Ги мельком взглянул на Лили — она сидела на лошади окаменевшая и бледная как смерть. Лили не сводила глаз с мадам Сен-Дени, которая со скрытым удовлетворением улыбалась ей. В голове у молодой женщины стучало: «Этого не может быть, этого не может быть…» Она нащупала поводья, чтобы спешиться, и Ги быстро подъехал к ней, желая помочь. Лили отшатнулась от него, и боль, смешанная с укором; которую он прочитал в ее глазах, была невыносима.

Проведя гостей в зал, Ги нашел взглядом Элисон.

— Она все узнала! — прошептал он. — Прошу вас, помогите мне.

«Не стану носить его выродка», — думала Лили, пока бежала до кладовой. Плохо соображая, что делает, Лили сунула руку в кувшин, отсчитала семь ягод восковницы — такое количество требовалось, чтобы выкинуть плод, — и проглотила три штуки, но сразу же ее охватил ужас. Швырнув оставшиеся четыре ягоды на пол, она, рыдая, выбежала из кладовой.

Элисон нашла дочь в комнате. Лили исступленно плакала и осыпала проклятиями Ги; утешить ее не было никакой возможности. Она рыдала, раскачиваясь из стороны в сторону, и рвала на себе волосы.

— Я не вынесу этого, я не вынесу, лучше мне умереть! У него есть другие, законные дети. Я не хочу этого ребенка! Он предал меня. У меня ничего в жизни не осталось. Мир пуст, мне не для чего жить. Кому же теперь верить?

— Я принесу тебе питье, чтобы ты успокоилась. — Элисон обняла Лили. — Сейчас я вернусь.

Она поспешила в кладовую, достала из кувшина семь ягод восковницы, накрошила их в мед, смешав с малиновым сиропом, и быстро вернулась к Лили.

— Выпей это! — велела она.

Лили проглотила снадобье, задыхаясь от рыданий и шмыгая носом.


Попросив Рольфа заняться гостями, Гн медленно распечатал послание. Оно датировалось 31 декабря 1066 года.


«Моему мужу!

Прошло уже три месяца с тех пор, как вы отплыли в Англию, и я не имею от вас вестей. Однако до нас доходят слухи о великой победе Вильгельма и о несметных богатствах саксов, а также о том, что вы и ваши драгоценные братцы уже получили немало земель и приличную долю добытых сокровищ. Я же и ваши дети вынуждены влачить жалкое существование, ибо вы бросили нас на произвол судьбы. Посему я намерена покинуть Нормандию и пересечь Ла-Манш, дабы разделить с вами дары Вильгельма. Как только получу от вас известие, я немедленно отправлюсь в путь.

Маргарита де Монтгомери».

Ги смял послание и швырнул его на стол, потом неохотно встал. Он должен встретиться с Лили. Поднявшись наверх, он нашел ее в комнате леди Элисон. Переступив порог, Ги увидел, что жена его корчится, держась за живот, затем она упала.

— У нее выкидыш, — объяснила леди Элисон.

— Не может быть, я проглотила всего три ягоды! — отозвалась Лили.

Ги был поражен, а леди Элисон побледнела и пробормотала:

— О Боже мой! Скажи мне точно, девочка, сколько же ягод ты съела?

— Три, только три! — простонала молодая женщина.

— Ты уверена, ты не ошибаешься?

— Нет, я проглотила ровно три ягоды.

— У нее сильное кровотечение. Попробуем его остановить. Побудьте с ней, я сбегаю в кладовую.

Ги кивнул. Подойдя к Лили, он спросил:

— Почему ты это сделала?

Та с упреком взглянула на него и молча отвернулась.

— О Боже, не дай ей умереть! Уж если кто-то должен умереть, возьми меня! — страстно взмолился он.

Мгновения, пока отсутствовала Элисон, показались ему вечностью: он-то ничем, ничем не мог помочь своей любимой!

Кровотечение продолжалось три дня, и все это время Лили была почти без сознания. Наконец Элисон удалось справиться с кровотечением, и молодая женщина пришла в сознание, но почти сразу же погрузилась в глубокий сон, каким спят вконец измученные люди. На четвертый день Лили сидела в постели, когда вошел Ги. Она отвернулась, но Ги успел заметить, что нежная округлость ее лица исчезла. Скулы были так обтянуты тонкой кожей, что казалось — они вот-вот разорвут ее. Он двинулся было к Лили, но она пронзила его взглядом и проговорила страстно, но спокойно:

— Вы убили всю любовь, которую я к вам питала.

Ги долго смотрел на нее, потом с такой же страстной силой сказал:

— А вы убили моего сына, точно так же, как убили некогда своего мужа! — и вышел из комнаты.

Весь день Лили пролежала, отвернувшись к стене, а когда настала ночь, не смогла уснуть. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и горевала об утраченном ребенке. Это будущее дитя еще недавно дарило ей столько счастья! Как мог Ги так поступить? И как она ни старалась не думать о нем, но мысли ее все чаще обращались к Ги. Лили чувствовала, что не может жить рядом с ним и видеть его изо дня в день. Это мучительно!

В тот день, когда она попыталась спуститься вниз, Ги уехал. Никто не знал, куда он отправился, видели только, что он собрал свою седельную сумку и ускакал.

Физически Лили поправлялась быстро, и спустя два дня она чувствовала себя как всегда, но в душе у нее все умерло. День за днем возводила она прочную стену между собой и окружающим миром и клялась, что отныне никому не разрешит причинить себе боль. Отныне она будет использовать мужчин, как они использовали ее. Узнав, что мать дала ей ягоды восковницы, Лили в глубине души возмутилась, решив, что леди Элисон без ее ведома хотела убить ребенка. Отношения между ними становились все холоднее, особенно с тех пор, как Лили поняла — мать знала о том, что Ги женат и что вся эта церемония в церкви была шутовской.

Ги вернулся спустя три недели, неприступный и злой. Его братья и Рольф решили, что он опять стал таким, каким был до встречи с Лили. Ги и Лили старательно избегали друг друга, а если все-таки встречались, то проходили мимо, как чужие. И хотя Лили была с виду спокойна, в душе ее кипела обида. Видеть Ги становилось все невыносимее; после каждой встречи с ним Лили всю трясло, и она долго не могла успокоиться. Напряжение между супругами было так велико, что казалось осязаемым, и действовало на всех, кто соприкасался с ними.


Эсме сделал Эмме предложение, и она была счастлива. Но поскольку беременность ее была уже заметна, они обвенчались потихоньку, а объявили обо всем уже потом. Когда Эмма узнала, как Монтгомери обманул Лили, она страшно испугалась и за себя, но потом выбросила все это из головы, упорно твердя себе, что Эсме принадлежит ей, пусть даже где-то в Нормандии его ждет целая дюжина жен.


Эдела и Хью решили обвенчаться. Но Эдела, как и Эдит, обручившаяся с Андре, чувствовала, что пока должна прятать свое счастье от Лили, не встречаться с ней и не вступать в разговоры. Это, впрочем, было совсем нетрудно: Лили по-прежнему держалась отчужденно, особняком.


Лили понимала, что надо что-то делать, необходимо вырваться из этого ада, в который превратилась ее жизнь. Она узнала, что отец Себастьян возвращается в Беркхэмстед, и в душе ее забрезжила спасительная надежда. Ясно, что в Годстоуне она не в состоянии больше оставаться, ей нужно куда-то уехать. Лили вспомнила о Робере де Мортене, выше него был только король. У нее есть кольцо Робера, есть его приглашение, чего же больше?

Мысль о том, что ее приезд к Роберу — поступок двусмысленный, ее не остановила. Ее будут считать нормандской девкой? Так она и есть нормандская девка уже целых полгода! В путь!

Утратив доверие ко всему свету, молодая женщина решила посвятить в свои планы только монаха. Но заговорила с ним об этом лишь накануне его отъезда. Лили показала отцу Себастьяну кольцо Робера и сказала, что хочет ехать вместе с ним, но что Ги де Монтгомери не должен об этом знать. Лили уложила его вещи вместе со своими. Она брала очень немногое: теплый плащ, удобное платье для путешествия верхом и одно бархатное платье. Лишний багаж обременителен, и, кроме того, каждое платье имеет для нее особое значение. Каждая складка этих платьев напоминает о Ги. А Лили решила порвать с прошлым.

И вот Лили сидит в своей комнате и размышляет, что делать с волосами. Пожалуй, для дороги хороши будут косы. Она обмотает их вокруг головы. Надо сделать это сейчас и постараться не разрушить прическу за ночь. Через час косы были тщательно уложены и закреплены. Лили приготовила дорожное платье и теплый плащ, разделась и легла, дрожа от возбуждения, но сон не шел к ней. Она вертелась на своем одиноком ложе, стараясь согреться, и вдруг замерла: кто-то пытался открыть дверь. Слава Богу, что она опустила засов! Но дверь распахнулась, и Ги влетел в комнату, выбив засов.

— Лили… я не могу без тебя! Видеть тебя ежедневно и не говорить с тобой, не прикасаться к тебе — это пытка!

— Прошу вас, оставьте меня, — спокойно ответила она.

— Не оставлю! — резко возразил Ги.

По его лицу было видно, что он не уйдет, несмотря на все ее просьбы. Разговаривать он не намерен, ждать не собирается. Ги уже был в постели, и его грубые прикосновения ясно сказали, что ее мольбы не достигнут его ушей, сопротивление и крики не помогут. Что ж, хорошо, у нее есть более действенное оружие — безразличие! Она будет равнодушна и холодна и не покажет ему, что он ей желанен. Какая же она дура! Ясное дело, это должно было случиться рано или поздно, раз она живет под одной крышей с ним. «Но больше этого не произойдет!» — поклялась она.

— Незаконность нашего брака ничего для меня не значит! Ты моя! Ты всегда будешь моей!

От ее близости у Ги голова пошла кругом. Его пальцы нашли нежное, шелковистое местечко у нее под грудью; ей стоило больших усилий остаться неподвижной и равнодушной.

Ги попытался прибегнуть к убеждению:

— Лили, когда мужчина находится рядом с красивой женщиной, не имея возможности удовлетворить свою телесную тягу к ней, — это мучительно!

Ответом ему было молчание. Лили отвернулась и уставилась в стену. Что говорить? Да и зачем? Любое возражение он использует для того, чтобы сделать так, как ему хочется.

— Ты хочешь наказать меня своей холодностью, но я расшевелю тебя, дорогая. Сопротивляйся, сколько тебе угодно.

Ги взял ее, и она закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Он делал все возможное, чтобы сломить ее равнодушие и добиться отклика. Ее душа и разум не участвовали в происходящем, но тело могло предать, если она не будет держать его под железным контролем. Лили стиснула зубы, чтобы ни один ее стон не вырвался наружу. Ги сурово приказал ей:

— Отвечай мне, Лили!

И ее тело отвечало, но она скорее умерла бы, чем показала ему это. Опытный любовник, Ги знал цену словесным подстегиваниям. И вот он начал возбуждать Лили, рассказывая, как он может ее любить и ласкать, а руки помогали словам. Но Лили ничем не выдала своих чувств. Наконец Ги надоело обольщать ее. Он взглянул на нее, застывшую и презрительную, и грубо бросил:

— Я был прав. Все вы, бабы, — суки!

Ги резко повернулся и вышел из комнаты, грохнув дверью.

Глава 23

Лили не стала терять время на слезы, а сразу же привела в порядок прическу, потом оделась и, закутавшись в теплый плащ, побежала к отцу Себастьяну.

— Прошу вас, поедемте сейчас же, святой отец! Он спокойно посмотрел на нее:

— Расскажите, что с вами случилось, дочь моя?

— О святой отец, я не могу рассказать вам всего! Мне так стыдно!..

Похлопав ее по руке, отец Себастьян просто сказал:

— Дитя мое, меня ничто не может шокировать, но давайте поспешим. Без сомнения, вашу историю можно выслушать и по дороге. Но я, прежде чем отправиться в Беркхэмстед, заеду в Лондон повидаться с епископом Одо. Это устроит вас, дочь моя?

— Разумеется! Мне все равно, куда ехать, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Но все-таки, святой отец, не лучше ли нам сначала поехать на запад, а потом повернуть на Лондон? Мне не хочется, чтобы меня завтра поймали и привезли обратно.

— Я знаю только главную дорогу на Лондон, но, конечно, можно поехать и окружным путем. Пусть будет так. — Отец Себастьян улыбнулся доброй улыбкой. — Думаю, в спешке вы не припасли еды? Вот вам пшеничные хлебцы и сыр — и в путь! Ваша лошадка привязана вместе с моими за конюшней. — Он усмехнулся. — Ведь вам и в голову не пришло, как вы выведете свою лошадь из стойла конюшни среди ночи, не наделав шуму, а?

Лили побледнела.

— Я ни о чем не могла думать, кроме отъезда. Простите, что вам пришлось думать за двоих. В будущем постараюсь быть рассудительнее.

— Поедемте, пока не рассвело. Я полагаю, что на большой дороге нам ничто не грозит.


Потрепав Зефиру по морде и ласково шепнув ей несколько слов, Лили уселась в седло, плотно завернувшись в плащ, потому что было сыро и прохладно, и они двинулись быстрой рысцой. Почти два часа они ехали молча. Когда рассвет провел алыми перстами первые штрихи на темном небе, Лили обратилась к спутнику:

— Как вы думаете, не остановят ли нас какие-нибудь нормандские воины?

— У меня есть грамота от короля, дающая право ездить по стране. Она запрещает кому бы то ни было чинить мне препятствия, а вы со мной, так что не беспокойтесь.