– Да, Иван! У тебя что-то срочное? – ответила жестко. – Нет? А зачем тогда? Если я не отвечаю на звонок, значит, не могу или не хочу отвечать! Что непонятно, Иван? Нет, я сегодня ей не звонила. Сам позвони, ты же отец. Да, я ей мать, а тебе никто, понял? Все…

Нажала на кнопку отбоя, сунула телефон в карман, цепко ухватила пальцы в замок, пытаясь успокоиться. И зубы сжала. И затылок напрягла. И сердце… Господи, да когда ж все это кончится? Когда он оставит ее в покое, наконец?

– …Я ж говорю – характер… – донесся до уха испуганный голос Татьяны. – Какое уж там соответствие.

Ольга подняла голову, глянула им в лица, улыбнулась натужно.

– Извините, ребята. Так вышло. Напугала я вас, да?

– Ничего, бывает, Оль, – торопливо заговорил Марк, откручивая пробку с бутылки. – Я со своей тоже что ни день, то цапаюсь. Давай еще накатим, тебе надо напряжение снять.

– Давай.

Марк разлил остатки коньяка по стаканам, выпили молча, уже без прежней бравады. Переглянулись. Марк вздохнул. Татьяна пожала плечами. Ольга проговорила тихо:

– Ну что, по домам? Хватит на сегодня разврата?

– Да… Да, и мне давно домой пора. У меня и ужина нет… – подхватилась испуганно Татьяна, глянув на часы. Потом охлопала себя по карманам, глянула заполошно поверх их с Марком голов: – Телефон! Я же свой телефон в кабинете на столе оставила! Анатоль меня потерял, обзвонился уже, наверное…

– А кто это, Анатоль? – неприлично икнув, спросил Марк.

– Ну, я ж говорила – мой бойфренд.

– А… Просто имя какое-то странное. Литературное, что ли? Как у того подлеца, который Наташу Ростову украл, ага?

– Нормальное имя, – обиженно моргнула Татьяна. – По крайней мере, звучит прилично. Гораздо лучше, чем Толик. Мы, когда познакомились, он Толиком был.

– А сейчас, значит, он у тебя бойфренд Анатоль? – насмешливо спросила Ольга. И сама испугалась – переборщила с насмешливостью. Потому что слишком нелепо звучало в устах Татьяны само слово – бойфренд. Ладно еще – Анатоль, бог с ним. Но – бойфренд! Опять перебор с покушениями в юность, что ли?

– Да. Бойфренд Анатоль, – гордо произнесла Татьяна, глядя на Ольгу тоже насмешливо, но с неким вызовом. – Завидовать надо молча, Оленька.

– Ладно, я постараюсь, Тань. Ну что, идем на выход? Марк, тебе такси вызвать?

– Не надо, я сам…

Из офисного здания вывалились втроем, стараясь держаться непринужденно. Так, как держатся вполне трезвые люди. Но, как известно, чем больше стараешься…

– Ой, а я ж забыл такси заказать… – обиженно глянул Марк на пустую об эту пору стоянку перед офисом. – Теперь ждать придется.

– О, а зато у меня приятная неожиданность! Глазам не верю, Анатоль! Как говорится, легок на помине! – улыбнулась Татьяна. – Смотрите, меня встречают. На машине. Не надо такси, Марк, мы тебя до дома подбросим. Пойдемте, я вас познакомлю.

Анатоль оказался молодым, субтильным, модно одетым парнягой. Лицо довольно приятное, глаза красивые, но, как показалось Ольге, немного с глумливой искоркой. И вообще, весь облик парняги слишком сладкий. На альфонса похож. Или того хуже… Бледный, худой и суетливый, как сперматозоид. Ольга инстинктивно прикрыла ладонью рот, ужаснулась – боже, какие только сравнения не придут в несчастную хмельную голову…

– Познакомься, Анатоль, это Марк, это Ольга… Вот скажи, как стилист, может быть у женщины такой природный цвет волос, а? Посмотри, посмотри на Ольгу внимательно, – трещала Татьяна без умолку, дергая Анатоля-стилиста под локоток. – Она утверждает, что это ее цвет, природный.

– Ну, если утверждает, значит, так оно и есть, – пожал худосочными плечиками Анатоль, суетливо переступая на месте и разглядывая всю компанию чуть насмешливо. – А у вас что, праздник какой-то сегодня, да?

– Нет, это мы так, стихийно… Ребят до дома довезем, ладно?

– Без проблем. Садитесь, прошу… – распахнул перед ними двери белого «Рено» Анатоль.

Марк с готовностью плюхнулся на заднее сиденье, а Ольга ехать отказалась. Отчего-то захотелось пройтись пешком. Да и домой не тянуло. Что там делать, дома? Тем более, это и не дом, а съемная квартира. То есть чужой дом.

Ее и уговаривать особо не стали. Анатоль резво прыгнул за руль, машина отъехала, – в окне напоследок мелькнуло счастливое улыбающееся лицо Татьяны.

Ольга вздохнула, повесила на плечо сумку, нацепила на глаза темные очки. Ладно, пешком так пешком. Правда, далековато. Зато за время пути хмель из головы выветрится. И вечер июньский хорош для прогулки.

Решила идти бульваром. Встала у «зебры», чтобы перейти на пешеходную часть, задумалась, ожидая зеленого сигнала светофора. И вздрогнула, услышав над ухом знакомый голос:

– А ты почему пешком, Оль?

Иван… Иван. Он что, сегодня добить ее решил?

– Пойдем, Оль, зеленый загорелся.

Ничего не оставалось, как вместе перейти дорогу. Похоже, он и по бульвару вместе с ней пройти собирается? Ну уж нет!

Остановилась резко, глянула ему в лицо:

– Ну чего, чего тебе от меня нужно, Иван? Что ты ходишь за мной? Вроде решили уже все…

– Чего мы решили? Я лично ничего не решал.

– Ну, это твои дела… Я решила, этого хватит. Все, не ходи за мной, пожалуйста.

– А я не за тобой иду, я рядом иду. Бульвар – место общественное.

– Глупо звучит. В детство впадаешь, Вань. Вроде ты не юноша пылкий, да и я не школьница.

– Оль, так я все же не понял… Чего ты пешком-то? Машину около офиса бросила… Выпила, что ли?

– Да. Выпила.

– Много?

– Не твое дело. И вообще… Давай, сгинь куда-нибудь. Или вперед иди, или назад топай. Мне неприятно рядом с тобой находиться. Раздражаюсь я сильно, понял?

– Оль, ну зачем хамить-то? Я тебя целый час около офиса ждал.

– А я просила?

– Ну хватит… Давай поговорим спокойно. Хочешь, в кафе посидим?

– Нет. Никогда. Ни разговоров, ни кафе больше никогда не будет. Вообще ничего больше не будет, Иван. Сто первый раз тебе это твержу, а ты все во влюбленного пионера играешь… Не надоело еще?

– Нет. Не надоело.

– А мне надоело. Но могу и в сто второй раз повторить… Все, Иван, все. Ты же меня знаешь. Если я решила один раз, значит, это уже окончательное решение. Все, возврата не будет.

– Оль, остановись! Нельзя же так. То есть нельзя быть такой… Такой…

– Какой? – повернулась она к нему рассерженной кошкой. – Ну какой, говори?

– Такой жестокой. Такой непримиримой. Такой однозначной, как инфузория-туфелька.

– Как кто?! Что-то я совсем не понимаю тебя, Иван. Это ты что, меня сейчас оскорбить пытался? Ты – меня?!

Задохнувшись от злости, Ольга глядела на Ивана во все глаза. И даже не сразу услышала, что он говорит ей торопливо. Только последние фразы дошли до сознания, вызвав еще более сильную злость.

– …Надо уметь прощать, Оль. И не обижайся на инфузорию-туфельку, ты же понимаешь, что я имел в виду. То есть не то, что ты в принципе однозначная… Просто, понимаешь, в природе есть еще и другие цвета, кроме черного и белого! И в отношениях между мужчиной и женщиной тоже много расцветок присутствует!

– Да-а-а? Правда? И что это за расцветки? Это ты сейчас про «понять-простить» мне толкуешь, что ли? Или будешь учить, какой мне надо женщиной быть? То есть мягкой и мудрой женушкой, да? На которую наплевать можно, она все схавает под соусом женской мудрости, да? Ненавижу, ненавижу эту пресловутую женскую мудрость, слышишь? Нет такого понятия – женская мудрость! Есть страх женского одиночества, а женской мудрости – нет! Эту подушку безопасности придумали себе трусливые бабы, а я никогда и ничего не боялась, понял? Мудрость – это не про меня, Вань!

– Да понял, понял. Уж кому, как не мне, тебя понимать…

– А если понял – отвали. Не теряй времени, ищи себе другую женщину. Чтоб с большой мудростью во всех местах была. Кстати, надо бы нам развод оформить. У меня завтра вторая половина дня свободна, может, добежим до загса? Я уже узнавала, в загсе без проблем разведут, у нас дочь совершеннолетняя. Ты как, сможешь после обеда с работы слинять?

– А что за спешка, не понимаю? Давай хотя бы дождемся, когда Полька родит…

– А она все равно родит, хоть с нашим разводом, хоть без него. Какая разница-то?

– Ну, не знаю… Родители мы ей или кто? Она ж переживать будет. А это стресс, ей нельзя.

– Да какой стресс… Наплевать ей на нас, у нее своя семья есть. И муж – отличный парень, слава богу. С ним ей никакой стресс не страшен.

– Нет, Оль, ты не права. Развод родителей – это всегда стресс, в любом возрасте, при любых собственных обстоятельствах. Нет, нельзя нам сейчас разводиться.

– Ну, это не один ты решаешь. Да и глупо, по-моему, отговорки придумывать. Несерьезно.

– Да, может быть… Да, глупо, наверное. Но я действительно не хочу. Я не хочу с тобой разводиться. Почему ты мне не веришь, Оль? Я люблю тебя. Я очень люблю тебя и не хочу никакого развода. Слышишь? Люблю!

– Не ори. Люди оглядываются.

– Да пусть! Все равно люблю!

– А Владу тоже любишь?

– Ну зачем ты… Нет, не люблю я твою Владу…

– Мою?!

– Ну, она же твоя подруга…

– Ой, Иван… Уйди лучше, не доводи меня до истерики. Уйди! Иначе я вообще… Не знаю, что с тобой сделаю. Никогда тебе этого не прощу, никогда. Уйди, слышишь? Ну, пожалуйста.

Видимо, это «пожалуйста» прозвучало слишком горестной безнадегой – Иван сдался, замедлил шаг. А она, наоборот, рванула вперед почти бегом. Подальше от него, подальше. Потому что слишком больно – даже рядом идти больно. Потому что сердце болит обидой. И неприятием. Нет, как он мог! А впрочем, чего опять – из пустого в порожнее? Толку-то все равно не будет. И Ивана в ее жизни больше не будет. И надо привыкать идти одной. Вот как сейчас. Сначала по бульвару, потом на проспект Мира свернуть, потом перейти наискосок по парку, потом дворами…

Далеко, однако. Устала с непривычки. Зато вечер, можно сказать, убила. Самое противное время – вечер. Нет, можно, конечно, и на работе сидеть до посинения, но все равно от вечерней тоски никуда не денешься. Все равно она тебя поймает, все равно будет подсовывать картинки из той жизни, где все вечера были беззаботно счастливыми. Жаль, она этого не понимала тогда. Сравнивать не с чем было. Думала, эта счастливая беззаботность навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Когда Иван, когда Полька рядом. Все здоровы и благополучны, и один счастливый день перетекает в другой без особых проблем. Классический пример семьи, можно на рекламную обложку снимать. Все счастливы, все улыбаются – чи-и-и-з!

Съемная квартира встретила, как всегда, с пугливой настороженностью. Как чужую. А впрочем, она чужая и есть. Ее квартира не любит, и она ее. За что это уродство любить? Здесь же все мерзко, неуютно, с дурацкими розовыми цветуями на обоях. Гостиная с ковром и диваном, спальня. Чужая спальня. Огромная холодная кровать, страшно неудобная, кстати. Монументальная, но из дешевых. А про кухню и говорить нечего – руки бы оборвать тем дизайнерам, кто придумывает такое безобразие. Ни стиля, ни уюта, ни маломальской изюминки. Кухня – это же сердце семьи! Помнится, когда они с Иваном себе кухню обустраивали…

Так, стоп. Хватит бродить по чужому пространству, надо сесть куда-нибудь. Да, хотя бы здесь, у раскрытого кухонного окна. Жаль, что она плакать не умеет. А то бы всплакнула, как порядочная тетка. Та самая, которая сильно мудрая. Та самая, которая не обхамила бы Ивана, а наоборот, разжалобила сопливой сильно-мудростью. А так… Ни слез, ни мудрости, ничего нет. Пустота. Холодная пещера внутри. Да, точно, пещера…

Однажды в детстве она заблудилась в пещере. В настоящей. Повезли их всем классом на экскурсию, в каникулы, всякие сталактиты и сталагмиты смотреть. Ну, она и раззявила рот… И отстала от группы. Огляделась – никого. И голосов не слышно, и непонятно, в какой стороне выход… Вот тогда ей по-настоящему страшно было. Холодно. Жутко. Сыро. И капает с потолка. И ощущение ледяной потерянности и несчастья. Потом, конечно, ее нашли, но те полчаса, пока блуждала одна, запомнились именно этим ощущением статического злого несчастья. Когда страшно. И жутко холодно. И ледяные капли с потолка…

Именно такое чувство пещерного внутреннего холода преследует ее в последнее время. Когда случилось это… Это несчастье с ней и с Иваном. Но ведь нельзя жить с этим пещерным холодом внутри! Надо же что-то делать… Бороться как-то. Да, без Ивана плохо. Невыносимо. Но если другого выхода нет! Значит, как-то привыкать надо. Забыть прошлое. Выдрать из себя беззаботно счастливые двадцать лет. Ох, если бы она могла быть мудрой! Если б могла. Да если б можно было пойти ту мудрость в магазине купить. Нет ведь, не пойдешь и не купишь. И с собой ничего не сделаешь. Ни с характером ничего не сделаешь, ни с холодной пещерой внутри.

Да, двадцать лет. Это много – двадцать лет. Нет, даже больше получается… Это они с Иваном женились, когда им было по двадцать лет. Полька заставила свадьбу играть. То есть Полька и бабушка. То есть когда бабушка про Польку догадалась и потребовала «узаконить грех». Они еще смеялись до коликов над этим «узаконить». Потому что им вообще все равно было, в каком статусе вместе существовать. Главное – лишь бы вместе. Иван даже хотел в ее институт перевестись, да его родители отговорили. Вообще, мама Ивана поначалу относилась к ней вежливо, но прохладно. А однажды она случайно услышала вскользь брошенную мамой фразу: «Мне не нравится, что ты этой Ольге в рот смотришь!» Услышала и удивилась, но вовсе не обиделась. Потому что знала, что это неправда. Мама просто не в курсе их отношений была. А может, ревновала. Но потом Иван, по всей видимости, с мамой поговорил, то есть объяснил ей, что он никакой не подкаблучник и дальше им быть не собирается, просто очень любит свою будущую жену, и она его тоже любит. И смотрят они друг на друга одинаково, то есть с любовью.