Глава 8

Как случается то, что случается? Можно ли расставить часовых по периметру своей жизни, чтобы они тебя предупреждали об опасности? И где та пресловутая «точка невозврата»? Ни один шпион на свете не может обладать тем чутьем, которое требуется семейной паре. И зачем политологам аналитические способности? Они нужны мужьям и женам, чтобы в каждой непривычно лишней ложке сахара утреннего кофе распознать признаки грядущих перемен.

Как это могло случиться? Полина пыталась понять, с какого момента все пошло не так. Где она совершила ошибку? Или Костя, уставший от повседневности и бесконечной гонки за семейным благополучием, прибился к первому попавшемуся тихому берегу? И это могла быть вовсе не Алла, а любая другая женщина, оказавшаяся на его пути в тот момент? И как надо себя вести? Делать вид, что ничего не замечаешь? Скандалить? Выяснять отношения? Полина вспомнила, что однажды Костя, закрыв какой-то английский роман, вдруг сказал: «Обманутому мужу только что и остается – читать газету, мыть посуду и ждать, пока жена охладеет к любовнику». Полина тогда горячо спорила. Мол, за счастье надо бороться. Костя посмотрел на нее, снисходительно улыбаясь, и пояснил: «Здесь борьба духа. Что полностью, на мой взгляд, исключает активность. Ничего запретить нельзя».

Нет ничего утомительнее измены. Настороженность и подозрительность, смешанные со страхом, злостью и гневом, проникают во все укромные уголки дома. Их печать лежит на лицах, ими пропитаны одежда и вещи. Они лишают сна и покоя. Плесенью, скользкой и холодной, они покрывают воспоминания. Воспоминания о том, как было до. До того, как в доме стали раздаваться непонятные звонки, до того, как твой любимый человек стал задумчив и немногословен. До того, как его (или ее) стали раздражать любимые прежде блюда, одежда и фильмы. До того, как ваша широкая постель вдруг стала тесным и узким ложем. Измена, этот извечный враг покоя и счастья, вступает в свои права, намереваясь лишить нас самого главного – будущего. Ибо все участники бала, где правит Измена, уже никогда не будут такими безоговорочно счастливыми и беспечными.

Полина посмотрела на часы. Она их возненавидела. Возненавидела за последний год, который провела в непрерывном отслеживании больших и маленьких стрелок. Она вдруг захотела позвонить Олегу. Без всякой надобности, просто чтобы не сидеть и не прислушиваться к шагам на лестнице, молчащему телефону и беспокойству внутри себя. Она понимала, что делать этого нельзя, что надо набраться терпения, дождаться мужа, услышать то, без чего их дальнейшие отношения невозможны, объясниться и, может быть, помириться. Но стрелка часов уже подползла к цифре десять…

Костя пришел в половине двенадцатого. Он имел виноватое лицо:

– Поль, опять командировка. Надо на неделю в Дагомыс. Там конференция будет. Через неделю приеду и насчет нашего отпуска решим.

– А тебе обязательно туда ехать?

– Да уже и гостиница заказана, и билет купили. Надо только собраться…

– Послушай, а может, я с тобой поеду, номер в соседней гостинице сниму, чтобы не мешать тебе там, а по вечерам будем вместе купаться, ужинать… – Полине вдруг так захотелось сесть с мужем в поезд или самолет. Чтобы все было как раньше. Это ощущение счастья, когда хорошо на душе только потому, что они вместе.

«Вот и не надо никаких разговоров и выяснений. Что было, то было, а из Дагомыса мы вернемся опять семьей! И объясняться не надо!» – За этими мыслями Полина не заметила, как Костя в замешательстве начал перекладывать с места на место документы, лежащие на его столе.

– Возьми меня с собой. Мешать тебе я не буду, но нам лучше поехать вместе сейчас. – Полина отвернулась к окну. Она не хотела, чтобы Костя видел, как отчаянно она цепляется за эту последнюю возможность наладить отношения.

За ее спиной повисло напряженное молчание.

– Я так понимаю, что мое предложение не очень удачное. – Полина обернулась и заметила его бессмысленные манипуляции с бумажками.

– Да нет, Нерпа, пойми, – Костя суетливо зажестикулировал, – едет весь совет директоров, все будут на виду, мне не очень удобно будет при супруге, ну сама понимаешь…

– Понимаю. Тогда вопрос с повестки дня снят…

Костя еще долго что-то объяснял, что-то обещал, но Полина его уже не слушала. Она понимала, что в Дагомыс поедет Алла, и совсем не важно, отправится туда Алла, потому что тоже должна там быть или это их запланированный совместный отдых. Полина молча помогла Косте собраться и, чтобы избежать возможных разговоров (а муж делал вид, что ничего не произошло, и пытался обсудить с ней какие-то конторские сплетни), рано легла спать. Наутро, когда она встала, Кости уже не было, а на столе лежала записка: «Уехал, целую! Не скучай».


Полина открыла глаза. Из‑за полуоткрытой двери балкона доносились голоса, стук каблуков и крики ранних посетителей дворовой песочницы. Ветерок, прохладный, пахнущий летним утром, вечно обманывающий и заставляющий одеться теплее, чем надо бы, размахивал легкой белой кисеей. Солнце в эту комнату проникало только после обеда, а сейчас оно отражалось от окон напротив, отчего комната неожиданно превратилась в стеклянный сосуд, освещенный изнутри. Полина потянулась под одеялом и, нащупав ступней прохладный кусок простыни, с удовольствием укуталась по самый нос. Вставать не хотелось. Хотелось так беззаботно валяться в постели, ни о чем не думая и никуда не торопясь. Хотелось делать то, что не получалось уже почти три года. Три года спешки, обязательств, переживаний и высот, которые Полина сама себе наметила, утомили ее, и сейчас казалось, что ничего более приятного, чем это утреннее безделье, быть не может. Удивляло еще то, что она проснулась без привычной тяжести плохого настроения. Как правило, оно овладевало ею сразу, как только Полина открывала глаза. Сегодня вопреки обыкновению на душе у нее было спокойно, а на лицо не надо было надевать утомительную маску ровной веселости. Поворочавшись и почувствовав, что заснуть под этот гомон за окнами она больше не сможет, Полина встала и прошла на кухню. Записку Кости она прочла и засунула в старую керамическую вазу, где обычно хранила старые квитанции и чеки. Быстро сделала себе чай и в пижаме уселась на стул у окна. Поглядывая на летний двор, Полина с удовольствием принялась за завтрак.

Ей было хорошо. Квартира, пахнущая свежим ремонтом, продуманная до мелочей, чистая и уютная, вдруг опять ей понравилась, Полина ощутила себя хозяйкой и этого уютного дома, и всей своей жизни. Как будто с отъездом Кости исчезло то, что резало всю ее жизнь пополам. На «до» и «после», на «я» и «они», на «я» и «он». Сейчас была только «она». И она была готова к спокойному разговору с самой собой обо всем, что произошло в последний год. Полина прямо с чашкой в руке подошла к гардеробной, не спеша выбрала платье, туфли и сумку. Все три вещи она давно не носила, считая их слишком вызывающими для офиса и типографии. Разложив выбранную одежду, Полина с чашкой в руке прошлась вдоль стеллажей: хотелось выбрать книжку – незамысловатую и душевную. Ровно такую, какую будет приятно читать лежа в душистой пене. «Никакого торопливого душа сегодня. Полчаса медовой ванны, хорошая маска для лица и… Пушкинский музей или магазины…» Пробежав глазами книжные полки, она вытащила маленький яркий томик в мягкой обложке. Книжка была ей знакома со школы – «Анатомия одного развода». В восьмом классе мама прятала от нее подобную литературу – надо было готовиться к экзаменам, читать Толстого и Достоевского, а не Эрве Базена. А Полина все равно читала и запоминала мелкие детали французского быта. Не выпуская большую рыжую чашку с уже остывшим чаем, она устроилась в кресле и открыла томик наугад. «Развод подобен хирургической операции – это всегда неприятно, но необходимо…» – прочла она и, подобрав ноги, забыв обо всех планах, углубилась в текст. Только когда показалось оглавление, Полина закрыла книгу. Она еще немного посидела в кресле, внимательно оглядела картины, понаблюдала, как неугомонный ветер раздувает тюлевую занавеску, и поняла, что сейчас она репетирует будущее одиночество. Эта мысль ее не огорчила, а, наоборот, заставила внимательней прислушаться к ощущениям. Полина усмехнулась. Еще вчера она со страхом думала о том, как останется одна. Еще вчера она еле сдерживалась от слез и скандала. Ей хотелось, чтобы у Кости испортилось настроение. И только усилием воли она подавила свое желание. Сегодня казалось, что все это было в другой жизни. А отъезд Кости, освободив ее от необходимости притворяться, позволил взглянуть на происходящее спокойно. Она приняла решение. И ее совсем не волновало, что об этом решении подумают другие. А сейчас, пока у нее есть время, она попробует жить по-новому, только надо выбрать из всех возможных вариантов один, верный.

Через два часа Полина, уверенная в себе, вышла из дома. Она уже подходила к автобусной остановке, когда рядом резко затормозила темно-синяя машина и из нее выглянул водитель:

– Привет! Вот так встреча, соседка!

Полина прищурила близорукие глаза и узнала в водителе свою безответную школьную любовь.

Сколько Полина себя помнила, столько слышала мамино утверждение: главное для девочки – это учеба и знания. А еще игра на фортепьяно и рисование. Все остальные стороны жизни – платья, прически и мальчики – мамой отвергались вполне решительно. То ли мать не желала дочери разочарований и напрасных иллюзий, то ли, сама выросшая в спартанских условиях послевоенных лет, считала, что все эти удовольствия не вполне приличны. Так или иначе, но красивые женские сапожки у Полины появились только в старшем классе, а отрезать длинную косу позволили и вовсе после получения аттестата. Несмотря на это, кокетства в Полине было хоть отбавляй, а влюблялась она с пеленок. Если уж быть точной, то с первого класса. Каждый год, а то и каждую четверть объекты любви менялись, даже не догадываясь о том, что эта курносая пигалица с длинной косой за короткий срок успевала их полюбить всем сердцем и разлюбить навсегда. В шестом классе, когда Полина вдруг стала стесняться тоненькой белой футболки и коротких спортивных трусов, мама повела ее в отдел женского белья и выбрала красивый розовый бюстгальтер. Полина услышала, как худая продавщица удивленным шепотом, быстро окинув ее взглядом, произнесла:

– Да, везет же! Мужики шею будут сворачивать.

Мама покраснела, закашлялась и каким-то щипком подтолкнула дочь к примерочной. Оставшись одна за коричневыми тяжелыми занавесками, Полина померила бюстгальтер и с ужасом увидела, что фигура ее стала непропорциональной – верх был объемный, низ узкий и худой. Ее прошиб пот, и она расплакалась. Дома мама накапала ей валерьянки с пустырником. На физкультуру Полина не ходила до тех пор, пока физрук Петр Николаевич не пожаловался классной руководительнице, а та не позвонила маме. Мать незамедлительно громко отчитала дочь на кухне в перерыве между правкой своего газетного материала и готовкой обеда на неделю. На следующий урок Полина пришла и даже покачалась на брусьях, но старалась не попадаться на глаза мальчикам, которые занимались в противоположном углу. А еще через неделю на общешкольном субботнике возле нее стали околачиваться старшеклассники, а один из них увязался за ней до самого дома. Мальчик был симпатичный, за ним бегали все одноклассницы, но Полина была с ним резка – она была влюблена в самого остроумного, симпатичного и спортивного парня из своего класса. Прищуренные голубые глаза Димы и его веселые шутки уже давно лишили ее покоя. Поправ все законы школьного общежития, Полина, не стесняясь, одаривала одноклассника своим вниманием, за что поплатилась репутацией: «Полина бегает за Димкой. Совсем себя не уважает!» Она плевала на все разговоры и только жалела, что годом раньше, когда Дима пытался с ней заговорить, упустила такую возможность. Поскольку была увлечена малолетним хоккеистом Андреем Тишковым. Как только учебный год закончился, к Андрею Полина охладела и полюбила Диму. Да, видно, поздно. И так уж случилось, что эта привязанность оказалась последней школьной любовью – ее ветреная Полина сохранила до десятого класса. Точнее, до тех пор, пока не встретила Костю. Надо сказать, что Костя и Дима были внешне похожи. И вот сейчас из машины Полину окликнул Дима. Волею судьбы и случая, спустя много лет после окончания школы, оба они оказались соседями – дома стояли на одной улице, и бывшие одноклассники изредка встречались в булочной.

– Садись, до метро могу подвезти. А если ты в центр, то до Маяковки. – Дима, плотный мужчина с небольшой кокетливой бородкой, вальяжно вышел из машины и элегантным жестом открыл дверцу.

Полина с минуту разглядывала свои туфли на шпильках, а потом решительно плюхнулась на сиденье. Дима теперь уже тяжелой рысью обежал машину, уселся, включил зажигание, и они помчались по замечательной московской улице со смешным названием проезд Соломенной Сторожки. Через три минуты Полина пожалела, что села в машину. Она совершенно забыла, что Дима недавно развелся с женой. Молва утверждала, что та от него просто сбежала. Хотя Полина даже представить не могла, что какая-нибудь женщина способна сама от Димы уйти. Ей всегда казалось, что лучшего мужа не найти. «Я, наверно, до сих пор не объективна», – про себя вздохнула Полина и, покопавшись среди безобидных тем, задала самый что ни на есть дурацкий и опасный вопрос: