Наверное, тут нужно бы упомянуть, как я чувствовала себя в тот момент. Только что на моих глазах разыгралась такая трогательная семейная сцена. Тимур, жесткий, бескомпромиссный воин, совершенно преобразился, взяв на руки девочку, свою дочку, явно очень любимую. И даже оставил в кабинете меня, постороннего, по сути, человека, что наверняка категорически запрещала его должностная инструкция — несмотря на сидевшую за дверью секретаршу и наличие камер слежения. Я же собиралась воспользоваться этой ситуацией, чтобы немедленно наставить по всему кабинету «жучков», дабы получить доступ к его архивам и секретным документам.

В обычное время эта часть моей работы нисколько меня не смущала. Я понимала, что человек, которого мне приказали «разрабатывать», — враг, что мы с ним по разные стороны баррикад и мои действия, по сути, мало чем отличаются от действий солдат, воюющих с оружием в руках. Сейчас же… Тимур был не просто очередным попавшим в разработку объектом: он был тем, кто как-то подспудно сумел пробудить во мне незнакомые и не вполне понятные мне самой чувства. И теперь от мысли, что он и в самом деле мог быть причастен к покушению на главу региона, мне становилось страшно вдвойне. Страшно оттого, что я сама, некогда вытащив его из-под развалин, возможно, приложила руку к тому, чтобы этот преступник сформировался и получил возможность действовать.

Поэтому, как бы мне ни было противно то, что я собиралась сделать, как бы ни было гадко осознавать, что я предаю доверие Тимура, мне необходимо было докопаться до правды. Речь шла уже не просто о задании, я сама для себя должна была понять, кого же спасла в тот летний день в горном таджикском кишлаке.

Ноутбук пискнул, показывая, что сигнал камеры отключен, и я, мгновенно вскочив с места, бросилась действовать. Первым делом я запустила в его компьютер шпионскую программу. Та должна была скинуть мне не только все файлы, находившиеся в папках, но и сама инсталлироваться в мобильник Тимура, как только тот зачем-нибудь подключит его к компьютеру. Это означало, что я получу доступ ко всем его переговорам, сообщениям, письмам и любой другой информации, которую смогу достать. Это, впрочем, вряд ли могло бы сильно помочь — я сомневалась, что человек такого уровня станет хранить в телефоне хоть что-то секретное. Но проверить нужно было все.

Следом пришел черед прослушивающих устройств, «жучков». Их у меня также имелось достаточно. Один — к настольной лампе, другой — к ноутбуку Тимура, лежавшему на краю стола, третий — к притолоке у входа в кабинет. Радиус покрытия этих устройств составлял пять километров, а это означало, что я смогу прослушивать происходящее в кабинете Тимура, находясь в снятой для меня квартире.

К тому моменту, как вернулся Тимур — в целом он отсутствовал не более двух-трех минут, — я уже снова чинно сидела в кресле, в задумчивости печатая на клавиатуре. Камера вновь работала в нормальном режиме. Зато кабинет был нафарширован шпионскими программами и прослушивающими устройствами под завязку. Теперь мне оставалось проделать все то же самое в машине Тимура и по возможности у него дома. А для этого нужно было каким-то образом получить приглашение к нему в гости.

Удалось мне сделать это через пару недель. К этому времени мы с Тимуром уже действительно отлично сработались, как он и предрекал. И мне порой начинало казаться, что я думаю его словами, чувствую его образами. Случалось, я отправляла ему на утверждение речь, которую написала сама, не дожидаясь его указаний, и он, пробежав ее глазами, восхищенно качал головой:

— Когда это я успел так подробно изложить тебе свои мысли по этому поводу?

— Никогда, — смеялась я. — Это просто интуиция.

— Выдающаяся интуиция, — хвалил он. — Как будто я сам все это написал. Только вот у меня не получилось бы так стройно и красиво.

Вот как-то так, среди обсуждения рабочих моментов, разговоров в перерывах, случайных замечаний и вышло, что Тимур пригласил меня в гости на свой день рождения. Он жил с женой и дочками в огромной роскошной квартире в центре города. Здесь, как и в его кабинете, вся обстановка была очень дорогой, броской, лучащейся восточной роскошью. Ковры, гардины, выставленные напоказ драгоценные подарки от коллег. С балкона открывался красивый вид на обсаженный вековыми платанами городской бульвар, на высокий берег реки, за которым раскинулась другая часть города. В квартире пахло чистотой и свежей выпечкой. И от этого аромата ты прямо с порога чувствовал уют этого дома.

Жена Тимура, Дина, оказалась именно такой, какой я себе представляла. В ней не было и следа юности, свежести, грации и лукавства Фатимы. Нет, это была хоть и молодая, но уже достаточно монументальная, солидная женщина — спокойная, с плавными неторопливыми движениями полных рук и умными добрыми глазами. Закутанная в платок, но при этом тщательно накрашенная.

Кроме меня, в квартире было еще много гостей — бывшие сослуживцы Тимура, его коллеги, друзья. Было и множество женщин, явно увивавшихся вокруг Тимура, пытавшихся любым способом добиться его внимания. Он же, явно привыкший к знакам женского внимания, посматривал на них свысока, с этакой пресыщенной брезгливостью. Дина тихой тенью сновала между гостями, то подкладывая кому-то еще пирога, то предлагая чаю. Девочки, уже знакомая мне Белла и старшая, Эля, тоже ненадолго вышли к гостям, прочитали поздравительный стишок. И Тимур в этот момент смотрел на них с плохо скрытой гордостью и удивительной любовью.

И в ту минуту я на какое-то мгновение впервые в жизни позавидовала Дине и дочкам Тимура и самому Тимуру. Потому что у него было то, от чего я в своей жизни добровольно отказалась. Семья, дом, дети, любовь близких. Все то, чего я, вечный сумеречный воин, всегда была лишена. О чем могла только мечтать иногда — чаще всего ночью, когда лежишь без сна и дневные заботы не глушат навязчивые мысли, и одиночество подкрадывается к тебе и своей беспощадной костлявой рукой сжимает горло.

Я смотрела на Тимура, на то, как он наклоняется к дочкам, о чем-то перешептывается с ними, как Дина, мягко улыбаясь ему, уводит девочек из комнаты, и думала — а смогла бы я так? Неужели за все эти годы я совершенно задавила в себе нормальное человеческое стремление к счастливой мирной жизни, к близким людям рядом. К жизни, в которой не нужно ежечасно ждать приказа, вылетать на очередное задание и понимать, что именно от тебя зависит, прольется ли сегодня кровь каких-нибудь невинных, попавших в жестокую мясорубку войны.

Ответа на этот вопрос я не знала. Да и не время было им задаваться. В конце концов, я и сюда, в этот гостеприимный дом, попала вовсе не как обыкновенная гостья. И мне уже пора было действовать.

Несмотря на обилие людей в квартире, мне и здесь удалось раскинуть свои сети. Я незаметно укрепила пару «жучков» в гостиной — один на книжной полке, второй — на высоком торшере, стоявшем в углу комнаты. Затем пробралась в коридор, заглянула на кухню — и там тоже оставила свой след. Разумеется, доступ в супружескую спальню и детскую мне был закрыт, но я сомневалась, что в этих комнатах Тимур мог бы обсуждать какую-то важную информацию.

Покончив с установкой прослушки, я вышла на балкон и невольно залюбовалась видом. Над городом разгорался закат, небо пламенеющими полосами раскинулось над домами, бульваром и тянущейся у горизонта горной цепочкой. Багровые, оранжевые и розовые отсветы отражались в речной воде, и вся река тоже казалась охваченной закатным огнем. По бульвару неспешно шли пары, и откуда-то издалека доносилась легкая смутно печальная мелодия.

— Любуешься закатом? — спросил Тимур, выйдя на балкон вслед за мной.

— Очень красиво, — кивнула я. — И город такой… Словно сказочный.

— Видела бы ты его лет десять назад, когда тогдашний глава региона, Мирзоев, только заступил на пост. Это был пыльный, грязный, полуразваленный город. Советское финансирование давно закончилось, новых средств не выделяли. Кругом царили бандитизм, насилие… Обычному человеку вечером и на улицу было выйти страшно, — он помолчал и вдруг добавил с более интимной доверительной интонацией: — Знаешь, я страшно люблю Сунжегорск. Это ведь мой родной город, я тут вырос. И когда Мирзоев начал понемногу его восстанавливать и меня подключил… Мы сутками работали, ночей не спали, но это был вопрос чести — восстановить родной город, вернуть ему красоту, порядок, величие.

— Вы прекрасно в этом преуспели, — заметила я. — Я много где побывала. Но, пожалуй, второго такого романтичного города, как Сунжегорск, назвать не смогу.

Тимур улыбнулся и ничего не ответил, лишь посмотрел вниз, на расстилавшийся под балконом проспект. И во взгляде его мне померещилось то же, что виделось в нем, когда он смотрел на дочерей, — сдержанная гордость и глубокая любовь. И я невольно задумалась, можно ли такое сымитировать.

— А что же нынешний глава? — внезапно, словно по наитию, спросила я. — Асланбеков? Как я понимаю, он продолжает курс предшественника, с которым вы когда-то начинали?

Показалось или лицо Тимура вдруг на мгновение затуманилось? Словно мелкая тучка набежала на солнце в ясный летний день.

— Конечно, — сдержанно отозвался он. — Не скрою, с Мирзоевым мы вместе работали много лет, и когда его отстранили от должности, меня это… удивило. Но политика — дело сложное. Раз наверху посчитали, что Асланбеков на нынешнем этапе развития края может быть более полезен, значит, мне, как человеку военному, остается только подчиниться приказу.

— Тимур Ахметович! — позвал кто-то из комнаты.

— Извини, Ира, зовут, — бросил мне Тимур и скрылся за вздувавшейся на ветру легкой прозрачной занавеской.

А я, оставшись на балконе одна, вдруг задумалась… Что, если Тимур не изменял Родине? Что, если Тимур считал, что он, как человек беззаветно любящий свой город, свой родной край, обязан заботиться о его благополучии? Что, если ему казалось, что отставка прежнего главы была совершена несправедливо и новый руководитель уничтожит результаты многолетней работы? Могло это побудить его пойти на такие меры? Я не знала, не могла дать ответа на новый вопрос. Мне только предстояло еще это выяснить.


Теперь, когда у меня был доступ практически ко всем телефонным и личным переговорам и переписке Тимура, я приступила к тщательному анализу информации. Однако вот так просто найти ничего не удавалось. Но дело свое я знала хорошо и не рассчитывала, что Тимур оставит улики в легкодоступных местах. Я переслушала сотни телефонных разговоров, перечитала тысячи писем — деловых, дружеских, личных, но до сих пор так ничего и не нашла. Тимур не переставал восхищаться тем, как тонко я улавливала особенности его речи и выстраивала тексты для публичных выступлений именно так, как комфортно было бы говорить ему. Я же понимала про себя, что дело тут, скорее всего, не в моих недюжинных талантах, а в том, что, постоянно занимаясь его перепиской, я уже изучила его стиль лучше, чем свой собственный.

Самым трудным для меня было понимать, что, копаясь во всех этих документах, я все больше и больше проникаюсь симпатией к этому человеку. Когда-то я поверила ему скорее интуитивно, разглядела что-то в этом сильном разлете плеч и гордом повороте головы. Теперь же, работая с ним бок о бок, читая его письма, я все глубже понимала его.

— Мы не можем штурмовать здание, там есть мирные граждане. Старики, дети, — гремел голос Тимура с записи одного из телефонных разговоров, проходивших во время операции по обезвреживанию террористов, захвативших Дом журналиста на окраине города. — Мне все равно! Ищите другие пути!

«Я счастлив был бы прожить всю жизнь мирно и спокойно, — писал он одному из давних друзей. — Не видеть ни крови, ни боли. Но я знаю, что это происходит каждый день, и не могу жить так, будто ничего этого нет. Кто-то же должен».

Это его письмо было так созвучно моим собственным мыслям. Сколько раз я задавалась вопросом, зачем, чего ради я выбрала себе такое неженское поприще? Почему я не могу подать в отставку, обосноваться где-нибудь в российской глубинке, заняться каким-нибудь мирным делом — да вот хоть тем же, чем занималась сейчас в качестве прикрытия — и стать женой, матерью, обычной женщиной с обычными заботами? И вот это простое «кто-то же должен» было единственным ответом, приходившим мне в голову.

Никаких подтверждений того, что Тимур имел отношение к покушению, не находилось. В Москве от меня требовали информацию, и я раз за разом пересылала туда свои многостраничные аналитические выкладки, сводившиеся к одному вердикту — никаких сведений о причастности Тимура Сайдаева или кого-либо из его отдела к покушению на Асланбекова пока найти не удалось. Мне уже начинало казаться, что этим мое задание и кончится. Я предоставлю весь материал, напишу в отчете, что, по моим данным, Тимур к произошедшему отношения не имеет, и дело на него закроют. И тут вдруг в одной из папок с удаленными документами, которые мне с помощью программы антиблокиратора удалось восстановить, всплыл странный банковский перевод.