Светлана Лубенец - День всех влюбленных

– Знаешь, Катя, вчера в школе мне показалось, что вы уже повзрослели настолько, что способны дать правильную оценку любым жизненным ситуациям. Ваши с Русланом одноклассники разыгрывали сцены о любви с таким горячим чувством, с таким пониманием пушкинского текста, что я почувствовал в вас… товарищей… что ли… Я ошибся. Жаль.

– Что значит, ошибся? И чего же вам жаль? – презрительно спросила Катя.

– Жаль, что вы, способные понять переживания литературных героев, живым людям почему-то отказываете в праве на любовь.

– Любовь и существует только у литературных героев! В жизни ее нет! Разве вы, такой взрослый человек, этого не знаете?

Иван Сергеевич трагически покачал головой и сказал:

– Да-да… Мне Наталья Николаевна говорила об этом твоем нигилизме…

– Говорила?! – вскинулась Катя и попыталась открыть дверь машины, приговаривая: – Да как она могла?! Да кто вы такой, чтобы… Откройте мне дверь! Я выйду!

– Я люблю твою маму, Катя… – тихо сказал Шмаевский, даже не пытаясь помочь ей с дверью.

– Я не верю вам! Я никому не верю! – опять выкрикнула Катя, повернувшись к нему лицом. – Это вы сначала так говорите, а потом уходите к другим женщинам! А те, которых вы бросаете, не хотят жить! И вообще, вы что, не слышите? Я же прошу: немедленно откройте мне дверь!

– И куда же ты пойдешь?

– А вот это – не ваше дело!

– Катя! Ты вся в крови. Лицо разбито. Тебя заберут в милицию и все равно отправят домой. Так не лучше ли…

– Что «не лучше»?

– Не лучше ли без милиции? Давай доедем до вашего подъезда, и мы… поговорим… все втроем.

– С кем это… втроем? – испугалась Катя, почему-то представив, что придется говорить с Русланом.

– Ты, я и твоя мама.

– Еще чего! Не хочу я с вами разговаривать! А вы… Вы же куда-то ехали! Ну и поезжайте себе… А меня выпустите! Немедленно! А то я буду кричать! – расхрабрилась Катя. Она выглянула в окно, но в черно-белом, занесенном снегом дворе по-прежнему никого не было. В такую погоду на улицу выходят только такие неприкаянные, как она, злобные бандиты и… Шмаевские…

– Катя! – укоризненно произнес Иван Сергеевич. – Во-первых, туда, куда ехал, я уже безнадежно опоздал, а во-вторых, я не знаю, как убедить тебя, что не собираюсь обманывать Наталью Николаевну. Я люблю ее и… даже сделал ей предложение!

– Предложение? – удивилась Катя и на всякий случай решила уточнить: – Какое?

– Руки и сердца, – смущенно отозвался отец Руслана. – То есть, проще говоря, я предложил ей выйти за меня замуж.

Катя сжалась в напряженный комок и еле выговорила:

– А что она?

– А она сказала, что без твоего согласия не может. Такие вот дела… Поэтому, раз уж все так совпало, то я прошу у тебя руки твоей матери!

Катя совсем растерялась. На такое его предложение она как-то не рассчитывала. Она почему-то думала, что мать со Шмаевским просто будут встречаться и ездить на его машине развлекаться, к примеру, в новомодные клубы и рестораны.

– А если я не соглашусь?! – не очень уверенно спросила она.

– Мне кажется, ты сделаешь ее несчастной.

– То есть вы хотите сказать, что…

– Я хочу сказать, что твоя мама тоже… любит меня…

– То есть вы хотите пожениться? – растеряв всю свою воинственность, спросила Катя.

– Да.

– А как же мы?

– Кто?

– Ну… я и… ваш сын…

– Руслан-то? Знаешь, он… как-то спокойнее к этому относится. Я, правда, ему еще не говорил о том, что мы хотим пожениться. Понимаешь, мы с твоей мамой вчера собирались сказать об этом вам обоим, но вы куда-то внезапно исчезли…

– И Руслан исчез?

– Ну не совсем, конечно. Он, разумеется, вечером пришел домой. Но все уже было как-то смято, испорчено. Наталья Николаевна, когда обнаружила, что тебя нет с ней рядом, очень расстроилась и прямо из школы сразу ушла домой. Я посчитал не вправе говорить с сыном об этом без вас.

Катя задумалась. Он хочет жениться на ее матери. Ну и что? Штамп в паспорте вовсе не является гарантией того, что потом не найдется еще какая-нибудь тетя Лариса, которая… С другой стороны, мать Руслана умерла уже пять лет назад, если не больше. Иван Сергеевич сто раз мог жениться, но почему-то не женился ни на одной из этих Ларис. Может быть, перефразируя Пушкина, вся жизнь ее (то есть матери) была залогом свиданья верного со Шмаевским? Может, у нее на роду было написано, чтобы муж ушел к другой женщине и оставил ее свободной для этого человека. Но тогда получается, что и мать Руслана умерла, чтобы… Нет, ерунда… Так не может быть…

– И все-таки: как же мы с Русланом? – спросила Катя.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы что, будем вместе жить?

– Не означает ли твой вопрос, что ты готова позволить нам пожениться? – с легкой усмешкой ответно спросил ее Иван Сергеевич.

– На самом-то деле вам вовсе не нужно мое позволение. Это вы так… играете со мной, – горько ответила Катя.

– И опять ты ошибаешься. Дело вовсе не во мне. Твоя мать никогда не сделает ничего против твоего желания. Это я уже понял. Так что, Катя, как ни пафосно это звучит, но наше с Натальей Николаевной счастье в твоих руках.

– Я подумаю над этим, – задумчиво произнесла она. – Отвезите меня домой… или… я могу и сама… тут недалеко…

Катя опять выглянула в окно машины и тут же поняла, что после всего сегодня случившегося ни за что не сможет пересечь свой двор одна, по крайней мере сейчас. Шмаевский очень хорошо понял ее тревогу и сказал:

– Я довезу, только ты все-таки умойся сначала. Вот тут тряпка. Она мятая, но чистая. Я собирался протереть приборную панель.

– Боже мой, Катя? Что с тобой? – ахнула Наталья Николаевна, когда дочь переступила порог квартиры.

– Упала, – ответила Катя и отвела глаза.

– Как можно таким образом упасть? – бросилась к ней Наталья Николаевна и принялась профессиональными материнскими приемами ощупывать тело дочери: все ли цело. – Что случилось?

– Честное слово, я упала. На улице ветер, снег слепит. Я поскользнулась и влетела лицом прямо в угол дома. Пыталась вот снегом отмыться… Только грязь развела…

– Ты обманываешь меня, – прошептала Наталья Николаевна, привалилась к стене, и по щеке ее поползли слезы.

Катя, привалившись к другой стене, предложила:

– А давай я уеду к бабушке в Новгород?

– Зачем? – испугалась Наталья Николаевна и сразу перестала плакать.

– Чтобы не мешать вашему счастью с Иваном Сергеевичем, – ответила Катя и посмотрела на нее исподлобья. От того, что мать сейчас скажет, будет зависеть вся дальнейшая их жизнь.

– Да ты что, Катька! Разве может быть у меня счастье без тебя? – к радости дочери, ужаснулась Наталья Николаевна.

В понедельник Катя в школу не пошла. В воскресенье у нее здорово раздуло губу, а по всему лицу расползлись сине-лиловые синяки. Мать пыталась лечить ее какими-то травяными примочками и присыпками, но они способствовали всего лишь изменению цвета новых украшений дочери на веселенький – зеленовато-радужный. Конечно, в конце концов Кате пришлось признаться и про несданные двести рублей, и про бандита из подворотни, и даже поведать кое-что из разговора со Шмаевским.

– Он прав, Катя, – со вздохом сказала Наталья Николаевна, когда несколько пришла в себя после рассказа о нападении на дочь. – Я не выйду за него замуж, если ты будешь против.

– Почему?

– Я не хочу ломать тебе жизнь.

Катя с благодарностью посмотрела на мать и задала вопрос, ответ на который был для нее тоже очень важен.

– А себе?

– А что я? У меня уже много чего было. И, главное, у меня есть ты, моя Катька! – опять очень правильно ответила Наталья Николаевна, обняла дочь, и они довольно долго просидели молча.

– Ма, я не буду против… если вы поженитесь, – сказала наконец Катя. – Только я не знаю, что вы будете делать с нами.

– С кем?

– Со мной и… с сыном Ивана Сергеевича.

– Вы что, не дружите с Русланом?

– А чего бы это нам с ним дружить? – смутилась Катя.

– А почему бы и не дружить? Он тебе не нравится?

– Почему он должен мне нравиться?

– Потому что ты в таком возрасте, когда мальчики уже должны нравиться.

– Я об этом не думала, – пробормотала Катя, уткнувшись в теплое плечо матери.

– Ну и ладно, успеешь еще, – сказала Наталья Николаевна и опять крепко-крепко обняла дочь.

В воскресенье Катя ждала, что ей позвонит Руслан, потому что Иван Сергеевич должен непременно рассказать ему, что произошло с дочерью женщины, на которой он собирается жениться. А она, Катя, ни за что не станет с ним разговаривать. Или, что еще лучше, громко и членораздельно произнесет в трубку: «Предатель!» и сразу швырнет ее на рычаг. Шмаевский, конечно, начнет звонить без перерыва, но она трубку брать не станет и матери запретит.

Но телефон весь день молчал. Катя несколько раз поднимала трубку, чтобы проверить, не случилось ли с аппаратом чего непоправимого, но зуммер в трубке пищал так, как ему и полагалось. К вечеру Катя уже разозлилась на Шмаевского-младшего окончательно. Даже если она ему абсолютно безразлична и его нисколечко не встревожил тот момент, что его одноклассницу вполне мог убить в подворотне бандит, все-таки есть другие, очень важные вещи, которые им необходимо вдвоем обсудить, например отношения их родителей. Она уже совсем собралась позвонить Руслану сама, но вовремя сообразила, что он может неверно истолковать ее звонок. Вдруг ему опять станет ее жалко и он предложит прогуляться с ним по Питеру и даже позовет в кафе «Шоколадный ежик», хотя душа будет изо всех сил рваться к Таньке Бетаевой. Лучше уж по поводу родителей Катя переговорит с ним позже. Все-таки синяки когда-нибудь да пройдут.

В понедельник Катя уже никакого звонка не ждала. Ясно же, что Шмаевскому нет никакого дела до какой-то там избитой до синяков Прокофьевой, когда рядом с ним практически Татьяна Ларина, хотя и с короткой современной стрижкой перьями. И до родителей ему нет дела. Он явно пустил их отношения на самотек, что, в общем-то, понятно. Когда человек счастлив, его ничего не волнует, кроме предмета своей любви.

Катя уселась в кресло, решив еще раз перечитать письмо Татьяны. Что же в нем такого, что все парни с ума сходят! Скользнув глазами по странице, она сразу выхватила взглядом следующие строки:

Вообрази: я здесь одна,

Никто меня не понимает,

Рассудок мой изнемогает,

И молча гибнуть я должна.

Я жду тебя…

Книга выпала из рук Кати. Надо же! Оказывается, в этом письме каждая девушка может найти себя! Откуда про нее, несчастную, всеми брошенную Екатерину Прокофьеву, которая будет жить в двадцать первом столетии, знал Пушкин? Она, как и написано в книге, совершенно одна, изнемогает и гибнет! Она совершенно запуталась: где жизнь, где роман, где правда, где ложь? У Ивана Сергеевича Шмаевского красивые глаза. Наверное, в них и влюбилась ее мама. У Руслана они точь-в-точь такие же! И губы у него нежные и теплые! Катя отдала бы все на свете, чтобы Руслан еще раз хотя бы просто взял ее за руку, как тогда в классе… И хорошо бы при всех. И, конечно же, на виду у Таньки Бетаевой.

Во вторник Катя с утра собралась в школу. Вечером воскресенья к ним приходила мамина подруга тетя Надя с чудодейственными, как она говорила, мазями. На ночь Катино лицо намазали этими мазями, замотали бинтами, и она стала похожа на мумию какого-нибудь Аменхотепа. Несмотря на все эти ухищрения, к утру синяки все равно никуда не исчезли с ее лица, но зато опять поменяли цвет: с зеленовато-радужного на желто-коричневый. Их, конечно, лучше не стоило предъявлять одноклассникам, но усидеть дома Катя уже не могла. Она должна была видеть Руслана. Хотя бы только для того, чтобы поговорить о родителях. Пусть он больше никогда не возьмет ее за руку, но она наконец вдоволь насмотрится в его шоколадные глаза.

Катино появление в классе произвело настоящий фурор. Общее мнение, как всегда, высказал Мишка Ушаков:

– Ну, Катерина, ты прямо как с мафиозной разборки! Классные синячары!!! Клянусь, у меня за всю мою многотрудную жизнь таких не было. Это кто ж тебе так наподдавал? Ты скажи! Мы разберемся!

– Отстань, я упала, – нервно отмахнулась от него Катя. Она стояла посреди кабинета, и ее занимал куда более важный вопрос: куда ей теперь садиться. Последний раз она сидела рядом со Шмаевским за последней партой. Сейчас его в классе еще не было. Но если бы и был, вряд ли предложил бы ей место рядом с собой. Вон как Бэт враждебно на нее смотрит! И вертится возле его последней парты. Похоже, она костьми ляжет, но Катю туда не допустит.

– Ну ты мне-то не заливай! Она, видите ли, упала! – не отставал Ушаков. – Уж я навидался синяков! Я даже знаю этот удар под челюсть! На себе испробовал! Зубами так и впиваешься в собственные губы! Так что ты, Катька, не стесняйся! Назови фамилию этого подлеца или… – Он не закончил и со значением посмотрел на Бетаеву, которая под его взглядом лишь презрительно фыркнула. – В общем, мы сможем за тебя отомстить, Катерина!