Эмили Гиффин - Детонепробиваемая

– Насколько я могу судить, волосы – самое интересное, что в ней есть, – заключает Маура.

– Возможно, самое лучшее, да, – соглашаюсь я.

– Значит, она не прошла бы тест Примерь-Розаннуданну[6]? – улыбаясь, спрашивает Дафна.

Я со смехом отвечаю, что, скорее всего, нет. Тест Примерь-Розаннуданну не нуждается в подробных пояснениях, суть его такова: мысленно примерь на некую симпатичную девушку копну кучерявых черных волос Розанныданны и посмотри, не утратит ли испытуемая своей привлекательности. Маура придумала этот лакмусовый тест еще в школе, причем утверждала, что Тиффани Хартонг опередила ее в борьбе за титул королевы выпускного бала лишь потому, что смогла одурачить народ великолепными белокурыми волосами. Конечно, я могла бы поспорить, что этот тест сродни рекомендации: «Примерь ей вот эту страшную образину и проверь, будет ли она все также красива». Волосы – это все же неотъемлемая часть образа.

Тем не менее я удерживаюсь от соблазна заявить, что, в отличие от некоторых, я не одержима чисто внешними данными и предпочла бы, чтобы Такер была моделью «Виктория сикрет», а не концертирующей пианисткой, пилотом истребителя или кем-то еще, кого Бен стал бы по-настоящему уважать. Конечно, если бы я находилась на месте Мауры и знала, что мой муж изменяет мне с секретаршей – норвежской красоткой, отказавшейся лизать конверты, так как она якобы слышала, будто в полоске клея на клапане содержатся целых три калории, – я бы тоже, наверное, циклилась на проблеме лишнего веса.

– И пусть эта Такер катится куда подальше! – восклицает Джесс, поднимая бокал с вином. – Она всего лишь временная замена. Бьюсь об заклад, что Бен застрянет на этапе временных замен на долгие годы. Тебя никто не затмит, Клаудия.

Вот это дело! Я одариваю Джесс благодарной улыбкой и тоже поднимаю бокал.

– Я за это выпью!

Маура подхватывает заданное Джесс направление:

– Да. Он никогда не найдет такую, как ты.

– Даже за миллион лет, – вступает Дафна. – Точно-точно!

Мы чокаемся.

– Спасибо, девчонки, – говорю я.

Джесс решает, что сейчас самое время завести влюбленный щебет о том, как прекрасен и бесподобен Трей.

– Погоди. Который из них Трей? – уточняет Маура.

– Женатый малый с соблазнительным телом. Верно? – подсказывает Дафна. Она год прожила вместе со мной и Джесс перед тем, как вышла замуж за Тони, и время от времени переписывается и болтает с бывшей соседкой по телефону. Джесс даже как-то сказала, что Дафна, скорее всего, будет одной из подружек невесты у нее на свадьбе, – по-моему, заранее назначать подружек так же нелепо, как подбирать имя ребенку, не будучи беременной.

– «Женатый малый» едва ли сужает границы поиска, – замечает Маура.

Джесс смеется и показывает неприличный жест.

– Только не говори, что опять встречаешься с женатиком, Джесс, – сердится Маура. Она брезгливо отодвигает салат и скрещивает руки на груди.

Вот по этой причине меня и тревожило обсуждение Трея, и я внезапно сожалею, что заранее не попросила Джесс вести себя осмотрительней.

– На этот раз все иначе, – говорит Джесс, промокая губы тканой салфеткой. – Трей и его жена совершенно не подходят друг другу. Они поженились очень молодыми.

Тема «поженились очень молодыми» против шерсти уже Дафне, и та возмущается:

– Эй! Что тут плохого? Если встречаешь своего единственного, то молодость не помеха.

– Все верно, – стоит на своем Джесс. – Но для жены Трей не ее единственный. Однозначно. И в скором времени он собирается от нее уйти. Скажи им, Клаудия.

– В скором времени он собирается от нее уйти, – вторю я, сосредоточенно разглядывая скорлупу сваренного вкрутую яйца.

Маура презрительно фыркает.

– Господи, Джесс! У тебя вообще нет моральных границ?

– Эй! Я не виновата, что браки рушатся, – огрызается Джесс. – Не я завела такой порядок. Он давно сложился.

– Браки рушатся отчасти и по вине бессовестных женщин вроде тебя! – нападает Маура. – Тебе не следует быть такой хищницей.

– А тебе не следует быть такой наивной, – парирует Джесс. – Счастливые люди не крутят романов на стороне. Третий лишний не сможет вторгнуться в счастливый брак, в котором довольны оба супруга.

– Позволю себе не согласиться, – цедит Маура с видимым раздражением.

Я не ставлю сестре в вину, что она рассердилась. Уж слишком мучителен для нее этот вопрос.

Но неуемная Джесс идет напролом.

– Полагаю, ты не одобришь, если я подстрою беременность? – говорит она.

– Что ты имеешь в виду? – ошеломленно спрашивает Маура.

– Ну, например, забуду принять таблетки. Чтобы как-то сдвинуть дело с мертвой точки. – Джесс беспечно машет рукой.

Маура широко раскрывает глаза.

– Ты, должно быть, издеваешься.

Джесс выглядит довольной собой. Она, скорее всего, шутит, но я бы не стала ручаться. Конечно, помимо явно неэтичного характера подобного трюка, эта история задевает меня за живое еще и тем, что я проецирую ее на себя: что бы я почувствовала, если бы, скажем, Бен подменил мои противозачаточные таблетки на плацебо? На ум приходит только одно подходящее слово: омерзение.

– Что если бы Бен провернул такой номер со мной? – говорю я. – Если бы, к примеру, стал прокалывать крошечные дырочки в презервативах?

– Это совсем другое, – отмахивается Джесс.

– Нет, не другое, – настаиваю я.

– Нет, другое. Твое тело – твое дело. И последнее слово должно оставаться за тобой.

– А сперма – его, – говорит Маура. Знаю, она уже прикидывает, что будет делать, если Скотт заведет ребенка на стороне. Такой вариант не выходит за рамки возможного, это уж точно.

Зато Дафна выглядит, как заправский конспиратор. Что угодно ради ребенка. Я почти уверена, что она украла бы немного семени, будь ей это необходимо.

Призываю ее к ответу:

– По-твоему это нормально, Даф? Да?

– Нет, – неубедительно мямлит она. – То есть как посмотреть.

– Посмотреть на что? – спрашивает Маура.

– На мотив поступка, – Дафна поворачивается к Джесс. – Ты пошла бы на это ради того, чтобы Трей оставил жену? Или из-за желания родить от него ребенка?

– Слушай, Даф, материнство не настолько благородная цель, чтобы попирать основы морали, – замечает Маура.

Дафна пинает меня под столом, словно разгорающийся спор – сущий пустяк и я могу его не заметить. Она бросает на меня взгляд, призывающий предпринять хоть что-нибудь.

– Ладно, девочки, – подвожу я итог. – Довольно. Мы должны поддерживать друг друга.

– Вот и я о том же, Клаудия, – вздыхает Маура. – Женщины должны поддерживать друг друга.

– Подруги должны поддерживать друг друга, – вносит уточнение Джесс. – Я знать не знаю жену Трея. Кто она, что она – меня не волнует. Я ничего ей не должна.

– Придет день, и я напомню тебе об этом, – говорит Маура с чуть заметной дрожью в голосе. – Когда ты выйдешь замуж за человека, который, глядя тебе в глаза, поклянется, что отринет всех остальных. Я напомню тебе об этом, когда ты, едва родив ему ребенка, погрузишься в послеродовую депрессию и будешь чувствовать себя жирной коровой, сцеживающей посреди ночи молоко в маленькие пластиковые бутылочки, пока твой муж развлекается с какой-нибудь Лизетт двадцать двух лет от роду и ногами от ушей. Я напомню тебе об этом.

– Секундочку! – встревает Дафна. – Ты не кормила грудью.

Я пронзаю ее взглядом, кричащим, что сейчас не лучшее время, чтобы строить из себя самую-лучшую-будущую-мать-на-свете.

– Я три недели кормила грудью Зои, – заявляет Маура. – Потом перестала – из-за мастита. Помнишь?

Дафна кивает головой.

– Да, кормила.

– И, кроме того, Даф, мы, вообще-то, не об этом.

– Господи! Простите, что осмеливаюсь дышать, – огрызается Дафна.

Я смотрю на нее с сочувствием, понимая, что сейчас она могла бы убить за серьезный случай мастита. Поразительно, но я почти уверена, что Дафна смирилась бы с изменами мужа, лишь бы стать матерью.

Несколько минут спустя, с помощью льстивых увещеваний с моей стороны и заказа новой бутылки вина, буря постепенно стихает, и мы переходим к безопасным темам. Однако, слушая трех своих любимиц, я невольно думаю, до чего же противоестественно, что каждая из нас жаждет того, чего ей, скорее всего, не суждено иметь. Того, чем другая за тем же столом обладает в избытке. Я хочу, чтобы мой муж вернулся, забыв о ребенке. Дафна хочет ребенка, и плевать на мужа. Маура хочет, чтобы ее муж прекратил ходить налево. Джесс же хочет, чтобы чужой муж зашел в своих похождениях еще дальше.

Как мы до этого докатились? Не виноваты ли в своих бедах мы сами? Может, Дафне стоило задуматься о ребенке раньше? Если бы она знала, что придется прилагать такие отчаянные усилия, чтобы зачать, решились бы они с Тони обзавестись потомством, пока им еще не исполнилось тридцати, вместо того чтобы копить деньги на покупку дома? Может, Джесс стоило больше думать головой, меньше следовать зову сердца и встречаться только с доступными холостяками, исходя из соображений морали и прагматичности? А если бы Маура раньше разглядела задатки Скотта, вышла бы она замуж за хорошего парня вроде Найлса? Ну а я? Смогла бы я перешагнуть через себя и родить ребенка, чтобы удержать единственного мужчину, которого по-настоящему любила?

Все, конечно же, получается не так, как представляется, когда ребенком рисуешь в грандиозных мечтах светлое взрослое будущее. Но, несмотря на такую мать, как у меня, несмотря на мои нетрадиционные желания, несмотря на все книги, которые я прочитала о людях, чьи жизни так или иначе не удались, я по-прежнему свято верю, что все могло бы разрешиться гораздо проще и правильнее, чем сложилось на деле.

Вести о Такер, как и следовало ожидать, доходят до мамы, поскольку через два дня она решает неожиданно нагрянуть в гости. Вернувшись домой с работы, я слышу ее голос – высокий и оживленный, – щебечущий с Джесс о «чудесном дне», проведенном на Пятой авеню. Мама до сих пор живет в Хантингтоне, но теперь, будучи замужем за Дуайтом, может позволить себе дорогущие стрижки и спа-процедуры на Манхэттене и с завидной регулярностью наведывается в город.

Тихо чертыхаюсь про себя и всерьез подумываю улизнуть в ближайший бар и пропустить там стаканчик пива. Но решаю, что это будет нечестно по отношению к Джесс. Да и кроме того, моя мать – полуночница, чьи повадки скорее пристали студентке колледжа, нежели шестидесятитрехлетней матроне. Она не постесняется ждать меня до последнего, может даже остаться ночевать: примется хихикать и расхаживать в тапочках-зайчиках, словно разыгрывая сцену ночевки с Сандрой Ди из фильма «Бриолин».

Делаю глубокий вдох и с вымученной улыбкой вхожу в квартиру.

– Привет, мам! – говорю я, отмечая ее идеально уложенные волосы и свежий маникюр ярко-сливового цвета на длинных ногтях. Мама всегда в форме, но сегодня превзошла саму себя. Она выглядит на редкость моложаво (в отличие от многих состарившихся женщин, которых потчуют фальшивыми комплиментами дешевые ловеласы) и действительно больше похожа на нашу сестру, чем на мать.

– Здравствуй, дорогая Клаудия! – выпевает она, вставая, чтобы наградить меня жеманным объятием из разряда тех, когда соприкасаются лишь щеки и плечи.

– Не знала, что ты сегодня приедешь в город, – вставляю я, подразумевая: «Господи Боже, ну сколько раз повторять, что я ненавижу нежданные визиты!»

– Я зашла сфотографировать тебя, Клаудия, – бросает нежданная гостья, вешая на шею через голову фотокамеру на широком черном ремешке.

Мама мнит себя художником. Я даже слышала, как она для пущей артистичности манерно растягивает слова, беседуя об искусстве. Это довольно забавно, особенно когда знаешь, что по правде она ничего не смыслит ни в керамике, ни в акварели. Но справедливости ради стоит отметить: у нее по крайней мере имеются интересы, хобби и увлечения, пусть даже порой сопряженные с неподобающими романами. Она никогда не была одной из ленивых мамочек, не отлипающих от сериалов. Нет, она, конечно, тоже смотрела мыльные оперы, но вдобавок к этому еще и устраивала свою жизнь так, что та не уступала скандальностью самым возмутительным историям из любимых маминых телешоу. Какое-то время мама была не на шутку одержима Эрикой Кейн и однажды даже  позвонила на шоу «Все мои дети» чтобы узнать подробности о черной сумочке Эрики, которую та держала в руках в сцене похорон. Получив ответ, мама связалась с личным помощником по покупкам в брендовом магазине «Нордстром» и без зазрения совести заказала точно такую же сумку в качестве подарка на День матери. (Мама всегда выбирала себе подарки сама. Если отец пытался проявить инициативу, его усилия оставались неоцененными. «У тебя сохранился чек?» – первое, что слетало с губ одариваемой.)