— Если не ошибаюсь, она твой единственный родственник? Что ж, по-моему, это замечательная идея. В каком городе жили твои дедушка с бабушкой?

— В Брайтоне.

— О, тебе понравится Брайтон. Однажды я ездила туда на конференцию, получила массу удовольствия. — Она расцеловала Джулию в щеки. — Если будешь не очень занята, пошли мне открытку. Королевский павильон великолепен!

Глава двадцать седьмая

Брайтон, июль 1990


Три месяца спустя Джулия грелась на солнышке, сидя на скамейке у Королевского павильона. На фонарном столбе возле скамейки висела полинялая листовка: «Мандела свободен!!! Празднуйте с рабочими-социалистами!»[11] Поодаль старуха-нищенка кормила голубей. «Пообещай мне, что съездишь в Брайтон, — попросила Молли. — Кирилл очень хотел увидеть место, где жили его родители». И вот Джулия здесь, в городе, где был зачат ее отец. От этой мысли становилось даже как-то не по себе.

Она снова остановила взгляд на клюющих хлеб голубях — сплошной массе сизых перьев, в которой сливались движение и неподвижность, пространство и его отсутствие. Джулия начала мысленно играть с этими понятиями еще на Мальорке, где пробыла две недели. Она прилетела в Пальму и взяла такси до Пуэрто-Полленка. Именно во время этой поездки она и увидела ее — обветшалую ветряную мельницу; ее красно-белые крылья быстро крутились, и это движение складывалось из пространства и отсутствия пространства. Ощущение движения — вот чего она искала с тех пор.

На Мальорке Джулия рьяно взялась за кисть, экспериментируя с этими идеями. Потом она провела неделю в Париже — это было восхитительное время, но ей не хотелось слишком много думать о нем, — а после этого приехала в Англию, где поначалу все было прекрасно. Ей подыскали квартирку в Камдене, состоявшую из мастерской с хорошим освещением и смежной жилой комнаты. Первый месяц ей там отлично работалось, а потом начался застой. Все, что она написала за последние две недели, было откровенной дрянью, и она постоянно искала предлоги, чтобы отлынивать от работы. Джулия пыталась убедить себя, что это все Англия виновата, что здешний климат ей не подходит. Но дело было не в Англии, а в ней самой.

— Какая нелепость! — произнесла она вслух, пошевелившись на скамейке. Переплыть океан, и в результате — ничего!

В последние дни нерабочее настроение переросло в усталость, и уже к трем часам дня ей сводило челюсти от зевоты. Потому-то сегодня утром она и приехала в Брайтон — выполнит наказ тети Молли, а заодно и отдохнет несколько дней.

Джулия очнулась от задумчивости. Пора было разделаться с главной достопримечательностью Брайтона.


«О-о-о!..» Джулия вместе с остальными закинула голову к потолку и увидела пальму, а в ее кроне — два свирепо горящих глаза и согнутые бронзовые крылья. Дракон.

— Длина центральной люстры, которую дракон держит в когтях, составляет тридцать футов, а весит она одну тонну. На потолке пиршественного зала изображены сказочные животные. Все это — масонские символы, как и луна с планетами на балдахине, где также можно увидеть масонское всевидящее око. Во время Первой мировой войны Павильон служил госпиталем, и можно только догадываться, что чувствовали раненые солдаты, когда приходили в себя и впервые видели эти потолки. В то время рассказывали, что некоторые солдаты, очнувшись, принимали медсестер в белых костюмах за ангелов…

Джулия вышла через магазин сувениров, купив там три открытки с изображением люстры-дракона.

На следующее утро, выспавшись, Джулия почувствовала себя лучше. Гостиничный завтрак из гренков и кукурузных хлопьев не вдохновлял, и все же довольно приятно было сидеть в девять часов утра в эркере и смотреть в окно на море. Отсюда было видно, что пирсов — два. Ближний она видела вчера, но если бы тогда она обернулась и посмотрела назад, то заметила бы на другом конце пляжа его призрачного двойника. Дальний пирс казался совсем развалюхой, но благодаря горстке изящных зданий, примостившихся на ребрах металлического каркаса, был определенно красивее первого.

Вдали за пирсами застыл, словно пришпиленный к горизонту, крошечный кораблик. Если смотреть на карту, то от южного берега Англии, где она сейчас находится, до северного побережья Африки — рукой подать. Африки, где сейчас Лайам. Джулия старалась поменьше думать о нем, хотя по сути дела из-за него она отправилась в это путешествие. «Может быть, попытаешься попасть в Европу в это же время? — предложил он, когда был одобрен его научно-исследовательский проект. — Мы могли бы встретиться». Они и встретились — в Париже — и провели вместе целую неделю: ходили по музеям и картинным галереям, предавались любви. Они не договорились о том, когда встретятся в следующий раз, но через пару месяцев Лайам летел на конференцию в Рим, и можно было надеяться, что он сумеет выбраться в Лондон или Джулия сможет приехать к нему в Италию. «Было бы здорово посмотреть Рим вместе, — сказал он. — Напиши мне, когда решишь». Ей уже давно следовало написать ему, но она просто не знала, как ответить на его последнее письмо, которое заканчивалось словами: «Люблю, Лайам». Что значит это «люблю»? То же, что «с любовью, Лайам», иначе говоря — не более чем дружеское прощание? Или же это признание: «я тебя люблю»? За то время, что они встречались — уже около года, — слово «любовь» ни разу не было произнесено. Оба они были занятые люди, увлеченные своей работой, за плечами у обоих был не один роман. Это «люблю» стало для нее настоящей проблемой.

— Все в порядке? — Скучающая официантка взяла у нее пустую тарелку.

— Да, спасибо. Кстати, второй пирс… Давно он в таком состоянии?

— Западный пирс закрыт уже много лет.

— Наверно, он был необыкновенно красив.

Официантка пожала плечами:

— Он уже на соплях держится. В один прекрасный день просто обрушится в воду.


Через час Джулия вышла на эспланаду, с которой открывался вид на море. Обходя стороной нищих и пьянчужек, ночевавших на деревянных скамейках в старомодных беседках, она миновала океанариум и Дворцовый пирс с его залами игровых автоматов и сошла на нижнюю дорожку, идущую над покрытым галькой пляжем. Посередине между двумя пирсами она остановилась. Место ей приглянулось: не слишком людно и есть прокат шезлонгов и зонтов от солнца.

Однако оказалось, что этот клочок пляжа пользуется популярностью, и через час-другой под шезлонг Джулии то и дело залетал надувной мяч, которым играли дети расположившихся по соседству семейств. Она в который раз подала мяч малышу, и он потрусил прочь.

Пора было идти — Джулия хотела как следует осмотреть Дворцовый пирс.

Она купила мороженое и облокотилась на парапет; к рукам пристали частички слезающей краски. В нескольких шагах чернокожий подросток с прической из косичек кормил чаек, бросая им чипсы и смеясь тому, как птицы хватают их на лету. Чуть дальше сидела с удочкой седая старушка, возле нее стояло старое металлическое ведро. Интересно, подумала Джулия, какая рыба здесь водится. Когда они в детстве рыбачили на своем маленьком пирсе, им попадались в основном лещи и плоскоголовы.

Джулия снова посмотрела на берег, на отели, выстроившиеся вдоль приморского бульвара. Здесь жили ее дедушка и бабушка — Ричард и Нина; они гуляли по эспланаде и по пирсу. В детстве Джулия не слышала никаких семейных историй о Брайтоне, упоминался лишь Челтнем… Джулия даже вздрогнула от ужаса при воспоминании о воскресных визитах к тете Анне, жившей в старом доме в Тувонге. Огуречные сандвичи, истекающие на жаре соленой влагой, здоровенные ломти «мраморного» торта, черный как деготь чай… В гостиной у Анны время ползло как улитка, и Джулия с тоской слушала тиканье громоздких деревянных часов. Тяжелые красные портьеры были задернуты, и Анна сидела в полумраке со своими английскими женскими журналами, присланными морской почтой и в день прибытия устаревшими уже на месяц. Для Анны весь мир вертелся вокруг Челтнема. Ее мир был населен дряхлыми хромоногими полковниками, когда-то служившими в Индии, и их женами, любительницами званых вечеров с танцами, не растерявшими своей утонченности после многолетнего издевательства над слугами.

Джулия знала, что отца растили аборигенки, хотя он и не любил говорить об этом. Пару раз она пыталась расспросить его, и однажды он обмолвился, что они были хорошими нянями. Но тут же быстро добавил, что, к несчастью, им нельзя было доверять. Джулия знала, кто внушил ему это — тетя Анна. Это она считала, что чернокожие только и ждут подходящего момента, чтобы предать своих хозяев. Анна умерла в семьдесят с лишним лет. В последние годы жизни она впала в старческое слабоумие, не узнавала никого и яростно отрицала всякий намек на то, что когда-то была замужем за священником.

Джулия не могла удержаться от улыбки, вспомнив мамин рассказ о том, как отец впервые привез ее в Тувонг, чтобы познакомить с тетей Анной. Маму поразила кружевная скатерть и серебряный чайный сервиз. Анна спросила у нее, когда она дебютировала. Рассказывая об этом, мама всякий раз хохотала до слез. «Я была сбита с толку и сказала, что вообще-то я всего лишь секретарша. Мне и в голову не пришло, что она говорит о выходе в свет!»

Джулия подумала: интересно, каким бы был отец, если бы вырос здесь? А какой была бы она сама, коли на то пошло? Совершенно другим человеком, вполне возможно, что и не художницей вовсе, а одной из тех мамаш на пляже, с тремя детьми… Нет, это абсурд. Если бы отец вырос здесь, он не встретил бы маму, и самой Джулии не было бы на свете.


Зря она не купила карту. Вчера ей на каждом шагу попадались кафе, но сегодня она, видимо, отклонилась от главного туристского маршрута: магазины неказистые, и хоть бы одно кафе! По пути оказался пассаж, и Джулия зашла внутрь — там попрохладнее, и наверняка найдется какая-нибудь забегаловка, где можно выпить чашку чая и спросить дорогу. Она прошла мимо зоомагазина, в витрине которого громоздились аквариумы с золотыми рыбками, и киоска с комиксами, а потом ее взгляд упал на вывеску с рекламой услуг гадалки: «Гадание по руке, на картах Таро, на чайных листьях, по хрустальному шару…»

— Давайте, заходите. — Из-за линялой занавески, закрывающей вход, высунулась голова женщины с седыми вьющимися волосами и цыганскими серьгами.

— Нет-нет! — попятилась Джулия. — Я просто смотрю. Я не собиралась… Нет ли тут поблизости какого-нибудь кафе?

— Нет, но у меня как раз заварен чай.

— Нет, право же… — Джулия прошла не так уж много, но у нее ныли ноги и она чувствовала, как на нее снова наваливается усталость.

— Я вижу, что гадание вас не интересует. Но клиент, с которым мы договорились о встрече, не пришел, так что я вполне могу угостить вас чашкой чая с печеньем. — Занавеска отдернулась. — Заходите.

Это была скорее каморка, чем комната. Воздух был пропитан ладаном, а стены обклеены плакатами и рекламами: установка энергетической защиты, исцеление верой, диагностика по биополю…

Хозяйка кивнула в сторону маленького столика, покрытого скатертью в красно-белую клетку.

— Вы из Австралии. Из какого штата?

— Из Квинсленда.

Джулия выдвинула деревянный стул и втиснулась в него. В середине стола на деревянной подставке покоился хрустальный шар. Гадалка отодвинула его и поставила на его место заварочный чайник.

— Я была в Австралии, только не в Квинсленде. — Гадалка открыла буфет и достала оттуда цветастые чашки с блюдцами. — Мой брат эмигрировал сорок лет назад и живет в Дарвине. Женат на австралийке, с которой там познакомился. В письмах он все зазывал меня к себе, ну и как-то раз я съездила к нему в отпуск. Не могу сказать, что хотела бы там жить — народ там приветливый, это да, но жара и мухи — это что-то невыносимое. И все эти мужчины в майках и шортах, многие еще и босиком, и хлещут пиво прямо из банок. А женщины прикованы к кухонной плите. Хотя, если верить моей невестке, теперь все меняется. Вы впервые в Англии?

— Да. Я немного путешествовала по Азии и в Штатах была, но Европа… не знаю, все никак было не собраться.

На стене напротив висела потрепанная таблица с изображением карт Таро. Когда Джулия училась в художественном колледже, один из лекторов сделал серию гравюр, основанных на Таро, и она до сих пор помнила названия некоторых карт: Маг, Верховная жрица, Император, Влюбленные…

— Меня зовут Одри. Одри Проктор. Когда-то я была Одри Вайс, но после развода опять взяла девичью фамилию.

Одри села, открыла жестяную банку с шоколадным печеньем и подвинула ее через стол Джулии.

— Спасибо. А я Джулия Трулав, — представилась Джулия и потянулась за печеньем.

— Да что вы говорите! Нечасто встречаешь людей с такой фамилией. Мне лично она всегда очень нравилась. Итак, Джулия Трулав, дайте-ка я угадаю… Вы — художница.