– Уверена, он смущается, – говорю я, одновременно открывая письмо от Ричарда и читая: «Когда увидимся?»

Улыбаюсь и печатаю ответ: «В 9:30. Ты же идешь на редколлегию?»

– Нет, он ни капельки не смущается, – продолжает бубнить Дафна. – Наоборот считает это развлечением. Подшучивал над медсестрой, спрашивал, есть ли у них лесбийские видео.

– Тони шутит, когда стесняется. Помнишь, как он забыл опустить ручник в машине на День благодарения? – оправдываю я зятя, ссылаясь на случай, когда его новенькая черная «акура» откатилась назад и задела четыре машины. – Он острил по этому поводу несколько лет. До сих пор иногда вспоминает.

– Это другое, – возражает Дафна. – В тот раз действительно было вроде как смешно. Ну, впоследствии.

– И сегодняшняя процедура тоже когда-нибудь покажется забавной, – успокаиваю я сестру, одновременно читая пришедший чуть ли не в мгновение ока ответ Ричарда: «Наедине. Как вчера».

– Значит, мне совершенно нецелесообразно сердиться? – уточняет Дафна.

Это ее фирменный вопрос: Дафна постоянно обращается ко мне, чтобы уточнить целесообразность своей эмоциональной реакции на что угодно. Я регулярно порываюсь ей сказать, что абсолютно бессмысленно об этом спрашивать, – Маура частенько поддается этому импульсу, – но я научилась сдерживаться и действовать деликатнее.

– Я понимаю, что тебя сердит, – говорю я Дафне, параллельно выстукивая по клавиатуре ответ Ричарду: «Как можно скорее».

– Ну, это же так вульгарно, – возмущается она. – И придает всему процессу уничижительную окраску.

– Пытайся не думать об этом в таком ключе, – советую я. – Просто смирись.

– А тебе не кажется, что Тони должен был сказать, что ему не требуется весь этот пошлый реквизит? Не думаешь, что ему следовало бы воображать жену, а не передергивать на порно?

– Уверена, он представляет именно тебя. Предоставь ему кредит доверия, Даф.

– Как же, – мнется она. – Наша сексуальная жизнь – полный отстой. Пока у меня нет овуляции, сексом мы не занимаемся. А когда она наступает, интим протекает рутинно и механически.

– Все исправится, – утешаю я сестру, снова думая о Ричарде. Как хорошо было с ним вчера вечером. И мне никогда не придется проходить через каторгу секса ради продолжения рода. – Просто на вас кошмарно много всего давит.

Бросаю взгляд на часы. Уже девять девятнадцать, и мне нужно примерно четыре минуты, чтобы подняться в лифте на три этажа и дойти до переговорной. Значит,  осталось всего семь минут на проглядывание заметок.

Я уже собираюсь попрощаться, но Дафна вдруг говорит:

– Думаешь, это его вина?

– Вина? Ты о чем? – недоумеваю я.

Конечно же, Тони не виноват, что клиника, найденная и выбранная Дафной, использует у себя порнографические материалы.

– Думаешь, проблема в нем или во мне? Кто из нас виноват, что я не могу забеременеть?

Определенно, Дафна понимает, что я ни в коем разе не знаю ответа, который можно получить лишь посредством масштабных диагностических проверок, но все равно задает мне этот вопрос: она упорно верит в интуитивные озарения и слепую угадайку.

Я подыгрываю ей, говоря:

– Думаю, причина все-таки в нем. Но убеждена, что проблема решаема. Слушай, Даф, мне правда пора бежать. Позвоню после совещания, ладно?

– Ладно. Но скрести пальцы, чтобы ты оказалась права и дело действительно было в нем, – напутствует сестра, и мы прощаемся.

Эта ее фраза будоражит меня настолько, что, повесив трубку, я хмуро гляжу на телефон – обычно так делают актеры в дрянных телесериалах. Не уверена, что именно меня задело, но убеждаю себя поразмыслить над этим позже.

А теперь нужно влезть в шкуру продавщицы. Суть еженедельной редколлегии заключается в том, что редакторы расхваливают рукописи главному редактору и руководителям других отделов, которые могут отклонить предложение по любой из многочисленных причин: такое не продается, книга слишком похожа на вышедшую в прошлом году или устарела, или слишком рискованная. Конечно же, для редакторов многое стоит на кону, и поэтому редколлегии отдают дарвинизмом, а принятие решений в значительной степени обусловлено отношениями между сотрудниками. Эмоции бушуют, и младшие редакторы, жаждущие сделать себе имя, нередко выходят из переговорной в слезах. На мою долю тоже выпало немало тяжелых совещаний, пока я карабкалась по карьерной лестнице, но из шести романов, которые я презентовала в этом году, все шесть включены в план – внутренний рекорд нашего издательства, – и мне ничего не хотелось бы больше, чем сохранить свои идеальные показатели. Ну, и неплохо бы произвести впечатление на Ричарда в профессиональном плане. Будет ужасно, если череда моих редакторских побед прервется сразу после нашего вчерашнего свидания.

Войдя в переговорную, я тут же чувствую присутствие Ричарда. Слышу его хрипловатый смех и краем глаза замечаю, как он наливает кофе в пластиковую чашку. Я не осмеливаюсь подойти к нему или даже посмотреть в его сторону. Поэтому решаю не болтать с коллегами, а сажусь за длинный овальный стол и углубляюсь в свои записи. Жаклин Доди, моя хорошая подруга и ближайшая союзница в редакции, пристраивается рядом и спрашивает, не хочу ли я пончик. Благодарю и отказываюсь – наверное, впервые в жизни отказываюсь от хрустящего пончика с кремом. Но я слишком нервничаю, чтобы есть. Мне никогда не приходилось выступать по работе перед человеком, с которым я накануне переспала – да и вообще спала, если уж на то пошло.

И тут я слышу голос Ричарда:

– Что случилось? Парр отказывается от пончиков?

– И не говори! – подхватывает Жаклин. – Что это с тобой, тощая сучка? Ты же можешь себе позволить несколько калорий.

– Ага, – добавляет Ричард. – Разве ты не знаешь, что, обладая фигурой манекенщицы, невежливо отказываться от сладостей?

Я поднимаю на него глаза, одновременно удивленная и польщенная тем, что он сумел сделать комплимент моему телу в первые же пять минут общения.

– Эй, я тут сосредоточиться пытаюсь, – ворчу я, а Ричард садится напротив. Я волнуюсь, и начинаю дергаться еще больше, когда чувствую, как его нога касается моей. Качаю головой и отодвигаю ногу, гадая, сколько раз он соприкасался ногами с женщинами под этим самым столом. Интересно, спал ли Ричард когда-нибудь с кем-то еще из редакции? Надеюсь, нет.

Его нога снова прижимается к моей, и я бросаю на него хмурый упреждающий взгляд. Ричард усмехается:

– Что?

– Ничего, – отрезаю я и снова качаю головой.

Наш главный редактор, Сэм Хьюлетт, обычным сухим и непререкаемым тоном объявляет начало собрания и предоставляет слово Молли Харрингтон. Она презентует исторический роман для юношества, действие которого происходит в Брюгге. Пытаюсь сосредоточиться на выступлении Молли, но мысли упрямо сворачивают на вчерашний вечер. Немного погодя Ричард начинает рисовать закорючки в блокноте, гипнотизируя меня и узорами, и движениями руки. Заметив, что я за ним наблюдаю, он пишет в блокноте «Я все еще». Зачеркивает эти слова, оглядывается, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь еще, и выводит «чувствую». Переворачивает страницу и заканчивает фразу: «твой вкус». Сердце начинает глухо колотиться в груди, когда я вспоминаю, как его губы касались меня вчера. Клянусь себе никогда больше не смотреть на его блокнот.

Два часа и шесть книг спустя (четыре из которых забраковали) наступает моя очередь презентовать проект. Ричард разворачивает ко мне стул и улыбается. Я пытаюсь не обращать на него внимания и начинаю немного сбивчиво рассказывать о романе и делиться восторгами по поводу того, насколько он остроумен и увлекателен.

– Речь о жительнице Чикаго, которая по ряду причин решила бросить свою чудесную упорядоченную жизнь и переехать на юг Франции. Её ждут препоны и невзгоды, но в итоге она узнает о себе много чего неожиданного. Книга невероятно душевная и захватывающая.

Сэм перебивает меня вопросом:

– По-вашему, на какую целевую аудиторию она рассчитана?

– Мне кажется, понравится всем читателям Питера Мейла. Но роман довольно приземленный, поэтому думаю, что  будет даже более широкий охват, чем обычно у книг Мейла. По-моему, эту историю полюбят женщины всех возрастов. И, смею надеяться, мужчинам книга тоже придется по душе.

Еще одна дама из редакции, Дон Болин, с самодовольным выражением лица наклоняется вперед. Дон из тех язвительных и нацеленных на конкуренцию коллег, которые откровенно завидуют каждому чужому успеху. В частности, моему. Поэтому не удивляюсь, слыша её комментарий:

– Это же просто копия «Под солнцем Тосканы».

– Что ж, Дон, повторю для тебя персонально, – преувеличенно терпеливо говорю я. – Для начала, здесь речь о Франции, а не об Италии. – К очевидному разочарованию Дон, раздается несколько смешков. – Кроме того, и по сюжету, и по исполнению эти книги совсем непохожи, – добавляю я.

«И, пожалуйста, протирай свое сальное лицо тоником».

Жаклин поддерживает меня:

– Ну, мне понравился стиль. Живой и описательный, но без словесных нагромождений. И сама история очень волнующая. В воскресенье я весь день страдала от дичайшего похмелья, но все равно не могла оторваться от этой рукописи.

Все смеются, потому что Жаклин часто перебарщивает, когда после работы мы заходим куда-нибудь выпить.

– Что ж, я согласен с Жаклин, что стиль живой и описательный, но мне в этой книге чего-то не хватило.

Если Сэм говорит, что ему чего-то не хватило, это плохой знак, и я начинаю беспокоиться. Пока я морально готовлюсь работать с возражениями, Ричард вытаскивает изо рта колпачок ручки и спрашивает:

– Скажи, Клаудия, а автор на самом деле переехала во Францию?

Я отрицательно качаю головой. Знаю, он клонит к тематике возможных рецензий.

– Увы, значит, не удастся подать книгу как документальное произведение и получить соответствующие рецензии. Но по мне все равно звучит неплохо. Уже предвкушаю чудесную обложку. Кроме того, думаю, послужной список Клаудии говорит сам за себя. Стоит дать книге шанс.

Все смотрят на Ричарда. Он нечасто высказывается на редколлегиях, но его мнение весьма значимо, поэтому я почти уверена, что он качнул чашу весов в мою пользу. И, когда Сэм призывает к голосованию, мой проект утверждается с незначительным перевесом в количестве голосов.

Я гляжу на Ричарда, а он в ответ исподтишка подмигивает.

«Господи, неужели я только что продвинулась в работе из-за секса?» – думаю я про себя.

Не уверена в ответе, но внезапно меня осеняет, что грань между нравственной и безнравственной жизнью чрезвычайно тонка.


        * * * * *

Едва вернувшись в кабинет, звоню Дафне. Она в машине, одна, едет в продуктовый магазин.

– Как все прошло? – спрашиваю я.

– Дело на мази. Ему удалось сдать немного спермы, – едко сообщает сестра. – С помощью развратных студенточек Шерри и Шелли.

– И каков вердикт?

– Результаты будут через несколько дней. Но что такое подождать несколько дней, когда десять лет безрезультатно пытаешься забеременеть, правда?

Мне хочется сказать, что она ждала вовсе не десять лет. Нельзя считать те годы, когда супруги старались избежать зачатия. Предохранялись презервативами, таблетками и прерванными половыми актами. Последний способ был основным для Дафны и Тони в их бедные студенческие годы на вьетнамской лапше.

– Скоро ты все узнаешь наверняка, – говорю я, бросаю взгляд на свои кутикулы и думаю, что не помешает сделать маникюр перед следующим свиданием с Ричардом.

Слушаю, как Дафна жалуется на пожилого водителя, не включившего сигнал поворота. С тех пор как в прошлом году в нашем родном городе старик врезался в группку школьников на пешеходном переходе, Дафна усердно записывает номерные знаки и сообщает о нерадивых автомобилистах в дорожную полицию.

– Ну, благослови их Бог, конечно, но я уверена, что такие просто не понимают, что им не стоит водить машину. Это ведь небезопасно и для них, и для окружающих, ты согласна?

Я прерываю ее тираду словами:

– Слушай, Даф, я тут кое над чем думала… Помнишь, как ты сказала, что надеешься, что это проблема Тони? Вина Тони?

– Ага.

– Что именно ты имела в виду?

– То, что я не хочу оказаться в итоге виноватой.

– Боишься, что Тони обвинит тебя?

– Угу.

– Ты серьезно думаешь, что он будет тебя упрекать? – уточняю я. – Это на него совсем не похоже.

– Знаю… Но иногда накатывает.

– Но ведь бессмысленно кого-то в этом винить.

– Ага. Ну да. Все это настолько тяжело. – Она замолкает.

– Мне очень жаль, Дафна. Как бы мне хотелось, чтобы ты через это не проходила.

– Знаю. Просто скажи мне, что все получится. Скажи, что когда-нибудь я стану матерью.