– Я вас жду внизу! – Даша скользнула в нишу к узкой винтовой лестнице и там уже расхохоталась во весь голос. Вот это номер! Вот это нация – дети сущие, стыда не ведающие!

* * *

Ей пришлось прождать еще не менее получаса своего учителя аргентинского танго, и Даша уже мысленно проклинала тот день и час, когда согласилась на эту встречу. Наконец с лестницы скатился Франк, в легкой куртке, светлых брюках, с тощеньким рюкзачком на плече. Он театрально подхватил Дашку под руку и увлек ее к выходу.

– А твоя подруга? Она что, с нами не идет?

– Не идет! Она еще спит. А потом пойдет смотреть архитектуру, здания, музей. Она не любит танго. Она мне не компаньон!

Франк трещал без умолку, вставляя иногда в русскую речь незнакомые Даше слова, тут же сам себя поправлял, подыскивая подходящее русское слово.

Он был очень смешной, этот «сыр голландский». Дашке он нравился, но, как бы это сказать, как друг, не более. «В общем, по его поводу Михалыч может даже не переживать! Не жених! К тому же со своим самоваром... голландским!»

Что их сближало, так это желание мерить Париж собственными ногами. Голландец оказался выносливым. Он постоянно совал свой длинный нос в карту и уверенно шлепал по улицам, прогретым солнечными лучами, поминутно спрашивая:

– Дашка! Тебе нравится?

Даше нравилось, и она согласно кивала. Он ловил ее руку и, как ребенка, тащил за собой.

– Слушай, а Сигрен не обидится, что ее не взяли?

– Нет, не обидится! Мы с ней иногда надолго расстаемся, иногда даже на месяц. Она в Бельгии живет. Потом соскучимся, и встретимся. А вчера мы сильно-сильно ругались...

– Из-за меня?

– Нет! Из-за меня! А вернее, из-за нее! У нее скверный характер! Не согласный. Вот ты, Дашка, человек согласный, а Сигрен – нет. Она хочет замуж. А я пока не могу жениться.

– Почему?

– Смотри. Мне тридцать восемь лет. Я имею дом и хорошую работу, еще я имею кота Томми. Но я хочу иметь диплом компьютерного программиста. Я учусь уже двенадцать лет!

– Ого! Это где ты так учишься долго?

– Сначала – колледж, сейчас – университет. И я не хочу это заканчивать. Я еще учиться хочу!

– Так сделай проще: женись и учись! А она пусть детей нянчит!

– Она пока не хочет детей! Она хочет семью, чтоб она и я. Понимаешь? Только она и я. Без Томми! Поэтому я пока не хочу жениться. Я хочу учиться. И хочу ждать, что она полюбит мой Томми, как люблю его я!

– Батюшки-светы! Нам бы ваши заботы! – подумала вслух Даша.

* * *

Она представила на минуту себя и Зиновьева и вот всего-навсего Томми между ними, вместо Мишеньки в придачу с Кирой Сергеевной. Да Дашка бы этого Томми в нос целовала! Нет, все-таки про загадочную русскую душу писатели перехватили! Русская душа, может, в чем-то и загадочная, но вся нараспашку. Чего не скажешь о душе голландской. Взять хотя бы закидоны эти с аргентинским танго!

Компанию с аккордеоном на набережной Сены Франк увидел издалека. Он сорвал с плеча рюкзачок и, размахивая им, завопил во все горло. Потом они обнимались-целовались друг с другом. Как выяснилось позже, Франк видел всех впервые. Такой коммуникабельности Дарья просто обзавидовалась! Она не умела так вот запросто к чужим людям да с поцелуями.

* * *

А потом Франк учил ее элементам настоящего аргентинского танго. Сам он двигался легко и красиво, четко попадая в ритмичный музыкальный рисунок. Даша не успевала за ним, и ноги у них поначалу путались.

– Не смотри на ноги! – командовал ее партнер, уверенно ставя нужную ногу в нужное место. – Смотри не вниз, смотри мне в глаза! Вот так! Уже лучше! Уже угадываешь, и ритм появился. Дашка! Ты так легко учишься! Ты хороший ученик, Дашка!

* * *

Это было так необычно! Набережная Сены, человек с аккордеоном, присевший на раскладной стульчик у каменного ограждения реки, и люди разных возрастов, сбившиеся в пары, скользившие по асфальту мостовой, страстно выделывая фигуры танца, завоевавшего мир.

Дарья устала, чуть не задохнулась с непривычки.

– Слушай, а откуда ты знаешь, что тут собираются люди потанцевать?

– О-о! Дашка! Это мое хобби! Я все знаю. Я захожу в Интернет, смотрю карту, адрес, расписание. Сегодня танцуют здесь и еще в трех местах. Завтра в других. Это не только в Париже. Это в разных городах есть не только в Европе, но и в Америке.

– И ты везде бываешь?

– Нет, везде не получается. Везде – это дорого. Но я умею выбирать выгодный тур, и я уже много где танцевал!

Сначала он загибал пальцы, считая, где побывал со своими танцевальными гастролями. Потом снова потянул Дарью танцевать и теперь уже выгибал ее, наклоняя чуть не до земли, и замирал над ней в красивой позе. Дарья охала и ахала. Даже фитнес, которым она порой истязала свою тушку, не выбивал так из колеи. А ее партнер без устали танцевал и был счастлив!

– Дашка! Немного больше темперамента! Раз-два-три, раз-два-три, раз... – отсчитывал он ритм.

Наконец, Дарья взмолилась:

– Франк! Все! Я больше не могу!

– Эх ты, девочка! Как ты посещаешь дискотека? Там так надо крутиться!

– Какие дискотеки? Ты с ума сошел! Я уже старая для дискотеки! Я на них давно не хожу! А если честно, я на них и не ходила...

– Тогда тем более – тебе надо сделать то, чего не было!

– Я, кажется, уже сделала! Ты уж извини, но у меня от танцев позвоночник на асфальт высыпается!

– Что-что-что? По-русски, пожалуйста!

– Это поговорка такая современная.

– Я поговорки ваши не очень знаю. Дашка! Я тебе даю урок аргентинское танго, а ты мне давай урок русского.

– Хорошо, только эту поговорку я тебе не буду в качестве урока объяснять, хорошо?

– Скажи, Дашка, почему про русский язык говорят, что он богатый? У нас богатый человек, коммерсант, банк...

– Ну, это просто! В русском языке очень много слов. И какое-то одно явление, действие можно описать разными словами.

– Например?

– Ну, например... Например француз скажет «томбэ ля нэжэ», – проявила эрудицию Даша. – А по-русски можно сказать, кроме того, что это «падает снег», еще и «сыплется снег», «пошел снег», «валится снег», «метет». Понятно?

– Да, мне понятно. У нас богатый, это когда много денег, а у вас – когда много снега!

– Ну да, – усмехнулась Даша. – В Сибири, например!

– О, Дашка, Сиберия – это красиво! Я хочу приезжать к тебе в Сиберия!

– Я живу в Петербурге...

– Ну и что? Это уже не Сиберия? Жалко!

* * *

Так, рассуждая о русском языке и географическом кретинизме Франка де Витта, они добрались до отеля глубоко за полночь. О-о-о! Улица, на которой располагался отель, была настоящим скопищем пороков. Тут тебе и проститутки, лениво курившие на тротуаре в ожидании клиентов, и сутенеры, цепко ощупывавшие взглядами каждого позднего пешехода, и трансвеститы с грустными лицами. А витрины магазинов, днем совершенно неприметные, к ночи раскрылись во всем своем бесстыдстве, приглашая купить секс-товары, а от приглашений в пип-стрип-шоу просто рябило в глазах. В общем, еще то местечко!

Дарье было немного страшновато, а ее голландский друг совершенно спокойно рулил в нужном направлении, и казалось, что он совсем не чувствует усталости. Даша же проклинала себя за то, что согласилась на этот аргентинский марафон, и, когда ее голландский приятель, прощаясь, сообщил, что завтра он намерен снова...

– Нет, нет и нет! Завтра я просто не смогу подняться!

– Но ты еще не получила хороший урок аргентинское танго!

– Ничего! Я думаю – не в последний раз.

– Нет, конечно, не в последний! Дашка! Ты мне доставила сегодня много удовольствия – прими мои благодарности.

* * *

Голландец раскланялся, приложился к ручке Даши Светловой, и она с облегчением скрылась за дверью своего номера. Ноги гудели несносно. Хотелось в ванну, хотелось чаю и в постель. И хорошо бы почитать!

Зиновьев позвонил час назад, когда Дашка с Франком шли в отель. Говорили они не очень долго. И договорились, что он не будет больше перезванивать Дарье, принимая во внимание ее дикую усталость.

Дашка едва не уснула в душевой кабине. Она уже задремала, согретая мелкой водяной горячей «пылью», но ее потревожил стук в дверь. Сначала просто требовательный, а через минуту просто наглый.

Дарья вылезла из пены, закуталась в белый халат, закрутила волосы полотенцем, и открыла, не спрашивая «кто там?».

И зря. В номер к ней ввалилась Сигрен, которую пытался остановить Франк.

– Дашка! Это кошмар! Сигрен! Это кошмар! Не надо никаких ночных разговоров. Дашка! Ее надо уложить спать! Она очень много пила вино, она есть очень сильно не трезва.

Подруга «голландского сыра», видать, хотела выяснять отношения, но два обстоятельства ей мешали это сделать. Первое – она была ни в зуб ногой в «великом и могучем». Второе – она не смогла бы это сделать по причине... полной несостоятельности – дама с трудом стояла на ногах.

– Франк! Что случилось? Что ей нужно?

– Ей нужно спросить у тебя, чем ты лучше ее?

– Объясни ей, что все относительно!

– О, этот великий еврей Эйнштейн! Дашка, тут Сигрен впереди нас с тобой. Про теорию относительности она знает очень хорошо, Дашка! Сигрен – математик и физик!

Подруга Франка между тем прорвалась к столу в номере Дарьи и водрузила на него бутылку вина. И широким жестом пригласила всех к столу. Дашка поморщилась. Пить ночью в номере отеля с иностранным гражданином и его сумасшедшей гражданкой, которая не говорила по-русски, она не хотела категорически.

– Франк! – взмолилась Дарья. – Я не могу! Я устала. Кроме того, я практически не пью. И самое страшное – я ненавижу пьянство. Это у меня в крови, как у пьяницы – алкоголь!

– Я тебя понял, Дашка! Просто помоги мне. Надо, чтобы Сигрен выпила, и мы отведем ее в наш номер.

Но он, видимо, плохо знал свою подружку. Выпив вина почти полный стакан, Сигрен впала в состояние вселенской любви ко всем ближним, включая Дарью. Она тарабанила без устали на языке предков, громко смеялась, закидывая голову назад, и томно закатывала глаза. Франк что-то резко сказал ей. Она ответила не менее резко.

– Что? – спросила его Даша.

– Дашка! Она сошла с ума! Она еще никогда так себя не вела. Я понимаю. Она ревнует.

– Так объясни ей, что мы с тобой друзья – не более! И валите к себе!

– Я ей объяснил, но она не верит. А «валите» – это как снег?

– Что?! Какой снег?

– «Валится снег» – «томбэ ля нэжэ»...

– Ага! Почти! Только «томбэ ля нэжэ» от моего «валите» сильно отличается! Франк, я тебя умоляю: тащи спать свою красоту неописуемую и ревнивую, я тоже спать хочу!

* * *

Вдвоем они с трудом отвели Сигрен в их номер 12а. Причем Дашке пришлось нести перед носом голландской барышни початую бутылку вина, за которой она и шла, как осел за морковкой. А у двери в номер устроила такой концерт по заявкам, что из соседних номеров повыскакивали жильцы.

– Дашка! Ты могла бы ненадолго зайти к нам? Ты можешь даже переночевать у нас! У нас большой номер!

– Ты с ума сошел? У меня свой номер, и я привыкла спать одна, а не в компании!

* * *

Дарья запахнула поплотнее халат и, резко развернувшись, понеслась к себе. «Нет, все-таки я правильно тогда поняла этого «сыра голландского», когда он написал, что приедет в Париж с подружкой! И квартал этот – парижских «красных фонарей»! Тьфу, извращенцы! Танго аргентинское! «Я покажу тебе Париж»! «Валится снег»!

Она влетела в свой номер, заперла двери и нырнула в ванную, где плотно закрыла створку душевой кабины. Она фыркала и оттаивала под ласковыми теплыми струями воды и вспоминала Сигрен. Дашке всегда казалось, что в таком виде ночью может предстать исключительно русская тетка. Всплыл в памяти анекдот про то, как муж услышал звонок в дверь среди ночи, открыл и увидел на пороге жену, пьяную вдрызг, в порванных колготках и одной туфле. «Неужели ты думаешь, что я тебя такую пущу домой?» – любезно поинтересовался супруг. «На фиг надо! Я за гитарой!» – ответила дражайшая...

Оказывается, и «сыры голландские» способны «за гитарой» прийти!

Дашка расхохоталась. Она очень хотела сейчас рассказать про все Зиновьеву, но пожалела Василия. Ночь все-таки, причем в Питере – глубокая ночь!

Настроение после водных процедур улучшилось. Все-таки, что ни говори, вода – это лекарство. Хотелось чаю, настоящего, по-домашнему круто заваренного в прозрачном стильном чайнике из огнеупорного стекла. Хороший чай – это то, чего Даше всегда не хватало, если она была не дома.

* * *

Но помечтать о крепком чае Дарье не дали. В дверь номера робко постучались. Она прислушалась: может, показалось?

Не показалось. Стук повторился, будто мышь скреблась.

На сей раз она не спешила распахивать дверь, спросила в щелочку: