Потерев щеки ладонями, чтобы они приобрели живой цвет, Катя накинула куртку, но уже в лифте решила, что вообще не пойдет в школу, если Шмаевского не будет на первом этаже. Пусть Ракитина торжествует, и Танька Бетаева тоже, раз она из подруги превратилась в такую злобную летучую мышь! Наплевать. На все будет наплевать, если Руслан ее обманет.

Перед выходом из лифта Катя опустила глаза. Надо себя подготовить к пустому подоконнику. Так… Вот сейчас она увидит, что…

Она с трудом заставила себя поднять глаза. Самый широкий подоконник их дома действительно был пуст. Сердце отвратительно екнуло и, похоже, перестало биться. Только не плакать. Только не плакать! Она же себя готовила к этому. Все нормально. Ничего неожиданного не случилось. Можно возвращаться домой. Гори этот День влюбленных огнем! Все гори огнем!

Бесчувственным ватным пальцем Катя снова нажала на кнопку лифта, и именно в этот момент хлопнула дверь подъезда. Девочка машинально повернула голову. По лестнице поднимался Руслан Шмаевский. Кате нечем стало дышать, в глазах потемнело.

— Кать! Ты чего? — подскочил к ней Руслан. — Тебе плохо?

— Я… думала, что ты не придешь… — одними губами проговорила она.

— Как же я мог не прийти, когда… Кать! Да ты что! — Он развернул ее к себе и поразился бледности лица. — Я же не мог не прийти…

И тут она расплакалась, горько и некрасиво всхлипывая. Руслан прижал ее к себе, приговаривая:

— Ну… не надо, Катя… Все же хорошо… И вообще, сегодня праздник. Надо радоваться, а ты плачешь.

Она оторвала лицо от его груди и внимательно посмотрела, не врут ли его глаза. Глаза Руслана Шмаевского были серьезны и, как ей показалось, нежны. Он хотел поцеловать Катю, как вчера, но они услышали, что где-то вверху хлопнула дверь, потом туда, вверх, поскрипывая, пополз лифт, а из соседней квартиры показался мужчина с кейсом и в распахнутой дубленке. Он посмотрел на молодых людей неприветливо и хмуро, а потом очень выразительно глянул на исписанные маркером стены. Хотя Катя с Русланом не имели никакого отношения к этим настенным росписям, им почему-то сделалось стыдно, и они, взявшись за руки, выбежали из подъезда.

Возле школы Катя вытащила свою ладонь из руки Шмаевского.

— Не надо дразнить гусей, — сказала она.

Руслан, согласившись с ней, кивнул.

Школа встретила их невообразимым гомоном, который позволяется устраивать только в великие праздники. Из кармана синей форменной одежды охранника дяди Коли торчала ромашка с красной надписью на желтой серединке: «I love you», а румяное лицо излучало такую радость, будто его только что представили к награде за спасение юных жизней вверенных ему школьников.

Весь гардероб был увешан связками разноцветных шаров, а на стенде с расписанием уроков красовалось огромное розовое сердце. На нем кривоватыми и толстыми красными буквами было написано: «Поздравляем всех с Днем влюбленных! Желаем срочно влюбиться, если вы еще не успели!» Дежурные, стоящие у дверей, ведущих в коридоры школы, были нарядно одеты и всем входящим прикалывали на грудь небольшие и тоже розовые бумажные сердечки. На Катином было выведено «9-28», на Руслановом «9-29».

— И что это значит? — спросил Шмаевский у дежурного старшеклассника.

— Две последние цифры — это вроде адреса для «валентинок» и писем, а девятка означает, что вы в девятом классе учитесь. Чтобы почтальоны не путались.

Катя с Русланом прошли на лестницу. Она тоже вся была убрана шарами, увешана разноцветными бумажными сердцами, цветами, сказочными птицами и блестящими бантами из фольги. Школьники, разодетые, как на дискотеку, носились по ступенькам со скоростью баллистических ракет. Девчонки сверкали блестками на лицах и волосах. Губы их были накрашены ярче обыкновенного. Почти каждая могла похвастать новыми броскими украшениями, испускающими разноцветные искры не хуже драгоценных камней. Многие держали в руках палочки с прикрепленными к ним сердечками на дрожащих пружинках.

Катя в джинсах и синей спортивной куртке выглядела странно и нелепо. Дрожащей рукой, сильно уколовшись булавкой, она сорвала с груди бумажное сердце с номером и сунула его в карман. Шмаевский, разглядывая стены и уже снующих по лестнице почтальонов с яркими картонными сумками в руках и с бейджиками «Почта» на груди, не заметил этого ее жеста отчаяния.

Кабинет русского языка и литературы, куда зашли Катя с Русланом, был так перегружен украшениями, что напоминал игрушечный отдел магазина «Детский мир». На партах сидели разноцветные мягкие игрушки, на окнах гуашью были нарисованы все те же розовые сердца и стреляющие в них желтоволосые толстые амурята, а на стенах не было свободного места от прилепленных к ним поздравительных открыток, фотографий и чуть ли не елочной мишуры. Кате показалось, что к горлу подступает тошнота. Как же все это пошло! Как отвратительно! И зачем она пришла в школу? Все равно нормальных уроков в такой обстановке не будет. Разве можно заниматься придаточными предложениями под прицелом этих уродливых ангелочков на окнах?!

А в классе между тем заметили, что она вошла в дверь вместе с Русланом. Все перестали разговаривать и размахивать сердечками на палочках, но переполненная своими мыслями Катя этого не заметила. Она стояла посреди кабинета, размышляя, стоит ли уйти сразу или все-таки после урока классной руководительницы, чтобы она потом не придиралась.

Зато Шмаевский видел все. Он взял сразу вздрогнувшую всем телом Катю за руку и повел к своей последней парте. Тишина сделалась до того пронзительной, что ее наконец «услышала» и Катя. Она плюхнулась на новое место и замерла с прямой спиной и ломотой в затылке. Все-таки надо было уйти сразу, а то теперь как-то глупо…

А в класс уже влетела Ленка Ватникова из девятого «А» в канареечного цвета брючном костюме, с почтальонской сумкой наперевес и заверещала во все горло:

— Я почтальон девятых классов! Прошу любить и жаловать! Все «валентинки», письма и записки сдавать мне! Если кто хочет что-нибудь послать на другие параллели, например, восьмым или десятым классам, то ищите по школе их почтальонов. Про десятые ничего не знаю, а у восьмых почтальоном — Наташка Яковенко. А если кто стесняется передавать свои письма нам в руки, то возле столовки висит большой ящик для всех. После уроков его вскроем, а разносить послания будем вечером, на дискотеке! А если чьего-то номера не знаете, не страшно. Можете фамилию написать и класс. Разберемся! Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Может, у кого-нибудь уже есть готовые «валентинки»? — спросила Ленка. — Уже можно сдавать!

Девятый «Б» молчал. Все сидели и прятали глаза друг от друга.

— Да не бойтесь вы! — рассмеялась Ватникова. — Я ничего не узнаю. Мне ваши любовные записки читать некогда! У меня вот тут уже целая куча всего от других девятых. — И она потрясла своей картонной сумкой. — Раздавать буду не сейчас, а после этого урока. Мы так договорились: перед уроком собираю, а раздаю только после него. Так что сдавайте «валентинки», пока я тут, а то потом будете долго бегать за мной по школе!

Первой встала со своего места Ира Ракитина. Она подошла вплотную к Ватниковой и что-то быстро переложила из своего кармана в ее почтальонскую сумку. После этого будто прорвало плотину. Одноклассники окружили Ленку, стараясь засунуть ей в сумку свои послания так, чтобы окружающие не поняли, кому они предназначены. Ватникова, кулаком утрамбовав в сумке почту, ушла из их класса очень довольная своей сегодняшней ролью.

Как Катя и подозревала, все уроки этого дня выходили всмятку. На русском языке Нинуля даже не вспомнила про придаточные предложения, потому что на сегодняшний день ее гораздо больше волновало вечернее выступление девятого «Б» на сцене. Все, кто успел, еще раз прорепетировали свои роли. Мишка Ушаков неожиданно оказался неплохим Онегиным. Даже его смешное завывание куда-то делось. Катя с удовольствием поаплодировала ему вместе со всеми.

— Да, Ушаков, я тебя явно недооценивала! — призналась Нинуля. — Зря я тебе Лермонтова советовала. Как ты сейчас красиво прочел:

Я знаю: век уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я…

Молодец! Не ожидала! Здорово! Я прямо чуть не прослезилась!

— Это он ради Веронички старался! — ввернула Ракитина, и все рассмеялись, а Уткина покраснела натуральным маковым цветом.

— И что такого! — не стал отпираться Ушаков. — Как говорится: любовь — это страшная сила!

На перемене Кате с Русланом поговорить почти не удалось, потому что перекричать динамики, орущие модные песенки, было невозможно. На следующем уроке математики класс хихикал, пищал и шуршал полученными «валентинками». Математичка Зинаида Михайловна некоторое время пыталась призвать всех к порядку, а потом махнула рукой, написала на доске примеры и сказала:

— Кто умудрится их решить среди любовных записок, сдадите тетради, оценку обязательно поставлю в журнал.

Никакого математического оживления на лицах учащихся при этих своих словах Зинаида Михайловна не обнаружила, уселась за свой стол и, тяжко вздохнув, углубилась в яркий журнал под названием «Что хочет женщина».

В конце урока на учительский стол легло всего четыре тетради: Катина, Руслана Шмаевского, толстой Мани Коноваловой и маленького щупленького любителя математики Костика Петухова. Зинаида Михайловна им обрадовалась гораздо больше, чем коробке конфет в виде сердца, которую ей преподнесли девятиклассники. Она потрепала Костика по выпуклой, в виде репки, стриженой макушке и вытерла неожиданно выбежавшую на глаза слезу.

После третьего урока Катя получила письмо. Вместо ее номера «9-28», который, конечно же, никто так и не успел разглядеть, на сложенном в квадрат листке из тетради по русскому печатными буквами значилось: «Прокофьевой, 9 «Б». Катя развернула листок. Такими же печатными буквами там было написано: «Зря ты разинула рот на чужой каравай. Все равно он будет с тобой недолго, потому что ты — длинная уродина!» Конечно же, это писала Ракитина. Или, может быть, даже Танька… Конечно, это все про Руслана. Честно говоря, она, Катя, считает так же, но Ракитиной с Танькой совершенно незачем лезть не в свое дело.

В отличие от одного-единственного послания, которое она получила, у Шмаевского была целая куча «валентинок» и сложенных различными геометрическими фигурами записок. Он читал их со снисходительной улыбкой, потом жестоко мял в кулаке и небрежно совал в сумку. Кате очень хотелось узнать, кто ему писал, но спросить она не решалась. Все-таки у нее нет особых прав на него. Подумаешь, пару раз поцеловались. В конце концов, он тоже может ходить с ней за ручку на спор.

Из-за постоянного шума и музыки Катя с Русланом так и не разговаривали на переменах. На всех уроках они сидели вместе, но на них тоже особенно не поговоришь. За весь день между ними было сказано всего несколько слов. Но Катя видела, что, как и все остальные, Шмаевский писал на уроках записки, слегка загородившись от нее рукой. Поскольку она больше никаких писем не получала, то все это могло значить только одно: Руслан пишет «валентинки» другой девочке, а может быть, даже и не одной. Катя старалась гнать от себя невеселые мысли, но к концу школьного дня ей уже хотелось выброситься из одного из размалеванных окон.

Когда они уже одевались в гардеробе, Руслан спросил Катю, сколько «валентинок» она сегодня получила.

— Нисколько, — ответила она сквозь зубы. Не рассказывать же ему про записку, где ее обозвали уродиной.

— Да ладно! — рассмеялся он. — Если ты думаешь, что мне это не понравится, то зря!

— Я ничего такого не думаю, а говорю правду. Нет у меня никаких «валентинок», — угрюмо ответила Катя и опять подумала, что он над ней издевается. Если сам ей не писал, то кто ж еще напишет?

— Не может быть, — покачал головой Шмаевский, и улыбка на его губах трансформировалась в кривую ухмылку.

Катя подумала, что ему не понравилось, что она ни у кого не вызывает интереса. Каждому парню хочется, чтобы красоте девчонки, с которой он уселся за одну парту, завидовала бы вся школа. Но чего нет, того нет. Пусть он поскорей поймет, что ошибся в ней, и все опять станет, как было раньше.

— Да не огорчайся ты так, — сказала она. — Мог бы и раньше сообразить, что я не королева красоты.

— Погоди… — невпопад ответил ей Шмаевский и бросился к выходу из гардероба.

«Так-то оно и лучше», — подумала Катя.

Ждать Руслана она не собиралась. Вряд ли он вернется. Очень уж поспешно удрал. Стыдно ему за нее, такую неказистую. Даже Маня Коновалова сегодня получала почту. Катя видела, как она хихикала над розовым листком с сердечком, а потом, покусывая кончик ручки и томно улыбаясь, раздумывала над ответом.