где он сидел, отлично просматривался тонкий профиль девушки и ее густые, темные, припорошенные пылью волосы.

— Заберите его, — негромко распорядилась я. — Он не замешан, но может дать показания.

— Есть, — отозвался Митя и уточнил: — Его куда, в машину к тому… — он кивнул головой в сторону автомобиля, в который погрузили Хайдара.

— Ни в коем случае, — ответила я.

А затем развернулась и пошла к дому, вернее, тому, что от него осталось. Как поднимали и сажали в машину Тимура, я смотреть не стала.

Операция была завершена успешно. Из присутствовавших на свадьбе не выжил никто, кроме жениха. Уничтожены были все члены группировки, поставлявшей контрабандное оружие в Афганистан. А вместе с ними — их жены, дети и друзья.

Я в тот же день вернулась в Москву и вскоре получила свой диплом и звание подполковника.

Тимура я больше не видела. Но однажды, наведя справки по военным каналам, выяснила, что парнем заинтересовался один из генералов МВД, и тот поступил учиться в Академию Управления МВД.

* * *

Меня бросает вперед, и я вздрагиваю от неожиданности, но успеваю упереться рукой в спинку переднего кресла. Выглянув в окно, вижу, что автобус притормозил на остановке у небольшого поселка. Компания турок, сидевших позади меня, начинает пробираться к выходу, негромко переговариваясь между собой, чтобы не разбудить пассажиров, многие из которых уже спят. За окном окончательно стемнело, черная южная ночь заволокла небо, накрыла горные вершины, окутала все своим невесомым, словно лучший турецкий шелк, покрывалом. Луна же выкатилась на середину неба, разгорелась ярче и теперь лила на уставшую от жары землю свой холодный мертвенно-серебристый свет. Он словно специально создан для того, чтобы пробуждать призраков прошлого. Они выплывают из него, бесплотные, бледные, но все такие же живые где-то в сознании, и начинают свой потусторонний танец.