Эмили Гиффин - Детонепробиваемая

«Соберись же, – приказываю я себе. – Действуй и перестань драматизировать!»

Но все, что я могу, – повторять имя Зои и осторожно встряхивать ее за плечи. Малышка не реагирует. Лихорадочно пытаюсь вспомнить правила оказания первой помощи, выученные сто лет назад в скаутском отряде и на уроках в старших классах: «Никогда не перемещайте человека с черепно-мозговой травмой или травмой шеи, проверьте зрачки, наложите шину, чтобы остановить кровь, вызовите скорую, позовите на помощь».

Я чувствую взгляды окружающих и слышу беспокойный ропот вокруг, пока нашариваю в сумке гигиеническую салфетку. Когда прижимаю ее к голове Зои, веки бедняжки трепещут и она открывает глаза. С огромной благодарностью произношу ее имя. Зои хнычет и трогает лицо. При виде крови на розовой перчатке малышка вскрикивает, поворачивается на бок, и её тошнит. Где-то на периферии сознания всплывает, что рвота – признак сотрясения мозга, но понятия не имею, ни насколько оно серьезно, ни как его лечить.

Зои садится и начинает, подвывая, звать Мауру и Скотта.

– Мамочка! Папочка! Хочу к мамочке!

Скейтбордист, прихрамывая, подходит к нам и бормочет извинения.

– Простите, – мямлит он, – она выбежала мне поперек дороги.

Похоже, он боится влипнуть в неприятности. Мне хочется обвинить его, накричать за катание на доске в толпе, но я просто говорю:

– Все нормально.

Мальчик незаметно исчезает, зажав под мышкой свою доску. Я переключаюсь обратно на Зои, и тут внезапно, словно из ниоткуда появляется пожилой мужчина и приседает рядом с нами. Он хорошо одет, а низкий голос звучит успокаивающе. Он осторожно спрашивает, моя ли это дочь.

– Нет, я ее тетя, – виновато признаюсь я.

И такое случилось, когда племянница была под моим присмотром.

– Я поймал вам машину, – сообщает незнакомец, указывая на автомобиль, стоящий на дороге перед отелем в нескольких метрах от нас. – Вас отвезут в медицинский центр Нью-Йоркского Университета. Наверное, девочке просто наложат несколько швов.

При упоминании о наложении швов Зои хнычет, а потом бурно протестует, когда мужчина пытается поднять ее с земли.

– Позволь дяде донести тебя, милая, – прошу я.

И она успокаивается. Несколько секунд спустя я сажусь в машину, а спаситель передает мне Зои и мягкий белый платок с вышитыми инициалами «У.Р.Г.».

– Все будет в порядке, милая, – говорит он.

Не уверена, обращается ли он ко мне или к Зои, но мне хочется поцеловать этого доброго седоволосого незнакомца, чье имя начинается на букву У. Он диктует водителю адрес больницы и закрывает дверь. Пока мы едем по Пятой авеню, Зои сворачивается в клубочек на сиденье и всхлипывает. Я прижимаю платок к ссадине на ее голове. Волосы спутались и липкие от крови. В какой-то момент я осознаю, что оставила берет малышки на тротуаре, и чувствую себя еще более виноватой. Сначала я допустила несчастный случай, затем потеряла любимый головной убор племянницы. Могу только вообразить, что подумает Маура, выслушав мой рассказ о случившемся: «Знаю, ты любишь Бена, но ты уверена, что способна быть матерью?» Звоню сестре – и на домашний телефон, и на сотовый – и с облегчением слышу включившуюся голосовую почту. Я еще не готова каяться, равно как и не хочу расстраивать Мауру, которой и так несладко. Пытаюсь успокоить Зои, повторяя последние слова незнакомца. Говорю ей, что все будет в порядке. Но в ответ она только хнычет и требует мамочку.

        * * * * *

По приезде в больницу кровь из ранки сочится гораздо слабее, и я больше не беспокоюсь о параличе или повреждении мозга. Но нас все равно вызывают почти сразу же после регистрации. Что очень отличается от посещения неотложки с Беном, когда он сломал лодыжку, играя в флагбол, – в тот раз мы просидели в приемном покое семь часов. Или от случая, когда я отравилась суши и буквально умирала от рези в желудке, но все равно дожидалась приема, пока врач не осмотрел, казалось, всех бандитов и «Ангелов Ада» в Нью-Йорке.

Поэтому я чувствую гигантское облегчение, когда племяшке предоставляют первоочередность и нас ведут в смотровую. Медсестра помогает Зои переодеться в больничную рубашку и снимает ее основные жизненные показатели. Секунду спустя за ширму влетает жизнерадостный ординатор, который представляется доктором Стивом. Доктор Стив напоминает гибрид Дуги Хаузера[13] и Джорджа Клуни из сериала «Скорая помощь». Он очень молод, но все равно уверен в себе и харизматичен. Пока он выспрашивает подробности несчастного случая и осведомляется у Зои о ее самочувствии, перемежая медицинские вопросы с болтовней о школе и любимых занятиях, я вижу, что малышке он нравится и способен ее успокоить. После короткого осмотра он обращается к Зои со словами:

 – Что ж, Зои, ты довольно сильно поранилась, поэтому вот что мы сделаем. Для начала устроим тебе маленький рентген головы, а потом наложим несколько крохотных швов за ухом.

При упоминании швов Зои опять пугается (медикам нужно придумать для них новое название: ну какому ребенку понравится мысль о том, что его кожу будут сшивать иголкой?), но доктор Стив улыбается и обещает наложить швы не только не больно, но еще и чудесной розовой ниточкой, которая через несколько дней рассосется. Зои продается с потрохами.

– А зачем рентген? – спрашиваю я, все еще опасаясь, что племянница могла серьезно повредить голову.

– Просто мера предосторожности, – обращает свою улыбку уже ко мне доктор Стив. – Буду очень удивлен, если обнаружится что-то помимо легко устранимого повреждения.

Я киваю и благодарю его. Доктор Стив уходит, чтобы организовать для Зои рентген и принести волшебную розовую нитку, а я пока отыскиваю в сумке лист бумаги и предлагаю малышке сыграть в «виселицу».

Два часа и минимум переживаний спустя исследование рентгеновского снимка подтверждает врачебный прогноз, и Зои выглядит как новенькая с пятью розовыми шовчиками и по уши влюбленная в доктора Стива. Тот вручает ей леденец на палочке – хороший, с жевательной конфетой внутри – и говорит:

– Итак, Зои, ты мне нравишься и все такое, но я очень надеюсь, что больше никогда тебя здесь не увижу.

Зои неуверенно улыбается и становится непривычно стеснительной.

– Так что скажешь, Зои? Обещаешь не гулять на пути разгона скейтбордистов?

Зои обещает, что постарается, и врач дает ей пять.

Интересно, проходил ли доктор Стив курс лекций по умению обращаться с больными детьми, или у него все получается естественно? Возможно, все дело в практике. Возможно, мне удастся найти книгу из серии «для чайников»: «Как справляться с неотложными состояниями и проблемными детьми».

Потом я думаю о Бене. Если повезет, и он вернется, то мне не придется быть идеальной мамочкой. Мы сумеем разбираться со всем вместе. Представляю себе нашу малышку, прибежавшую с большой занозой. Бен бы прихватывал пинцетом, а я сидела рядом, держа наготове пластырь с котом Гарфилдом. Когда-то мы с Беном были одним целым. И будем им снова.

А потом мы с Зои идем к выходу, держа в руках документы о выписке и запасные леденцы, и я вдруг слышу за спиной смутно знакомый голос:

– Клаудия? Это вы?

Сердце уходит в пятки, когда я догадываюсь, кто меня окликнул. Медленно поворачиваюсь и смотрю прямо в большие зеленые глаза Такер Янссен.

– Привет, Такер, – здороваюсь я, разглядывая голубую больничную униформу под идеально выглаженным белым халатом и сверкающий стетоскоп. И, конечно, длинную гриву светлых волос, собранную в фирменный конский хвост. Такер даже симпатичнее, чем мне помнилось. Но, скорее всего, потому, что накрашенная женщина выглядит совсем иначе, чем она же после пробежки. Меня передергивает от мысли, как фантастически она, должно быть, смотрится в вечернем наряде. Я падаю духом и оглядываюсь на дверь в надежде, что наша беседа будет короткой. Хотя нас и связывает кое-что общее, мне нечего ей сказать.

– Привет, Клаудия, – произносит она как ни в чем не бывало.

«Ты, вообще-то, не должна знать, что Такер – медик», – напоминаю я себе и, пытаясь сымитировать крайнее удивление, выдыхаю:

– Так ты врач?

– Ну да, – отвечает она с показной скромностью. – Детский хирург.

– Ого, здорово.

– А ты здесь зачем? – спрашивает Такер, скользя взглядом по Зои. – Все в порядке?

Хотя ее участие и кажется искренним, оно все равно меня бесит. Мнительность, конечно, но я чувствую, что она меня осуждает. Оценивает размах моей халатности. И приходит к выводу, что при любом раскладе из меня  вышла бы непутевая неумелая мать.

– Племянница немного поранилась, вот и всё. Но она уже в порядке, – поясняю я.

– Бедняжка, – мурлычет стерва.

И тут вновь вернувшаяся в хорошее настроение Зои вмешивается:

– А у меня пять швов!

«Что же еще она скажет?» – паникую я и молюсь, чтобы Такер не упомянула Бена, потому что тогда остановить словесный поток болтушки-племянницы уже не получится. Будто наяву слышу: «Откуда вы знаете дядю Бена? Тетя Клаудия развелась с ним, потому что не хотела детей. Но она говорит, что никогда его не разлюбит. И если они снова поженятся, я буду рассыпать лепестки на свадьбе!»

Само собой, реплика Зои позволяет Такер продолжить разговор. Она наклоняется, подмигивает и словно по секрету спрашивает:

– Розовенькие?

– Ага! Розовенькие, – сияет Зои.

Такер треплет малышку за волосы и восхищенно улыбается. Потом выпрямляется и говорит:

– Чудесный ребенок.

– Спасибо, – улыбаюсь я, хотя не уверена, что уместно принимать комплименты чужому ребенку, пусть это и моя племянница. Переминаясь с ноги на ногу, снова смотрю на дверь, и тут мозг напрочь отключается. До смерти не хочется переходить на другие темы, вроде марафонов или Бена. Интересно, знает ли Такер о моих планах увидеться с ее парнем? Подозреваю, что знает. Ведь рассказал же мне Бен о подарке от бывшей, который та прислала, когда мы уже год как встречались. Помню, я тогда спросила, изо всех сил стараясь изобразить непринужденность:

– О, как мило. Что же она тебе подарила?

– Поэтический сборник, – ответил Бен как ни в чем не бывало, словно для него это ничего не значило.

Но мне-то было сложно представить более угрожающе многозначительный подарок, чем книга, не говоря уж о поэтическом сборнике, и стоило огромного труда удержаться от вопроса, что за издание и какой тематики стихи. Тогда я с деланным безразличием промычала:

– О, так любезно с ее стороны.

– Ага, – согласился Бен, – Мне все равно. Это не имеет значения. Сказал тебе просто, чтобы ничего не скрывать.

В этом весь Бен – прямой и честный. Так что, уверена, он не стал скрытничать и по поводу нашего намеченного обеда.

Как и следовало ожидать, Такер начинает выпытывать:

– Ну, как ты вообще поживаешь, Клаудия?

Слова сами по себе невинные, но в ее голосе звучит оттенок снисходительности и жалости. Она весьма тонко демонстрирует свои права на мужчину. Ведет себя так же, как я при встрече с Николь на заре наших с Беном отношений. Такер мила и полна чувства собственного достоинства, но вместе с тем ясно показывает, кто тут победитель.

– Отлично, а ты? – отрезаю я. Меня такой повадкой не испугать. Я была замужем за Беном. Подумаешь, пробежали вместе марафон, все равно она не заслужила права на подобные претензии.

– Превосходно, – спокойно парирует Такер. Ей нет нужды говорить: «И совсем я тебя не боюсь».

Моя неловкость перерастает в возмущение, пока обдумываю ее ответ. Ну конечно, «превосходно» кроет «отлично». Сучка просто жаждет меня обойти. Вся презумпция невиновности, которую я ей выделила, испаряется сквозь приоткрывшуюся больничную дверь. Вдруг накатывает желание влепить Такер пощечину или плеснуть ледяной водой в лицо. Выкинуть что-нибудь эдакое, на что способны только персонажи комедийных сериалов.

Но порыв сдувается, когда она поднимает руку, чтобы перекинуть свой проклятый конский хвост на другое плечо. Я вижу ее кольцо.

Кольцо с бриллиантом.

Кольцо с бриллиантом на левом безымянном пальце.

Не могу точно сказать, продемонстрировала ли Такер его специально, но совершенно уверена, что она перехватила мой взгляд. Так что выбора нет, надо признаться. Делаю глубокий вдох, собираясь с духом, указываю на ее руку и говорю:

– Поздравляю.

Стерва победно улыбается и скользит взглядом по руке, прежде чем спрятать ее в карман халата. Потом заливается румянцем и щебечет:

– Спасибо, Клаудия. Это произошло так быстро.

– Да. Ну что ж, поздравляю, – повторяю сама не своя от опустошения. Я едва способна смотреть перед собой, не то что соображать.