– Не важно, – отмахивается она. – Дело не в книге. Дело в том, что я прочитала раздел с благодарностями – ту часть, где автор выражает признательность тебе за то, что ты его редактор и друг. И меня вдруг переполнила гордость за то, что ты моя дочь.

Я знаю, что мамину душу греет любая форма общественного внимания. Она любит рассказывать друзьям, что воспитала успешного редактора престижного нью-йоркского издательства, и глазурью на торте является демонстрация имени дочери в самом начале книги. Тем не менее меня глубоко удивляют ее слова. Подобных откровений я прежде не слышала.

– Я горжусь тобой, Клаудия, – продолжает она. – Не только потому, что ты умная и успешная. А потому что ты такой человек, которого благодарят на первых страницах книги. Тебя любят и уважают. Ты необыкновенная, – тихо произносит она. Опускает взгляд вниз, на свои ноги, и плавно сводит вместе оранжевые мокасины. Ее руки лежат на коленях. Она выглядит кроткой, смущенной и искренней.

– Ты – лучшее из того, что я сделала в жизни, – завершает она свою речь.

Не хочу чувствовать себя ни растроганной, ни благодарной, но отчего-то чувствую. Да так сильно, что опять готова расплакаться. Интересно, как этой женщине удается вызвать во мне такую бурю эмоций, да еще за такой короткий срок? Приказываю себе успокоиться. Напоминаю, что мама в немалой степени ставит себе в заслугу то, кем я стала, хотя на самом деле почти не имеет к этому отношения. Она всегда твердила: мол, хватит читать, иди погуляй. И была безутешна, когда в шестнадцать лет я, вместо того чтобы устроиться спасателем в загородный клуб, пошла работать в библиотеку. Я стала той, кем стала, вопреки своей матери. Но я ничего не могу поделать – знаю, что никогда не забуду слов, которыми она только что меня огорошила. Знаю, что буду снова и снова прокручивать их в голове. Я уверена в этом так же твердо, как и в своем нежелании признавать, что мама для меня важна.

– Зачем ты все это мне говоришь? – спрашиваю я.

– Говорю из-за недавно принятых тобой жизненно важных решений.

– А что с моими решениями? – спрашиваю я. Понимаю, теперь она завела речь о Бене и детях, но не могу взять в толк – как это согласуется с ее нежданно-негаданным комплиментом.

Она задумывается, словно пытается подобрать слова.

– Я не самая лучшая мать в мире и никогда ею не была, – медленно произносит она. – Но запомни раз и навсегда, Клаудия, ты – не я. Ты многое значишь для многих людей. Но ты совершенно не такая как я.


Глава 12

Я никогда не думала, что похожа на свою мать, равно как и не считала её главной причиной своего нежелания обзаводиться детьми. Поэтому, вопреки её ожиданиям, пламенная речь Веры ничуть не изменила мою позицию насчет материнства.

Но все равно, было в её словах нечто, показавшееся мне откровением. Возможно, дело в том, что сегодня она впервые за что-то передо мной извинилась. А, может, в том, что каждому хочется, чтобы мать им гордилась, и в какой-то степени все мы видим себя материнскими глазами. Но, скорее всего, её слова напомнили мне о том, чем до сих пор наполнена моя жизнь. Конечно, у меня есть моя карьера. И, что не менее важно, у меня есть связи, которыми я дорожу. Я хорошая сестра, дочь и подруга. В моей жизни присутствует смысл, и он никуда не делся даже без Бена.

Вот так именно мама, хоть и непреднамеренно, помогла мне перейти на следующий уровень эмоционального выздоровления. Помогла после трагедии постичь светлую мысль, что жизнь продолжается. Я даже начинаю снова подумывать о свиданиях. Не то чтобы мне не терпелось с кем-то начать встречаться, но все же свидания – это самый верный признак того, что ты продолжаешь жить после громкого разрыва. Признак того, что ты движешься дальше.

Поэтому, когда однажды Майкл заходит ко мне в кабинет и предлагает угадать, кто поставил меня на второе место, я даже впадаю в азарт. О, я точно знаю, что означает «второе место». Неважно, страховой ли вы брокер в Айове или школьный учитель во Флориде, или редактор на Манхэттене: всем знаком обычай собираться у кулера с водой (в нашем случае у автоматической кофемашины) и обсуждать, кто из уважаемых коллег самый привлекательный. Обычно подобное времяпровождение рождается от скуки или из-за долгого рабочего дня, но все подходят к нему чрезвычайно серьезно. (Соперничать с офисным хит-парадом по силам только рейтингу «Знаменитости, с которыми мне дозволено изменить своей второй половине».) Естественно, мой список знаменитых потенциальных любовников нынче недействителен, так как теперь я вправе сблизиться с кем пожелаю без всяких ограничений, что, к несчастью, ничуть не приближает меня к постели 1) Стинга; 2) Колина Ферта; 3) Джонни Деппа; 4) Тома Брэди или 5) Эда Харриса.

Конечно, в большинстве издательств основная проблема составления таких списков заключается в том, что у женщин невелик выбор. Во-первых, соотношение мужчин и женщин в издательском бизнесе составляет примерно один к трем. А из этих мужчин процентов семьдесят – геи. Поэтому в итоге на одного гетеросексуального мужчину приходится десять женщин. Вдобавок, если не принимать во внимание наиболее статусные отделы, вроде продвижения, в издательский бизнес идут в основном бывшие ботаники (и я в том числе), которые большую часть детства провели в четырех стенах, читая книги. Например, моя подруга Жаклин удостоилась персональной статьи в местной газете родной Северной Каролины за то, что прочитала за год пятьсот книг – а на тот момент ей было всего пять лет. Сама я недалеко от нее ушла – в детстве моим самым большим достижением было участие в турнире штата по правописанию, где я срезалась в финале на слове «рентгеноэлектрокардиограмма». Я ни в коем случае не утверждаю, будто все бывшие ботаники непривлекательны. Напротив, я считаю нас прекрасными людьми: любознательными, умными и намного более интересными, нежели среднестатистические девушки из группы поддержки или бывшие качки. Но список-то формируется не по критериям любознательности, ума или привлекательных человеческих качеств, а по сексуальности.

В общем, одним из бонусов дружбы с Майклом было то, что я всегда знала о рейтингах, которые составляли мужчины, и – что особенно интересно – в чьих фигурировала я. Работает это так: Майкл проговаривается, что я в чьем-то списке, а я притворяюсь одновременно смущенной, безразличной или возмущенной, на самом деле втайне чувствуя себя польщенной. А кто бы не был? Даже если тебя выбрал откровенный зануда, приятно знать, что котируешься.

Изображаю недоумевающий  вид и переспрашиваю:

– На второе место? – потому что мне вовсе не хочется показаться отчаявшейся или воодушевленной.

– Ну, ты поняла. Он считает тебя второй по сексуальности в нашем офисе, – уточняет Майкл.

– Кто? – я закатываю глаза. – Джеральд-сисадмин?

– Не-а.

– Я сдаюсь.

– Ричард Марго, – лукаво раскрывает тайну Майкл.

Теперь он всецело завладел моим вниманием. Ричард Марго – наш исполнительный вице-президент и начальник пиар-отдела. О нем по всему издательству ходит слава, и не столько из-за его статусной должности, а больше из-за того, что он целый сезон отыграл питчером в одной из бейсбольных команд второй лиги, а также зарекомендовал себя бабником – не из мерзких приставучих типов, а скорее, «умным и обаятельным закоренелым холостяком, который любит водить красивых женщин по ресторанам». Ему уже далеко за сорок, но в отличие от многих его ровесников, которых изредка удостаивают эпитетов «симпатичный» или «привлекательный», Ричарда можно без натяжек назвать сексуальным. У него квадратный подбородок, глубоко посаженные голубые глаза и слегка редеющие волосы – черты, излучающие надежность и уверенность в себе. Даже его нос, который, по-видимому, ломали по меньшей мере один раз, выглядит аппетитно.

С самого моего прихода в «Элджин-пресс» Ричард не только постоянно присутствовал в моем списке, но и неизменно занимал в нем верхнюю позицию – в чем я призналась только Майклу и нескольким близким друзьям (в разговорах с остальными коллегами я сначала уклоняюсь от ответа, притворяясь, будто никогда об этом не думала, а потом предваряю перечисление фразой: «Ну, я попробую назвать, но не в каком-то определенном порядке», отчего последующие имена кажутся выбранными не слишком серьезно). На самом деле Ричард не только неизменно возглавляет мой хит-парад привлекательных коллег, но и занял место в моем списке знаменитостей, освободившееся, когда Джуда Лоу поймали на горячем с няней его детей и вся его харизма для меня обесценилась. Бен тогда настаивал, чтобы я не смешивала рейтинги, а я сказала, что в нашей профессии Ричард и есть знаменитость. Убедить Бена не вышло – он твердил, что весь смысл хит-парада знаменитостей заключается именно в недосягаемости известных людей. Поэтому я в конце концов вычеркнула Ричарда, заменив его Эдом Харрисом, который – по странному совпадению – внешне сошел бы за брата Ричарда.

– От кого ты это услышал? – спрашиваю я Майкла, чувствуя, что участившийся пульс сейчас меня выдаст. Но в свою защиту могу сказать, что у меня уже несколько месяцев не было секса.

– От надежного источника, – гордо похрустывая костяшками пальцев, скрытничает Майкл.

– Ты задал этот вопрос своему боссу? – уточняю я, восхищаясь способностью Майкла выуживать запретные сведения даже из руководства.

– Да, и что? – пожимает он плечами. – Мужская болтовня за обедом, и все такое. С нами были еще Фил Лумис и Джек Ханниген, и так совпало, что Ханниген тоже включил тебя в свой хит-парад.

– А чертов Фил даже в пятерку не вписал? – улыбаюсь я.

Майкл смеется, а я между делом возвращаю тему разговора к Ричарду.

– И кто же у Марго номер один? Стейси Юбэнкс?

Стейси Юбэнкс, секретарь отдела продаж – светловолосая и голубоглазая копия Бейонсе. Ходят слухи, что она подрабатывает порноактрисой. (Майкл утверждает, будто видел её в ролике под названием «Лесби Магуайр».)

– Нет. Стейси не прошла отборочный тур.

– Трудно представить, – фыркаю я, проникаясь к хит-параду Ричарда еще большим одобрением.

– Да уж. Меня это тоже шокировало.

– Так кто же номер один? – повторно интересуюсь я.

– Новая француженка из отдела смежных прав.

– Ах да, Марина Лакруа. Чересчур француженка.

– Ага. Но, видимо, у Ричарда пунктик на рыженьких, потому что Наоми Рубинштейн тоже в его списке.

– Вряд ли это можно назвать пунктиком на рыженьких.

– Две рыжули из пяти – определенно пунктик. Я к тому, что рыжие не составляют сорок процентов сотрудниц, значит, его выборка не пропорциональная.

– Справедливо, – киваю я, про себя гадая, кто же оставшиеся две не-француженки и не-рыжие в списке Ричарда.

– И что ты будешь с этим делать? – спрашивает Майкл.

– Ничего, – смеюсь я.

– Ничего? Почему нет?

– Потому что я профессионал, – шутливо-официозным тоном объясняю я.

– У нас нет запретов на дружбу и связи между коллегами. И ты не его подчиненная, – возражает Майкл. – Ты даже не работаешь в пиар-отделе. В чем конфликт?

– Не знаю. Возможно, это попахивает покровительством. И как-то дискредитирует мои книги.

– Да ладно тебе, эти доводы притянуты за уши, – отмахивается Майкл.

Технически он прав. Ричард руководит пиар-отделом и поэтому отвечает за все книги издательства. Но о моих книгах пишут многие журналисты, и в продажах и маркетинге другие бюджеты и зарплаты, поэтому практически невозможно, чтобы Ричард единолично сумел как-то повлиять на мою карьеру или на успех моих книг. Но мнение пиар-отдела много значит при презентации проекта, и маркетологи легко могут зарубить книгу на корню, поэтому любой мой успех будут объяснять благоволением Ричарда. К тому же я никогда не встречалась с коллегами и не намерена начинать сейчас, о чем и говорю Майклу, а затем добавляю:

– Весь этот разговор чисто теоретический, потому что Ричарду Марго я на самом деле неинтересна. Он всего лишь подыграл тебе на твоем поле.

– Я не был бы так уверен, – качает головой Майкл. – Кроме того, я сделал первый шаг.

– В смысле? – начинаю нервничать я.

– Рассказал ему о твоем разводе, – поясняет Майкл. – Он был не в курсе.

– Майкл! – восклицаю я. Знаю, глупо скрывать этот факт, но по-другому я не могу. Не люблю, когда мою личную жизнь обсуждают на работе. К тому же развод в любом случае отдает неудачей, а значит, это не то событие, которым можно похвастаться перед коллегами.

– Да ничего страшного, – машет рукой Майкл.

– И что он сказал?

– Что ему жаль это слышать. Но, думаю, тебе следует знать, что при этом он вовсе не выглядел сочувствующим, если понимаешь, о чем я.

В последний раз театрально приподняв брови и ловко выбив барабанную дробь по моему столу, Майкл выходит из кабинета.