— Я вижу, милая, Анселен последнее время часто составляет вам компанию? — начал Робер.

Лили насторожилась.

— Он необычайно привлекательный мужчина, вы не находите, дорогая моя? — Робер ясно ждал отрицательного ответа.

— Никогда не замечала, — равнодушно отозвалась она.

— Бог мой, Лили, если вы предпочитаете его мне, только скажите, но делить вас с ним… — недоговорил Робер в отчаянии.

Лили подошла к нему и опустилась на колени.

— Мой дорогой господин, кто заронил в вас эти недобрые мысли? Я хочу с вами кое о чем поговорить, даже если это вас будет шокировать и вызовет ко мне отвращение.

— Говорите, — сдержанно ответил он. Лили опустила глаза.

— Вы знаете, что я была замужем за саксом? Робер кивнул.

— Так вот, этот человек предпочитал видеть у себя в постели мужчину, а не женщину.

Робер широко раскрыл глаза.

— Теперь я понимаю, почему вы остались девственницей!

Она пропустила это замечание.

— Мне кажется, что Анселен де Курси — такой же. Я замечаю за ним многое. И знаете, что меня поистине огорчает: он слишком много времени проводит с вашим сыном!

Робер вскочил.

— Черт побери! — Он сжал кулаки. — Только такими чистыми глазами, как у вас, можно разглядеть подобного мерзавца!

Молодую женщину охватила дрожь.

— Я отошлю его назад, в Нормандию, но он, конечно, не останется там, ведь Вильгельм с Матильдой и семейством едут в Англию. Вот и пусть развращает сыновей Вильгельма, коль посмеет.

— Робер! Но если де Курси узнает, что ваше решение исходит от меня, — я страшусь за свою жизнь!

— Не беспокойтесь, дорогая моя! Я избавлюсь от него под благовидным предлогом: пошлю его с важным дипломатическим поручением. Он крайне честолюбив и с радостью ухватится за возможность уехать отсюда ко двору короля. Пожалуй, я займусь этим делом тотчас же.

Больше Лили не видела Анселена де Курси.


Беременность становилась все заметнее, и Лили поняла, что придется обо всем рассказать Роберу. Когда он пришел спустя несколько дней, она, выждав удобный момент, приступила к разговору:

— Робер, у меня есть новость, которая может вас огорчить.

— Чепуха! — улыбнулся он. — Что вы можете сделать такое, что огорчило бы меня?

— Я в положении, — тихо сказала Лили, и слезы покатились по ее щекам.

— Милая моя, не плачьте! Для человека моих лет это чудесная новость. Любой на моем месте обрадовался бы, а не рассердился. А вы уверены?

— О, совершенно уверена! — Она улыбнулась сквозь слезы.

— Я не хочу вам лгать, Лили. Как мужчина я счастлив. Но это все меняет. Брат нетерпим к подобным вещам. Он узколоб. А я не сомневаюсь, что ему поспешат сообщить эту новость. — Робер нахмурился. — Вильгельм вернется к концу года, и нам придется расстаться, что для меня невыносимо. Может, стоит подумать об усыновлении ребенка какой-нибудь богатой семьей?

Услышав это, Лили помрачнела.

— Есть еще вариант — найти вам мужа, который обращался бы с вами почтительно, вы понимаете? — Робер улыбнулся доброй улыбкой.

— Я не хочу выходить замуж, сир, — сказала Лили умоляющим, нежным голоском.

— Будь по-вашему. Мне самому эта мысль не по душе, — засмеялся Робер. Он обнял Лили и притянул к себе. — Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы… чтобы… — заколебался он.

Она улыбнулась. Как легко можно было бы отказать ему! Но она не в состоянии причинить боль этому человеку, от которого видела только доброту и ласку.


Перевезя супругу и детей в Лондон, король Вильгельм известил Робера, что он намерен посетить Беркхэмстед и посмотреть, как продвигается строительство крепостных сооружений. Письмо было сдержанным, и Робер заподозрил происки де Курси. Он ожидал порицания, но недооценил всей глубины гнева Вильгельма! Робера вызвали к королю без всяких почестей, как простого землевладельца.

— Говорят, вы завели любовницу-саксонку, — проронил Вильгельм с отвращением. — Немедленно избавьтесь от нее!

— Вы можете распоряжаться мною во всех отношениях, но в таких делах я сам себе хозяин, — ответил Робер, вспыхнув.

— Клянусь Иисусом, я слишком высоко вознес тебя, но в моих же силах низвергнуть тебя с этой высоты! — угрожающе заявил Вильгельм.

— Вильгельм, мы же братья! Давайте же не будем ссориться, — увещевал Робер. — Если бы вы только взглянули на нее, вы бы поняли, почему я очарован. Господи, Вильгельм, неужели после семнадцати лет семейной жизни ваш взгляд не останавливается порой на какой-нибудь красивой женщине? Если вы будете отрицать это, я решу, что вы лишены всего человеческого.

Вильгельм молча смотрел на Робера. Гнев его угас, но лицо оставалось суровым.

— Твоя мать, Робер, была обвенчана с нашим отцом, а моя — нет. Ты не имеешь представления о том, сколько несчастий обрушивается на голову незаконнорожденного ребенка, а я все это испытал, что сыграло важную роль в моей судьбе. Ты полагаешь, что оказал этой женщине честь, сделав ее своей любовницей, а на самом деле, наоборот, ты обесчестил ее. Отошли эту беднягу отсюда, пока толпа не накинулась на нее, как стая голодных волков, и не разорвала на части.


Наконец было решено, что Лили отправится на Мон-Сен-Мишель, маленький островок, расположенный недалеко от побережья Нормандии, где монахи-бенедиктинцы выстроили замечательную церковь в романском стиле и монастырь. Отец Себастьян согласился отвезти туда Лили и Бетту. Теперь, когда все определилось и отъезд уже был не за горами, Лили почувствовала огромное облегчение. Все ее мысли были заняты будущим младенцем. Робер был добр, любезен и как-то по-отечески внимателен. Но она не могла забыть, что он предложил отдать ребенка в чужие руки, и это убило ту крошечную приязнь, которую Лили поначалу испытывала к нему. Ей нужна была только тихая пристань, где можно прожить уединенно до рождения ребенка. Лили старалась скрыть свое положение от окружающих и стала носить очень просторные платья. Большую часть времени она проводила в своих комнатах либо гуляла по прекрасному саду, думая о новой жизни, что крепла в ней.

По совету отца Себастьяна Лили взяла с собой теплые вещи — на Мон-Сен-Мишеле холодная зима. В последний вечер Робер пришел рано, вместе с отцом Себастьяном.

— Лили, вы уже путешествовали с отцом Себастьяном и знаете, что ему можно доверять. Я думаю, что вам лучше ехать по дороге, идущей вдоль моря до Хаванта, где дрейфует моя флотилия. Святой отец, вот вам верительное послание капитану. Он доставит вас на остров. И еще, святой отец, у меня есть для вас поручение в Морген, это всего в нескольких милях от Мон-Сен-Мишеля. Буду очень признателен, если вы, после того как устроите Лили, побываете в Моргене и разузнаете, как там дела.

Провожая отца Себастьяна к двери, Робер тихо добавил:

— Зайдите ко мне завтра, я дам денег, чтобы обеспечить ваше путешествие. Позаботьтесь о ней — ради меня.

Отец Себастьян кивнул и удалился.

Робер расположился у огня и взял Лили за руку.

— Послезавтра меня здесь уже не будет. На севере беспорядки, несколько человек подняли восстание и собирают вокруг себя сочувствующих.

— Это саксы? — спросила Лили.

— Боюсь, что да, дорогая. Я знаю, что вам это неприятно и задевает вашу гордость.

— Нет, сир, я тревожусь только за вашу безопасность, — возразила она. А про себя добавила: «Боже, сделай так, чтобы Ги не пришлось туда ехать!»

Робер нежно привлек ее к себе, заглянул в глаза. И спросил — словно читал ее мысли:

— Лили, вы любили Монтгомери? — Голос его звучал хрипло.

Ее глаза расширились от удивления.

— Я… да, наверное.

— Я никогда не спрашивал вас, что случилось в Годстоуне, не хотел быть бестактным.

— Я очень признательна, что вы ни о чем не спросили, Робер. Так нужно ли делать это теперь? — напрямик сказала Лили.

Он наклонился и, нежно целуя ее, пробормотал, запинаясь:

— Вы любили его больше, чем меня?

Лили растерянно искала ответа, который мог бы его удовлетворить.

— Робер, между вами огромная разница. Вас нельзя не любить — вы душевный, благородный, истинный мужчина.

— А он?

— Я его ненавижу! — ответила она так пылко, что у Робера не осталось ни малейшего сомнения в глубине ее любви к Монтгомери. Он вздохнул, но уйти уже не мог — чувственность его была слишком возбуждена.

— Лили, милая, пустите меня к себе!..

Глава 26

Уезжая из Беркхэмстеда, Лили чувствовала только облегчение — огромное облегчение. После бесконечных задержек с багажом из-за нерасторопности Бетты они отправились к побережью в сопровождении нескольких воинов Робера. Лили ехала на белой кобылке, а сзади вели Зефиру и запасных лошадей: дорога была долгой и трудной. Четырнадцать дней они ехали до побережья, делая длительные стоянки для отдыха, которого требовало состояние Лили. Погода, как ни странно, стояла прекрасная. Пока корабль готовили к отплытию, Лили и ее спутники жили на постоялом дворе. Лили почти не выходила на улицу: морской порт — неподходящее место для женщины в ее положении. А ей очень хотелось погулять по берегу и подышать морским воздухом. Наконец они с Беттой разместились в маленькой каюте, и корабль отплыл.


Когда собрали урожай и закончили все приготовления к зиме, Ги объявил, что едет домой, в Нормандию. Братья упрашивали его взять их с собой, но он наотрез отказался. В конце ноября Ги уехал.

В то же самое время, когда корабль с Лили на борту отчаливал от берегов Хаванта, Ги нашел капитана, который согласился перевезти его через Ла-Манш. Но в отличие от Лили Ги направлялся в Сен-Валери — в то самое место, откуда год назад отплыла нормандская армия, начавшая военную кампанию против Англии.

В Ла-Манше суда были застигнуты штормом, и корабль Ги, сбившийся с курса, отнесло к западу. Когда сильнейший шторм прекратился, оба корабля какое-то время шли в виду друг друга. Затем корабль Ги взял прежний курс на восток, а Лили продолжила путь к месту своего назначения. Но Ги и Лили не знали об этом.

Лили очень тяжело переносила морское путешествие. За всю свою жизнь она болела всего несколько раз. Но ничто не могло сравниться с морской болезнью, усугубленной ее нынешним положением. Вконец измученная, обессилевшая, с блуждающим взглядом, Лили лежала на своей койке, желая всем сердцем, чтобы Ги был рядом и она могла бы прижаться к нему. Она молила Бога сохранить ей жизнь, страшась, что никогда больше не увидит любимого, что не будет держать в объятиях свое дитя. Когда же опасность миновала и страх отпустил Лили, она опять возненавидела Ги.

Корабль вошел в гавань вечером, и все сошли на берег. Отец Себастьян сказал:

— Придется ждать утра — во время прилива до Мон-Сен-Мишеля добраться нельзя. Ночь мы проведем в Бар-ле-Эроне, но чтобы пересечь отмель, нам понадобится проводник. Лишь немногие знают тропу среди этих зыбучих песков.

Лили молча, с ужасом смотрела на остров, на который накатывались мощные волны прилива. Утро не принесло облегчения — ее взору предстала бесконечная песчаная плоская равнина, повсюду торчали невысокие скалы.

Наконец они въехали в крепостные ворота. Тропа, выложенная ступеньками, поднималась вверх, к строениям, расположенным на вершине острова. Сама по себе крепостная стена выглядела вполне обычно, но монастырь производил внушительное впечатление. Лошадей разместили во дворе, где были расположены только трапезная и единственная башня. В ней Лили и предстояло поселиться.

День шел за днем, и к Лили возвращались силы и здоровье. Много часов она проводила в одиночестве на сторожевой площадке башни. Море было то серым и неспокойным, и тогда в одинокую идиллию Лили вторгались резкие крики чаек, то плоским и маслянистым, и тогда оно казалось еще более устрашающим. На острове не было питьевой воды, и каждый день на лошадей грузили пустые бочки и привозили их наполненными, когда отступал прилив. Ездили к югу — в Ардерон или к северу — в Жене. Лили прислушивалась к уютным звукам, доносившимся из трапезной, где звенела посуда и лаяли собаки, это как-то развлекало ее.

Очень скоро, обдумывая свое отношение к другим мужчинам, молодая женщина поняла: она любит только Ги. Лили отчаянно скучала по дому и отдала бы десять лет жизни, лишь бы взглянуть на яростное, гордое лицо любимого со сверкающими зелеными глазами. Ну и что, что у него уже есть жена? Даже полсотни жен не смогут ослабить ее любовь. Какой же надо быть дурой, чтобы все это отшвырнуть! А во всем виновата ее гордыня. Теперь она расплачивается за это смирением и уединением. Но ведь не одиночеством: она носит под сердцем дар Ги!

Ги въехал во двор своего замка в Нормандии. t

Собаки, сразу не признавшие его, бешено залаяли.]

Строгим окриком Ги усмирил их и с широкой улыбкой приветствовал своего старого слугу, вышедшего узнать, в чем дело. Глаза у старика были печальны, и в них стояли слезы, когда он склонился перед своим господином.