– Когда в следующий раз захотите побыть одна, – заговорил он, – лучше отправиться в пустыню. Там так тихо, что можно слышать шуршание песчинок, пересыпающихся в дюнах.

Он говорил глубоким низким голосом, чуть растягивая слова в манере жителей Запада. Но в речи слышался еще какой-то, чуть более резкий акцент, происхождение которого Риба не смогла определить.

– И кроме того, – сухо добавил ее спаситель, – на открытом пространстве вас не так-то легко схватить.

– Но откуда вы узнали, что мне хотелось побыть одной? – спросила Риба, закладывая прядку волос за ухо. Коричневый бриллиант переливался и сверкал при каждом движении ее руки.

– Так же легко, как понял и то, что вы не просто разыгрываете недотрогу с этим красавчиком. Язык тела никогда не лжет.

– Именно поэтому вы стояли здесь, выжидая, пока Тодд нападет первым, и были настолько уверены в себе, что не коснулись молотка за поясом?

Светло-зеленые глаза чуть сузились; незнакомец окинул Рибу задумчиво-оценивающим взглядом, мгновенно вобравшим желтоватый цвет шелковой блузки, красновато-коричневые шорты, кожаные итальянские сандалии, рассыпающий сноп искр коричневый бриллиант на правой руке и, главное, изящные изгибы тренированного женского тела, привыкшего к сложным гимнастическим упражнениям.

– Он не очень-то хорошо знает вас, правда? – тихо поинтересовался незнакомец.

– Правда.

– И вряд ли узнает, – кивнул мужчина, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Особенно если это будет зависеть от меня, – согласилась Риба, чувствуя себя с этим человеком так легко, как ни с одним мужчиной в мире, кроме Джереми.

Под черными, как смоль, усами неожиданно вновь мелькнула улыбка, смягчая резкие черты лица.

– Если согласны пойти со мной, могу показать другой выход из каньона.

– Но как вы догадались, что Тодд именно из тех людей, которые могут подстерегать меня на обратном пути?

– Точно так же, как знал, что не придется пустить в ход молоток. Инстинкт.

– Часто приходилось попадать в переплет? – шутливо осведомилась Риба, шокированная однако, его небрежным упоминанием о молотке. По-видимому, он не задумался бы пустить его в ход и поставить Тодда на место. И если у Рибы возникли раньше какие-то сомнения относительно того, что незнакомец такой же твердый орешек, каким кажется, теперь эти сомнения развеялись. Мужчина, чуть нахмурившись, снова смерил ее взглядом и резко кивнул:

– Бывало. Ну как, все еще хотите пойти со мной?

– Да, – поспешно согласилась Риба и удивилась. Обычно она гордилась собственной сдержанностью настоящего профессионала, вооруженного и защищенного против эмоциональных ловушек жизни. Но смерть Джереми все изменила, расколов тщательно воздвигнутый фасад, словно бесценный алмаз, распавшийся на сотни никому не нужных осколков под резцом неосторожного гранильщика. Спокойная сила незнакомца притягивала ее так же властно, как красота этой голой земли.

Мужчина понаблюдал за ней еще мгновение, подняв темные брови в молчаливом вопросе, но тут же отвернувшись, пошел вперед и исчез за поворотом. Риба последовала за ним и восхищенно застыла, глядя, как тот поднимается по стене из отполированного мрамора, словно по широкой лестнице, передвигаясь от одной опоры к другой в четком ритме, с легкостью, говорившей о годах, проведенных в этой необжитой стране. По крайней мере теперь она знала, откуда он так внезапно появился. Скорость, с которой он бесшумно, словно кошка, двигался, поистине впечатляла.

Риба сняла сандалии, зная, что скользкие кожаные подошвы сильно затруднят восхождение по гладкому мрамору, и, перекинув ремешки через левую руку, подождала, пока незнакомец доберется до широкого карниза, где мрамор сменился более темной породой, составлявшей вулканическую скалу.

Несколько раз глубоко вздохнув, словно готовясь выполнить головоломное гимнастическое упражнение, Риба определила подходящие опоры для рук и ног и начала карабкаться вверх, позволяя расположению впадин определять ритм. Наиболее трудным оказался последний участок; она была дюймов на шесть ниже незнакомца, а на верхних четырех футах не было ни одной ямки.

– Поднимите руки, – велел тот. Риба беспрекословно повиновалась. Мужчина нагнулся и подхватил ее подмышки. Риба чуть поежилась, когда заскорузлые от мозолей ладони царапнули нежную кожу. Незнакомец так быстро втянул ее наверх, что времени на возражения не осталось. Риба пошатнулась, но мужчина поддержал ее, взял сандалии и встал на колени, чтобы натянуть их на ее голые ноги.

Риба испуганно вскинулась, как только сильные пальцы сомкнулись вокруг щиколотки и подъема ступни, и, боясь упасть, поспешно оперлась о спину незнакомца, ощущая упругое сопротивление перекатывавшихся под пальцами мышц. Теплая рука держала ее ногу, смахивая острые камешки прежде чем надеть сандалию. Он действовал так быстро, так уверенно, что к тому времени, как Рибе захотелось запротестовать, подходящий момент уже прошел.

Поэтому ей ничего не оставалось делать, как в ошеломленном молчании наблюдать за незнакомцем, застегивавшим пряжку второй сандалии.

– Ну что ж, худшая часть подъема позади, – подытожил он, распрямившись одним гибким движением, и, заметив ее смущение, слегка улыбнулся: – Красавчик ошибался и насчет этого.

– Насчет чего?

– Вы не шлюха! Шлюхи привыкают к прикосновениям незнакомых мужчин.

Он повернулся и зашагал прочь по уступу. Прежде чем пойти следом, Риба несколько секунд глядела ему в спину, соображая, сколько еще всего удалось незнакомцу подслушать из тирады Тодда. Краска бросилась ей в лицо и тут же отхлынула при воспоминании об обвинениях, брошенных Тоддом. Странная пустота вновь охватила душу. Ей больше, чем когда-либо, не хватало Джереми, его веры в нее как в человека, достойного дружбы и любви. Никто не обращался с ней так раньше, до встречи с Джереми, ни мать, ни муж. Никто…

Слезы жгли веки, туманя глаза и застилая дорогу. Риба нетерпеливо вытерла соленые капли. Не сейчас. Сегодня вечером, после того, как будет сделан снимок последнего экспоната коллекции Джереми и последний человек уедет в Лос-Анджелес, она запрется у себя в комнате и поплачет.

Риба неожиданно сообразила, что незнакомец остановился и дожидается ее, что от взгляда этих серебристо-зеленых глаз не ускользнули ее короткие рыдания.

Вызывающе подняв подбородок, Риба шагнула к нему, собираясь с силами, чтобы вернуть прежнюю уверенность, оградиться ею, словно непроницаемой скорлупой, и скрыть бушующие в душе эмоции.

Незнакомец чуть поколебался, как будто желал заговорить или протянуть ей руку, но не сделал ни одного движения.

Вместо этого он повернулся и бесшумно зашагал через полуразрушенные вулканические скалы. Риба покорно пошла за ним, осторожно переставляя ноги. Она чувствовала, как он напряженно сжимается, тревожась за нее, стоило ей лишь ступить на самые трудные участки пути, и как облегченно вздыхает, видя, что она преодолевает осыпи с уверенностью и спокойствием, выработанными многими часами упражнений на бревне. Она по-прежнему молчала, опасаясь встречаться с ним глазами, не в силах вынести мысли о том, что еще кто-то, кроме нее, слышал гнусные оскорбления Тодда.

Но по мере того как они шли все дальше, спокойствие и первобытная красота каньона проникали в душу, смягчая гнев, стирая из памяти унижение и заполняя пустоту. С возрастающим любопытством Риба наблюдала за неосознанной грацией движений незнакомца, отмечая, как внимательные глаза точно оценивают высоту каждой скалы и обрыва, как он настороженно прислушивается к каждому звуку и шороху. Ее спаситель был похож на дикого зверя, осторожного, хитрого, сильного, бесшумно ступающего по этой каменистой земле.

Мужчина остановился, дожидаясь, пока она подойдет к черной глыбе, выраставшей из земли.

– Докембрийский период, – пояснил он, вытаскивая молоток и ударяя по камню. Раздался громкий, почти хрустальный звон. Молоток не оставил ни малейшей царапины. – Одна из самых древних скал на земле. Тогда не было жизни, ничего, кроме камней и воды, молний и ветра. Только по прошествии нескольких сот миллионов лет появилось одноклеточное растение. Водоросль. Не так уж много для начала, но все же жизнь. Водоросли выделяли в качестве побочного продукта кислород таким же образом, как мы выдыхаем двуокись углерода. Они делились и размножались и наконец так сильно загрязнили атмосферу кислородом, что сами убили себя.

– Загрязнили? – удивилась Риба.

– Да, – иронически скривил губы незнакомец, – по их стандартам. Зато оставили после себя фантастически богатую кислородом среду обитания.

– Plus ca change, plus c'est la meme chose, – мягко ответила она.

Незнакомец криво улыбнулся, однако мгновенно перевел:

– Чем больше происходит перемен, тем дольше все остается неизменным. Совершенно верно. Четыре миллиарда лет, и все осталось почти как прежде.

Он снова постучал по скале, прислушиваясь к глухому звону металла о камень.

– Иногда я гадаю, что будет после нас.

– Кто-нибудь унаследует этот мир точно так же, как мы унаследовали его от водорослей, – медленно протянула она, глядя на невероятно древнюю черную скалу.

Миллионы лет… жизнь возникает, умирает, изменяется… развивается по спирали, время завершает цикл, начиная новый, и существование и гибель уравновешены так же гармонично, как кристаллическая решетка идеального алмаза. Ничто не теряется окончательно, одна форма перетекает в другую. Жизнь и смерть – части одного и того же континуума, различные грани на поверхности времени.

Сама того не сознавая, Риба глубоко вздохнула. Ледяной ком, осевший в желудке в ту ночь, когда скончался Джереми, начал таять. Стоять здесь, понимать, что вечность сгустилась в черном камне, слышать звуки этого глубокого мягкого голоса означало хоть ненадолго проститься с одиночеством.

– Мысль о полном вымирании не тревожит вас? – осведомился он, не сводя с нее ставших неожиданно прозрачными глаз.

– Это не вымирание, а всего лишь очередная перемена, – медленно выговорила Риба. – Птицы были когда-то динозаврами.

Его смех оказался таким же удивительным, как огонь, вспыхивающий в черном опале.

– Следовало бы ожидать, что встречу здесь еще одного геолога.

Риба покачала головой, так что солнечный свет заиграл переливами в густых золотистых волосах.

– Всего лишь любитель естественной истории, – пояснила она, вспомнив, как ее муж-профессор смеялся над увлечением «холодными науками», в то время как он открывал жене мир романских языков, а вернее говоря, просто вдалбливал их насильно и неумолимо. К тому времени как был оформлен развод, Риба читала и понимала по-испански, португальски, итальянски и прекрасно владела французским.

Но она не пользовалась ни одним этим языком и не получала удовольствия от бесполезных знаний до встречи с Джереми. Он упорно отказывался выучить язык своего отца-англичанина, человека, соблазнившего и покинувшего его мать. Риба впервые увидела Джереми на станции техобслуживания, когда тот, размахивая руками, безуспешно пытался на пальцах объяснить механику, что случилось с машиной.

Риба вызвалась перевести взволнованную речь незнакомца и впервые ощутила трепет человека, понявшего, что может проникать сквозь языковые барьеры, объясняться с людьми разных национальностей.

И когда Джереми ответил ей на прекрасном французском с безупречным парижским выговором, Риба инстинктивно осознала красоту языка как средства общения, а не бесконечного ряда скучных академических упражнений.

– И лингвист, – сказал незнакомец.

– Что? – переспросила Риба, почему-то испуганная совпадением ее собственных мыслей с его словами.

– Любительница естественной истории и лингвист, n'est-ce pas <Не так ли? (франц.)>? Правда, мое произношение не так безупречно, как ваше, но большинство французов, с которыми мне приходилось разговаривать, тоже не кончали Сорбонну. – И, заметив ее удивление, улыбнулся.

Риба, рассеянно накручивая на палец светлую прядку волос, изучала незнакомца, неожиданно задавшись вопросом, кто он и откуда, и поэтому заметила, как взгляд зеленых глаз скользнул по ее кольцу.

– Это он подарил вам бриллиант, правда?

– Он? – переспросила она, пораженная тем, как точно незнакомец определил камень, золотисто-оранжево-коричневый оттенок которого был настолько необычен, что очень немногие люди знали о существовании алмазов подобного цвета.

– Кто?

– Мужчина, в чью постель так не терпится забраться красавчику.

Рука Рибы упала, а сама она отступила, рассерженная и почему-то задетая неосторожными словами.

– У нас с Джереми были вовсе не такие отношения!

Незнакомец мгновенно заметил произошедшую в ней перемену и, немного помедлив, кивнул:

– Но ведь он подарил вам кольцо!

– Почему вы так уверены в этом? – сухо осведомилась она, не спуская с него глаз.

– Коричневые алмазы либо слишком темные, либо слишком светлые, и не очень красивы. Этот же крайне редкий, поистине прекрасен и точно соответствует оттенку ваших глаз и так же блестит. Только человек… очень… близкий, мог подарить вам подобный камень. Должно быть, он очень долго искал такой.