Все пошло по кругу. Джереми и доктор Норт говорили, чего хочется Джереми, а его родители расстраивались. Теперь я понял, почему Джереми так нервничал перед разговором с ними. Даже при нашем присутствии они злились. Они и меня вгоняли в жуткий стресс.

Я представил, как Джереми живет в этом стрессе постоянно, и подумал, что, может, из-за этого он так подавлен и встревожен. Хотя, наверное, тут все сложнее.

— Мне нужно, чтобы вы поняли, — произнес доктор Норт, когда все наконец успокоились. — Решение о будущем Джереми принимает только он сам. Я даю ему советы о том, как ему нужно поступить с моей точки зрения, но он сам принимает все решения, касающиеся его здоровья.

— Итак, вы предлагаете нам платить за то, что с ним все нормально? — спросил мистер Сэмсон, а его усы продолжали подергиваться. — Платить и позволить ему жить с этим мальчиком, с которым, как он думает, он встречается?

— Мы начали оформлять документы для того, чтобы Джереми присвоили инвалидность и социальные выплаты…

— Инвалидность? — лицо миссис Сэмсон скривилось, и Джереми еще больше сгорбился.

Моя мама выглядела так, будто хотела что-то сказать, и она обратилась к маме Джереми.

— Габриэль, я понимаю, что, когда твоему ребенку присваивают статус инвалида, это огорчает. Я понимаю больше, чем ты можешь себе представить. Но отрицание не изменит ситуацию Джереми, оно фактически лишает его возможности получить помощь и социализироваться в обществе.

После этих слов мистер и миссис Сэмсон стали так орать, что мне захотелось подать знак моей маме о том, что мне нужно выйти. Я смотрел на Джереми и думал, что он тоже хочет уйти, но он не мог покинуть свой же сеанс групповой терапии. Крики заставили меня чувствовать себя тревожно, но я волновался, что если уйду, то мы с Джереми не сможем жить в «Рузвельте» вместе.

У Джереми, в отличие от меня, не было с собой телефона, поэтому я достал из кармана свой, открыл блокнот и стал печатать перед тем, как передать телефон Джереми.

«Крики — это плохо. Мне хотелось бы, чтобы мы ушли»

Он прочитал мой текст и напечатал ответ.

«Да. Прости. Ты можешь уйти, если хочешь»

Когда он вернул мне телефон, я поставил букву «Э» перед моим текстом и «Дж» перед его, как бы разделяя их, и напечатал снова.

«Э. Я не хочу уходить без тебя»

Джереми издал легкий вздох, прочитав мое послание.

«Дж. Не думаю, что смогу уйти. Тебя беспокоят крики? По тебе не скажешь, ты так спокоен. Даже не напеваешь и не качаешься».

Из-за этого я напрягался еще больше. Из-за необходимости сидеть не двигаясь, слушая эти крики.

«Э. Я пытаюсь быть хорошим, чтобы твои родители не называли меня недопустимым словом».

Это было все, что я написал, но Джереми смотрел на мой текст так долго, будто я накатал целую поэму. Он крепко сжимал мой телефон в руке, не отводя от него взгляда. На заднем плане наши родители вопили друг на друга, а тихий голос доктора Норта пытался заставить их успокоиться. Затем Джереми закричал:

— Хватит!

Я вздрогнул. Его голос был злым, и напев сорвался с моих губ, прежде чем я смог его остановить. Я даже пару раз качнулся, но остановился, когда Джереми положил свою руку мне на плечо. Это было абсолютно правильное прикосновение. Хорошее, потому что это было его прикосновением, крепкое, но не слишком, и не такое легкое, от которого моя кожа начинает зудеть.

— Извини, — сказал Джереми значительно мягче. — Я не хотел тебя напугать.

Я слегка качнулся, но не стряхнул его руку.

— Слишком много криков. — Хотя сейчас никто не кричал.

Все молчали и наблюдали за мной. Мне хотелось напевать, качаться, взмахивать. И чем больше они смотрели на меня, тем больше хотелось снять это напряжение, но Сэмсоны подумают, что я глуп. Умственно отсталый. Мои оценки и дипломы не берутся в расчет, когда я напеваю, качаюсь или взмахиваю руками.

Мне нужно было уйти, но я чувствовал, что мой побег разрушит наши шансы. Так что очередная попытка покачаться или напеть кукую-то мелодию с треском провалилась.

Джереми взял меня за руку. Он не кричал, но разговаривал со своими родителями таким строгим голосом, которого я раньше от него не слышал.

— Я устал от всего этого. Мне плевать на то, что вы думаете. Я живу сам по себе. Вы можете упаковать мои вещи или выбросить их. Мне плевать. Фигово, конечно, что у меня настолько сложное психическое заболевание, что я считаюсь инвалидом, но это не значит, что я должен терпеть все эти крики и позволять мешать меня и моего парня с дерьмом. — Его рука сжала мою. — Он мой парень. Я не знаю, почему он хочет жить с ходячей катастрофой вроде меня, но рад этому, потому что он — единственное хорошее, что есть в моей жизни. Мысль о том, что мы будем жить вместе в «Рузвельте» заставляет меня упорнее трудиться и вставать по утрам. Я не хотел оставаться в больнице, пока «Рузвельт» не откроется. Я хотел вернуться домой, чтобы у меня был мягкий и осторожный переход к новой жизни, но я слишком нервничал, чтобы сказать вам об этом, поэтому думал, что будет лучше, если здесь будут присутствовать Эммет и его семья. Но вы смущаете и унижаете меня и его. Так что мы закончили. Просто закончили. Я лучше останусь в больнице или под мостом, чем поеду к вам домой.

Сэмсоны снова начали орать, и я больше не мог это терпеть. Я отпустил руку Джереми и показал знаком маме, что мне нужно уйти, иначе я взорвусь.

Джереми хотел поговорить со мной, хотел остановить, но не смог. Я сдерживался до тех пор, пока не вышел из комнаты, а выйдя из нее, я отвернулся к стене и стал напевать, качаться, хлопать и взмахивать руками. Коридор был пуст, но в моей голове все казалось таким резким и громким.

Меня позвала мама. Она не прикоснулась ко мне, но встала рядом и сказала, что папа пошел заводить машину, а мы выйдем на стоянку через боковую дверь. Алтея молча стояла чуть поодаль и была похожа на охранника. Мне полегчало.

Мы вышли через вход только для персонала, пользоваться которым обычно было нельзя, но моя мама врач, а врачи в больницах делают все, что хотят.

Дома они хотели, чтобы я отдохнул, но я хотел посидеть за компьютером.

Долгое время я работал за закрытой дверью, в которую в итоге постучала мать.

— Я в порядке, — сказал я.

— Мне нужно поговорить с тобой и убедиться в этом. Также тебе нужно поесть и что-нибудь выпить. Шесть часов уже прошло.

Я посмотрел на свои часы и увидел, что так и есть, но мне все равно не хотелось останавливаться.

— Я почти закончил. Уже создаю дизайн.

— Хорошо. Я подожду, но зайду внутрь.

Я не заметил, как она вошла в комнату, потому что моя мама умеет быть тихой. Закончив писать программный код, я его перечитал.

— Я собираюсь его запустить и посмотреть, работает ли он, или я допустил ошибку.

— Ничего, если я посмотрю?

— Ага.

Я запустил программу. Она была не сложной, но выглядела неаккуратно, потому что я создал сложный дизайн.

— Симпатично. Мне нравится изменения цвета. Что еще она делает? — Это она пошутила, мои программы всегда делают что-то еще.

— Модели числовой подачи комментариев. Я предложил людям разные цвета для оформления беседы, варианты ответов и таймер, чтобы видеть, как долго им пишут ответ. Я собирался закодировать общие слова, но решил не заморачиваться.

— Откуда ты берешь комментарии?

— Из беседы на «Реддите»22.

— О, дорогой. Ты же знаешь, что мне не нравится, когда ты заходишь на этот сайт. Тем более сегодня.

Я наблюдал, как модели переплетаются, позволяя числам успокоить меня. Я задал им медленное движение, чтобы запомнить код каждой части, которую я написал.

— Это была ужасная беседа, а я сделал ее симпатичной.

— О чем была эта беседа?

Я уставился на код.

— Пост, в котором родитель говорит о том, как он лечит аутизм своего сына.

— Эммет. — Она положила руку на мое плечо. — Пожалуйста, скажи, что не слушал ни одного из них. Мы уже обсуждали это. Ты не болен. Тебя не нужно лечить.

— Я не такой, как все остальные. Не такой, как кто-то еще.

Теперь код стал похож на водоворот, потому что это была часть беседы, где люди уже написали много разных коротких фраз, и некоторые комментарии были удалены. Я заставил модель менять направление каждый раз, когда чей-то комментарий удалялся. Поэтому она часто меняла направление.

— Мама, иногда я думаю, что ты неправа. Есть такое понятие как «нормальный». Это когда человек может быть как все остальные, в отличие от меня.

Она присела около меня и повернула мой стул так, что я оказался к ней лицом, мне пришлось отворачиваться, чтобы не смотреть ей в глаза. Ее лицо было серьезным, а глаза влажными.

— Эммет Дэвид Вашингтон. Ты красив и совершенен, ты особенный. Я не хочу, чтобы ты был нормальным. Нет ничего печальнее на этой земле, чем потерять тебя, если ты присоединишься к общему стаду макак.

Я понял, что это была метафора, но отвлекся на представление стада, бегущего вокруг загона. Я не мог понять, как это могло объяснить что-то, за исключением ее странного воображения.

Я покачал головой, чтобы избавиться от картинки, и оттолкнул ее руку.

— Я не хочу быть особенным. Я хочу быть, как все люди. — Страх, таившийся в глубине моего сознания, пока я писал код, теперь вырвался наружу. — Я испортил встречу и теперь не смогу жить с Джереми. А я хочу этого, мама. Больше всего на свете.

— Ты ничего не испортил. На самом деле, я думаю, ты дал Джереми то, в чем он нуждался — необходимость защищать кого-то. Он так нервничал, пока не увидел, что ты нуждаешься в спасении, и это придало ему смелости. Ты помог ему. Ты был для него лучше, чем все лекарства, прописанные доктором Нортом.

— Правда?

— Правда. — Она улыбалась, но одновременно с этим была грустной. — Твой отец прав. Это важно и для Джереми, и для тебя. Просто пообещай мне, что будешь осторожен. Что будешь практиковаться быть хорошим парнем так же, как практикуешься в изучении эмоций и поддержании разговора.

— Буду. — Это все, конечно, было хорошо, но она не сказала, что все улажено. Я беспокоился о том, что будет, если родители Джереми откажутся ему помогать. Конечно, я надеялся на то, что доктор Норт получит его социальные выплаты, но что, если он не сможет? — Мам, можно Джереми поживет здесь, если родители его выгонят? Я не хочу, чтобы он жил под мостом.

— Его родители не собираются его выгонять, и он не будет жить под мостом. Твой отец пошел поговорить с мистером Сэмсоном. Миссис Сэмсон расстроилась и ушла в свою комнату. Она плачет и не выходит весь день. Я думаю, ее муж готов хоть немного прислушаться к голосу разума.

— Мам, если в их семье проявилось психическое заболевание, то она тоже может быть в депрессии.

— Все может быть. — Она погладила мои руки. — Не волнуйся об этом. Все получится.

Я надеялся, что мама права.

— Мне бы хотелось, чтобы миссис Сэмсон была, как я. Я хочу, чтобы она не думала, что мне нужно измениться.

— Дело не в тебе, милый. Это ее отношение к тому, что происходит с Джереми. Она видит только внешнюю сторону, но не внутреннюю. Смотрит только на то, как ты отличаешься, а не на то, что это делает тебя особенным. Она считает, что нормальность — это безопасность. Но помни, что нормально — не значит правильно. Это значит средне. Соответственно. Почему ты хочешь быть таким?

— Потому что я хочу водить машину и иметь парня.

— У тебя есть парень. И он звонил, чтобы убедиться, что ты в порядке, и спрашивал, придешь ли ты завтра, как вы договаривались. Запомни, быть похожим на большинство людей означает отказаться от того, что делает тебя тобой. Если ты будешь похожим на других, то не будешь так любить цифры. Нельзя закрываться от мира из-за небольшого напевания и покачиваний. Ты не будешь собой, Эммет. Ты будешь кем-то другим.

Она была права. Я не хочу быть кем-то другим, но иногда быть мной так трудно.

Доктор Норт позвонил утром и спросил, приду ли я днем на групповую терапию к Джереми. Мне не хотелось идти. У меня еще оставался неприятный осадок от встречи, прошедшей накануне, но я хотел увидеться с Джереми, поэтому сказал «да».

Я был рад, что пошел, ведь когда я вошел в палату, лицо Джереми озарила улыбка, и он обнял меня.

— Я рад, что ты в порядке, и мне жаль, что мои родители так себя вели. — Я кивнул, потому что не знал, что сказать. — Но все же из этого вышло кое-что хорошее. Мой папа приезжал сегодня утром и сказал, что они помогут мне с «Рузвельтом». Помогут оплачивать то, что не покроет моя работа, пока мне не назначат социальные выплаты. Доктор Норт все еще считает, что мне сначала лучше переехать в общежитие у больницы, пока наша квартира не будет готова, вместо того, чтобы ехать домой. Моя мать очень расстроена, и папа говорит, что для всех будет лучше, если мы будем все делать постепенно.