– Не дели! Пусть обе будут у тебя. До поры до времени...

Даша молча проглотила зиновьевское «до поры до времени».

– Дашут, а почему ты не спрашиваешь, до какой поры и до какого времени?

– А зачем я буду об этом спрашивать? Что я могу изменить? Я и сама пыталась изменить... тебе.

– ???

– А что тебя удивляет? Ты ведь сам постоянно говорил мне о том, что мечтаешь устроить мою жизнь. Вот и я очень хотела ее устроить. А в итоге лишилась украшений, денег и сама чуть концы не отдала, очнувшись поздно вечером на кладбище...

Слово за слово Даша рассказала Зиновьеву о своем парижском приключении.

– Даш, у тебя нет фото этого лже-Лежье?

– Нет. Мы с ним по видеоканалу в Интернете общались, я его видела, поэтому ни к чему было его фото просить. Но в полиции я нарисовала его портрет. И хоть это совсем не мое – портреты мне не очень удаются, – Анна-Мария, эта моя французская спасительница, подтвердила, что получилось очень похоже.

– Еще можешь нарисовать?

– Зачем? – Даша порылась в сумочке и достала сложенный в несколько раз лист бумаги. – Мне ксерокс сняли с моего «произведения»! На память...

– Молодец! Молодец ты у меня, Дашуня! Есть тут у меня один компьютерный гений, который посмотрит адрес этого твоего «жениха»! Ох, Дашка-Дашка, какой же ты еще ребенок, а?! – Зиновьев приобнял Дашу, поцеловал ее в ухо, как любил. – Убежать от меня хотела, да? Убежать... Ладно, Даш, разберемся мы с этим «французом». Думаю, что он такой же француз, как я – балерина!

* * *

Весна нагрянула в один день – зима истаяла за ночь. Так случается часто: еще вчера было зябко, а ночью вдруг подует налетевший откуда-то издалека южный ветер и наполнит город теплым воздухом – как банку под коровой парным молоком, и к утру утекают ручьями потемневшие сугробы, да еще и дворники помогут – расколошматят острыми ломиками остатки зимы, прячущиеся в темных уголках дворов. Глядишь, к обеду по сухим тротуарам застучат почти летние каблучки. А к вечеру мужики сворачивают головы и захлебываются слюной от обилия симпатичных женских ножек, от которых отвыкли за месяцы хоть и не очень холодной, но не располагающей прекрасную половину человечества к мини-юбкам зимы.

Даша успела забыть свое не очень удавшееся парижское турне, хотя как забудешь такую потраву, как приличная кучка золотых украшений и очень приличная сумма денег? Она не раз поплакала втихаря на эту тему, но успокоилась тем, что с детства помнила бабушкину поговорку: Бог видит, кто кого обидит.

Куда страшнее было другое – обман. Он надолго отбил у Даши охоту к каким-то переменам в жизни. Рядом со всеми этими актерами, талантливо играющими спектакль «про любовь», Зиновьев с его проблемами был настоящим. И чувства его к Даше были настоящими. Хоть и было им сто лет в обед и их отношения давно превратились больше в дружеские. Вот и смейся после этого над тем, что самые лучшие любовники получаются из друзей! И наоборот...

Хотя, наверное, все объяснимо. Когда очень близкие отношения возникают между людьми, хорошо знающими друг друга, ценящими друг друга, понимающими друг друга с полуслова, они куда прочнее тех, что замешены на сиюминутной страсти.

Какая интересная словесная конструкция – люди, знающие друг друга... Вот эта самая – «друг друга». В ней изначально заложен глубокий смысл: два друга хорошо знают друг друга. Странно. Ведь не сразу люди становятся друзьями, сначала они просто знакомые. А между ними уже может стоять этот словесный мостик: «Мы понимаем друг друга»... Хотя, по идее, тут уместнее было бы сказать: мы понимаем, как знакомый – знакомого...

Велик и могуч русский язык! Куда проще у тех же голландцев и французов, у которых любовь не возникает, не рождается, не приходит.Ее, «любовь», у них, убогих, «делают», или «занимаются» ею, что, собственно, одно и то же.

Наверное, Даше, пережившей отношения с Василием Зиновьевым, выпестованные от случайной, незапланированной встречи до полного доверия, не дано было понять скоротечных романов, проходящих по правилу «секс на третьем свидании». Да и была ли та встреча случайной? И бывает ли хоть что-то случайным в этой жизни?..

Побег не удался. От себя не убежишь.

* * *

В июле в Питер нагрянул Паша Рябинин. Можно сказать, что как снег на голову, томбэ ля нэжэ... Позвонил Даше на мобильный, сообщил, что он по делам в Петербурге и очень хочет увидеть ее вечером. А у Даши вечером был вернисаж: Анри Террье, французский художник по камню, открывал свою выставку в арт-студии «Дом «Д».

– Паш, я приглашаю тебя на вернисаж, записывай адрес...

Зиновьев, который после Дашиного парижского приключения очень осторожно относился ко всему французскому, принимал активное участие в организации выставки этого «господина Ришелье» – так он обозвал Анри Террье, который внешне и на самом деле походил на французского кардинала эпохи Людовика какого-то!

– Вась, тебе все это интересно? – смеясь, спрашивала его Даша.

– А спокойнее будет, если я буду знать все об твоем каменотесе! А то было у нас уже кое-что с этими французами! «Подарил мне колье кардинал Ришелье, а проснулась утром я: ни колья, ни Ришелья!»

– Вась! – возмущенно сверкнула глазами на Зиновьева Даша.

– Молчу-молчу! Но ведь было же! Французы завсегда нам только гадили, посему, радость моя, лучше уж я сразу в курсе буду...

Вечером Дарья буквально разрывалась на части и Паше Рябинину не могла толком уделить внимания. Встретив его на входе, Даша по привычке клюнула его носом в щеку и подсказала, что посмотреть, пока она будет занята.

– А ты долго будешь занята? – шепотом спросил одноклассник.

– Трудно сказать. Да ты все увидишь.

* * *

В течение вечера Паша ни разу не приблизился в Даше. Ему казалось, что он увидел совсем другую Дашу. Дама в черном бархате с обнаженными плечами казалась ему совсем чужой. Она была мало похожа на парижскую Дашу и уже совсем не похожа на Дашу из юности – девочку, которая отказывалась от танцев и праздников, потому что ей даже надеть было нечего.

А еще Павел понял, что вся эта студия, этот «Дом «Д», принадлежит Даше Светловой. И это было совсем не понятно ему – откуда? А когда он приметил возле Даши не очень молодого мужчину, который незаметно для всех, но очень понятно для Павла был всегда рядом с ней, он понял все.

Скрипнув зубами, Рябинин отправился осматривать выставку. Но его как магнитом тянуло туда, где была Даша. И каждый раз он натыкался взглядом на этого мужика, который однозначно был рядом с Дашей не случайно. Пару раз он даже видел, как она берет его за руку. И как он смотрит на нее – от него тоже не укрылось.

После торжественных речей и открытия выставки вышколенные мальчики из обслуги распахнули двери в боковую от главного зала комнату, и гостей пригласили на фуршет.

Рябинин почувствовал, что голоден, и влился в толпу жаждущих и страждущих.

Он набрался совершенно незаметно для себя. Коньяк теплом пролился в желудок и быстро начал свою разрушительную работу. Не умеющий пить, Павел практически не закусывал, и голова очень скоро перестала его слушаться.

Павел присел на диван под каким-то раскидистым растением и даже, кажется, вздремнул.

– Паш! Паша-а-а-а... – услышал он сквозь сон и с трудом приоткрыл глаз.

Даша Светлова собственной персоной.

– А-а-а-а... Это вы, мадам владелица салона буква «Ды»! – В голосе приятеля Даша услышала горький сарказм.

– Пашка! Ты что, нарезался? – Дарья засмеялась. Она никогда не видела одноклассника таким.

– Ага, Даша, нарезался! Прально ты говоришь, именно нарезался, глядя на тебя. Скажи-ка мне, Дарья Алексеевна, как же ты так вдруг разжилась-то?

– Паш, ты о чем?

– Я, моя хорошая, обо всем вот об этом! – Рябинин широко развел руками в стороны, задев при этом Дарью.

Она вздрогнула, как будто дотронулась случайно до чего-то неприятного. А Паша продолжил, пьяно кривя губы:

– Ты ж у нас всю свою жизнь нищенькая была. Девочка из неблагополучной семьи алкашей! Скромненькая и дикая. Я, когда тебя в Париже встретил, уже тогда изумился. «Как так? Ну, ладно я! Я на этот Париж десять лет денежку копил! Но она-то откуда тут?» Потом решил, что и у тебя счастливый случай, когда мечты сбываются. А сейчас смотрю на все это вот великолепие, – Паша снова широко развел руки и снова при этом задел Дашу, отчего она попятилась, – да еще вижу, как вокруг тебя крутится этот пень старый, и понимаю все-все. Я все-е-е-е-е... понимаю! Удобно, да, девочка? Удобно так жить? Легла с козлом старым, и вот вам дом на букву «Ды»! И квартирка, наверное, имеется не фиговая, да? И машинка? Все при всем, да, девочка моя?

Даша с ужасом смотрела на человека, который еще недавно казался ей таким хорошим, положительным, с красивой душой. Ребенка воспитывает, Париж знает, мамочку свою обожает. И вдруг...

Даша с трудом обрела дар речи:

– Паша, я не твоя девочка. Ты ведешь себя безобразно. И тебе лучше покинуть студию.

– Поки-и-и-и-и-и-нуть?! А с чего бы? Я приглашенный гость! Не-е-е-ет! Я еще посмотрю, я еще скажу всем, кем ты была, пусть подумают, как ты все вот это заработа...

Закончить ему не удалось. Появившийся откуда-то Зиновьев, похоже, слышал пламенную речь Дашиного одноклассника. Он резко приподнял Пашу за свитер, тряхнул его. К ним подскочил Витя Осокин и принял тело в свои руки.

– Витя, вон его отсюда, подальше. И не впускать!

* * *

Зиновьев тяжело опустился на диван, незаметно потер грудь под пиджаком.

– Вась, что ты? Болит?

– Нет, Дашка, не переживай. Это душа болит. Противно. Ты ведь, наверное, верила ему, да? Хорошим его считала, да?

– Да... Я даже не поняла, что с ним.

– А с ним, Даша, как со многими. Увидел меня и решил, что я, старый козел, тебе за услуги какие-то «вот это вот все». – Зиновьев передразнил похоже Пашку. – Даш, противно. Не могу. Ты хоть объяснила бы ему, как ишачила дворником, как потом картинки свои рисовала, как стала хозяйкой студии. То есть трудилась, а не просто так, с неба упало! Да, помог я тебе. Ну и что? Это что, разрешает ему хамом быть?

– Вась, ты успокойся. Я сама не ожидала от него такого взрыва.

– Противно, Даш! Все только про деньги: на какие деньги то, на какие – это. И ни слова о том, что у людей есть еще человеческие отношения. Вернее, бывают...

– Михалыч, ты успокойся, ладно? Как сердце?

– Да нормально сердце! – Зиновьев снова машинально потер грудь под пиджаком. – Дашка, а что, я и в самом деле такой вот старый козел, да?

– Вась, ну что ты опять, а? Сто раз мы на эту тему говорили. Козлы бывают и молодые, между прочим!

– Да? А мне кажется, молодые – это стрекозлы!

* * *

В доме Зиновьева, в том, где жили его супруга и сын, стояла гробовая тишина. Кира Сергеевна в длиннополом махровом халате лежала в своей спальне поперек широкой кровати с мокрым полотенцем на лбу.

С утра она вдрызг разругалась с Мишенькой и сейчас демонстрировала свое жуткое состояние, распахнув двери в комнаты и надеясь, что неблагодарный ребенок обратит-таки на нее свое внимание. Но все было абсолютно бесполезно. Мишенька сидел за своим компьютером, в котором все пищало и шуршало, и он периодически включал там что-то и разговаривал со своими друзьями, и до мамы ему не было никакого дела. Абсолютно!

Потом Кира Сергеевна услышала, как запищали кнопки на его мобильном телефоне. О-о-о, она уже догадывалась, кому он будет звонить. Кира Сергеевна забыла, что у нее болит голова. Она содрала со лба мокрое полотенце, на цыпочках вышла в прихожую и почти прижалась ухом к дверному косяку.

– Марина! Я очень хотел сейчас тебя услышать...

Мишенька аккуратно, медленно, но уверенно подошел к двери и плотно прикрыл ее, едва не прищемив нос любопытной Кире Сергеевне. Ей в этот момент стало немного жутковато: между ними было полметра, и ей показалось, что Миша почувствовал, что она стоит прижавшись к двери и подслушивает. Он не видел ее – это точно. Но, как у всех слепых, у него был обостренный слух. Иногда, когда Кира Сергеевна мышью просачивалась в его комнату, он медленно поворачивался к ней, какое-то время всматривался в пустоту и четко говорил:

– Мама, ты что-то хотела?

Ей при этом приходилось признаваться, что она «только-только зашла», и придумывать причину.

И сейчас он явно почувствовал ее присутствие, потому и дверь прикрыл.

«Засранец!» – Кира Сергеевна со злостью врезала кулаком в свою ладошку и скривилась: все-таки до чего ж костлявая она, даже самой стало больно!

Утром сынок выдал ей такое, что она с трудом сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину: ее неполноценный, неприспособленный к жизни, толком не понимающий ничего в этой самой жизни сынок сообщил ей, что намерен... жениться!

* * *

– Я знаю, мама, что ты можешь мне сказать, что я сошел с ума, что мне нельзя, что я не такой, как все. Все знаю. И все же... Мы так решили.