Хайди Каллинан - Держа океан

Моя мама не волновалась, она была зла. По её словам, ей было стыдно за мое поведение на публике. Мама хотела яркого, улыбчивого, очаровательного сына. Она хотела, чтобы у меня было множество ответов на вопрос, который все задают — куда я пойду учиться этой осенью. Она хотела, чтобы я врал, уклонялся, а еще лучше, чтобы по мановению волшебной палочки перестал быть таким подавленным и уставшим, но я хотел лишь вернуться в свою постель.

Я думал, что домашнее обучение было компромиссом, поскольку мы все знали, что я нигде не буду учиться, но это было не для сына, которого хотела моя мать. Я не был сыном, которого она хотела. Я не улыбался, не флиртовал, не предугадывал желания хозяйки. Сжимаясь, отводил глаза и ронял посуду. Когда кто-то слишком громко смеялся, я вздрагивал. Разговоры в таком количестве вокруг меня заставляли паниковать, и я старался отрешиться от этого, что означало — когда кто-то задавал мне вопрос, я его не слышал. Хозяева и другие гости вечеринки хлопали меня по плечу и поддразнивали мое «напряженное подростковое расписание», но папа хмурился, а мама сжимала губы в тонкую полоску, что обещало неприятности. У меня не было никакого напряженного подросткового расписания. И я никогда не отсутствовал дома ночью. Я вообще никогда не отсутствовал дома. Я не был застенчив из-за присутствующих на вечеринке девочек моего возраста. Дело было в другой большой проблеме, о которой родители пока еще не знали.

Не то чтобы я не пытался. Я пришел на эту ужасную вечеринку и был настолько нормальным, насколько возможно. Этого, конечно, было недостаточно. Мои родители не собирались меня слушать. Я мог представить будущее, и оно было ужасным, темным и парализующим: я в странной комнате общежития, в чужом городе, где все смеются надо мной, кривя лица и спрашивая, в чем моя проблема. Уже не в первый раз я подумал о том, что для всех было бы лучше, если бы меня не было вообще. Когда я пытался успокоиться и придумать план, как все закончить, ко мне подошел парень.

Я видел, как он пришел на вечеринку со своими родителями, и мне не нужно было долго на него смотреть, чтобы понять, что он не станет запугивать меня или ставить в неудобное положение. Однако я отметил, что он не похож на остальных, что-то в нем было странным, иначе я даже не думал бы о нем, а просто задвинул в темные задворки своей памяти, ко всем остальным. Но вот он внезапно подходит ко мне, видимо намереваясь начать разговор.

Странным было то, что он не смотрел на меня. Он был около меня и улыбался, при этом не глядел мне в глаза. Парень стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу. Наклонившись немного в сторону, сжимая и разжимая руки под странным углом, он уставился в воздух надо мной и заговорил.

— Привет. Позволь представиться. Я Эммет Вашингтон. Как дела?

Я моргнул, не совсем его понимая. То есть я понял, что он сказал, но то, как он это говорил, было странно. Он говорил почти как робот, не делая пауз между словами и ставя ударение в неправильных местах. Даже вопрос звучал не вопросительно, он заставил свой голос повыситься, будто бы знал, как нужно задать вопросительную интонацию, но сделал это неправильно.

«С ним что-то не так», — шептал испуганный голос в моей голове. Ссутулившись, я отступил.

Эммет продолжал говорить, а я начал задаваться вопросом, может, в воздухе, около меня, находился его телевизионный суфлер, на который он уставился, такими отрепетированными казались его слова.

— Это прекрасный день для пикника, не правда ли? Не слишком жарко и не ветрено.

Я должен был хоть что-то сказать. Сейчас была явно моя очередь говорить, но я слишком растерялся. Почему он разговаривает со мной? И что мне сказать ему? Он просто вежлив. Возможно, мать Эммета тоже заставила его прийти на вечеринку и быть общительным. От этой мысли я немного расслабился. Очевидно, парень был с «особыми потребностями». Разве я умру, если буду вести себя с ним повежливее?

— П-привет. — Я смутился собственной глупости. Ну и кто теперь с «особенными потребностями», идиот?

Если Эммет и думал, что я тупил, то этого не показывал. Он терпеливо ждал, мягко покачиваясь на пятках, и смотрел в ту же точку над моей головой. Его поза была ужасно странной. Плечи его были приподняты, а руки он странным образом держал перед собой. Иногда он менял их положение, но всего на мгновение, а потом снова возвращал в прежнее положение. Он был милым. Его светло-каштановые волосы были слегка длинноватыми и обрамляли его лицо, как будто он был в мальчиковой группе. Его глаза, похожие на кристаллы с преломляющимся в них светом, были светло-голубыми, с множеством переливов.

— Теперь представиться должен ты, — наконец сказал Эммет.

— П-прости, — я было начал протягивать свою руку, но, труся, отдернул ее и засунул под мышку. — Я Джереми.

— Приятно познакомиться, Джереми, — он снова замолчал, а я думал, действительно ли он считает, что должен сделать паузу, и молча ждал, когда он продолжит. — Этой осенью я перехожу на второй курс государственного университета штата Айова. Я учусь на факультете информатики и прикладной физики. Мне нравятся головоломки, игры и прогулки. — Еще одна пауза, такая же длинная, как и предыдущая. — А что насчет тебя?

Я чувствовал смущение, разрываясь между дискомфортом от того, что он не хотел уходить, и изумлением от того, что он только что сказал.

— Ты… ты учишься в университете? Изучаешь прикладную физику?

Внезапно я почувствовал, что мог ошибиться в своем предположении о его «особых потребностях». Это меня пристыдило, и я почувствовал вину и панику.

Эммет продолжил, несмотря на то, что я начал психовать.

— Я и правда учусь. Мы переехали сюда прошлой осенью, чтобы я мог поступить в университет. Для меня было бы не очень хорошей идеей жить в общежитии или самостоятельно, но мама сказала, что, в любом случае, это перемены. Мой папа работает научным специалистом в «КонАгра»³. Мама работает терапевтом неполный день в клинике Эймса, а тетя Алтея работает в гастрономе на Вест-Стрит, она активистка. Я хочу быть программистом или физиком. Еще не решил. — Опять пауза. — А чем ты занимаешься, Джереми? Ты учишься?

Физиком. Я с трудом сглотнул, чувствуя себя смущенным, потерянным и неадекватным.

— Н-нет. Я ок-окончил в мае. Школу.

— Планируешь пойти в колледж?

Было приятно то, что он не думал, что я все еще учусь в школе, но говорить о том, что от колледжа я бегу как от огня было бы позорно.

— Я… не хочу, но мои родители… — Я огляделся, чтобы убедиться, что мама и папа не слышат. — Они заставляют меня поступить в университет Айовы.

Эммет нахмурился, и его раскачивания стали более явными.

— Очень жаль. Они должны позволить тебе самому выбрать, где в Айове ты будешь учиться. Есть хорошее учебное заведение, и оно находится прямо здесь, в Эймсе.

Было забавно, я почти почувствовал вину, говоря плохо о своих родителях, а Эммет как будто этого не заметил, что вдохновило меня на еще большее признание.

— Я вообще не хочу учиться.

Его взгляд не отрывался от пространства над моим ухом.

— А чем ты хочешь заниматься?

— Я не знаю. — Продолжать смотреть на него было слишком, из-за этого я чувствовал себя разбитым, поэтому уставился в землю перед собой. — Я хочу отдохнуть. Прошлый год был трудным, особенно последний месяц. Но, думаю, такова реальная жизнь.

— Что было трудно?

Недолгий разговор с Эмметом был хорош, почти приятен, но теперь я хотел остановиться. Я пытался придумать, как бы выйти из разговора.

Эммет перестал раскачиваться.

— Извини. Я поставил тебя в неудобное положение? Это был неудобный вопрос?

Я удивленно на него посмотрел. Теперь он раскачивался еще сильней. Он был расстроен. Я должен был заставить его перестать волноваться.

— Это был не неудобный вопрос. Просто я… запутался.

— В последнее время, когда я вижу тебя в твоем дворе, ты кажешься грустным.

Вау!

— Ты видел меня в моем дворе?

— Да. Ты живешь через железнодорожные пути от меня. Я вижу, как ты сидишь на крыльце или работаешь в саду. Иногда ты грустишь.

Вероятно, я часто кажусь грустным на заднем дворе, ведь я ухожу туда, когда хочу убежать от своих родителей. И то, что соседи наблюдали за мной, снова взволновало меня и смутило.

— Прости… меня.

— Почему ты извиняешься за то, что грустишь?

Мне нужно было прекратить этот разговор.

— Я… не знаю.

— Тебе снова неудобно.

Да, было неудобно. Я начал слишком быстро дышать и почувствовал, что мое сердце стучит так, что готово вырваться из груди. Я закрыл глаза. Боже, у меня начинается приступ паники прямо здесь, на вечеринке. Мать никогда меня не простит.

— Я… я должен идти.

Я огляделся, понимая, как много людей приехало на пикник, и насколько близко они от меня. Я дышал все чаще и чаще, мне хотелось плакать.

— Я не могу выбраться отсюда. Я в ловушке. Они будут злиться.

— Позволь мне помочь тебе.

Сначала, глядя на Эммета, я удивленно моргал, не понимая, что тот сказал. Он все еще не смотрел на меня, но перестал заламывать руки и ждал, прекратив качаться.

Я вложил свою руку в его. Не знаю почему, но я позволил ему увести меня подальше от дерева, подальше от пикника. Он провел меня через мусорные баки, стоящие возле дома, позволив опуститься на скамью, и сел рядом со мной. Эммет отпустил мою руку, предоставив мне немного пространства. Он ничего не говорил, просто сидел со мной, пока я, успокаиваясь, глубоко дышал.

— С-с-спасибо, — сказал я ему, когда снова смог говорить.

Эммет сидел на своем месте, выпрямившись, и смотрел на мои колени.

— Я извиняюсь, если сказал что-то не то. Я пытался практиковаться, но воочию это сложнее.

— Ты практиковался?

— Да. Я давно хотел с тобой познакомиться.

— Ты… хотел со мной познакомиться? Давно?

— Да. — Он стал покачиваться, сидя на скамье, переместив пристальный взгляд на дерево. — Я хотел произвести хорошее первое впечатление, но вместо этого вызвал у тебя приступ паники. Прости меня.

Меня наполнил тупой и неприятный стыд.

— Это не из-за тебя. Я… запутался. Мне было стыдно признаться, что я не хочу учиться.

— Это большие перемены. Ты должен сказать родителям, что тебе необходимо все делать постепенно.

В моем горле зародился горький смех.

— Они говорят, что мне придется это сделать.

— Мне жаль. Это низко с их стороны.

Я не знаю, почему сделал это. Даже когда слова уже сформировались на моих губах, мозг пытался меня заткнуть, но Эммет превзошел все мои ожидания, и, видимо, когда это случилось, мои чувства отключились. Вместо того, чтобы оправдывать родителей, пробормотать «да, расскажи мне» или что-то еще, я выпалил:

— У меня депрессия.

— Оу. Ты имеешь в виду СДР? Серьезное депрессивное расстройство? Клиническую депрессия?

Я кивнул, стыдясь до кончиков пальцев.

— У меня… в школе был нервный срыв. Последние две недели я не ходил на занятия. А окончив школу, не пошел на выпускной, иногда мне не верится, что все это произошло на самом деле. Я все еще стою там, перед классом, теряя сознание из-за того, что мне не хватает воздуха. — Тот ужасный день, всплывая в памяти, затмевал разум. — Мой врач хочет, чтобы я начал принимать лекарства, но родители запрещают это делать.

— Современное антидепрессивное лечение увеличивает количество моноаминов⁴ в синапсах⁵, и клинически доказано, что во многих случаях это поднимает настроение и облегчает депрессивные симптомы. Иногда для того, чтобы подобрать нужный препарат, требуется время, и некоторым людям они не помогают, особенно если не добавлять беседы с психиатром, но для ряда пациентов они эффективны.

То же самое сказал мне врач в мае, но, кажется, сейчас я понял ненамного больше. Это укрепило мое мнение о том, каким умным был Эммет, хотя казалось, мне придется сочинять маленькие предложения, чтобы он меня понимал. Я хотел спросить его об этом, но мог думать лишь о том, что именно с ним было не так, и это ужасно.

— Откуда ты так много знаешь о депрессии? — спросил я вместо этого.

— Я читал об этом. В тринадцать лет у меня был депрессивный период, и я исследовал свое состояние. Лекарства не желательны для подростков, за исключением особых обстоятельств, так что я практиковался в медитации. Также мне помогло то, что я перешел на домашнее обучение. Сейчас у меня иногда возникает беспокойство, но я пытаюсь вносить в свою жизнь нововведения и избегаю стрессовых ситуаций.

Как он может говорить об этом так, будто здесь нет ничего особенного? Как будто депрессия — это что-то привычное и нет ничего особенного в том, что из-за этого он не учился в школе.

— Нововведения?

— Да. У меня много нововведений. У меня всегда есть план и знаки, которыми я показываю своей семье, что я расстроен. В университете сложнее, но я стараюсь держать все в себе, не разговариваю с людьми, и тогда они оставляют меня в покое. Поскольку я одарен, мои преподаватели помогают мне справляться с грубыми студентами. Мои сверстники иногда меня оскорбляют, но я вставляю в уши наушники и не слышу их, и все снова становится нормально.