Снимок был сделан спустя пять лет с рождения Франсэс Бин, дочери Курта Кобейна и Кортни Лав, когда казалось, будто стало модной тенденцией – рок-звёздам рожать детей. Вот уже три года прошло, как мир лишился своего любимого папаши-рокера. Полагаю, история моей семьи не так ужасна, в сравнении с их жизнью. Мои родители просто расстались. Распался брак, распалась группа. Зато все остались живы.

А сейчас мне нужно было написать Арчеру. Хотя, вообще-то я хотела с ним поговорить, но не знала, что лучше сказать. Дело было в том, что Арчер знал лишь ту девушку, что переписывалась с ним стихами. Ту, что была лишь одной из версий меня. И я не знала, смогу ли остаться той девушкой в реальной жизни. Но я попробую.

«Я теперь всего лишь тень, лишь силуэт. Былой уверенности во мне уж больше нет».

Выждав немного, я послала ещё одно сообщение: «Я даже не знаю, о чём это я».

Он ответил уже через несколько секунд: «Иногда это к лучшему».

В ту ночь я засыпала с улыбкой на лице.

Глава 14

Мэг

Октябрь 1995 года

Кирен пришёл после полуночи. Я была в спальне с катушкой медной проволоки, блестевшей, словно извивающееся пламя на моих коленях. Я пыталась наметать макет дерева – точнее, дуба – для большой скульптуры, которую могла бы как-нибудь сделать. Когда появится время.

Кирен сел ко мне на кровать и поцеловал в лоб. Несло от мужчины, как от винного завода.

Он откинулся на подушки. Глядя на Кирена, я скрутила ещё одну проволочную ветвь.

– Привет, моя королева, – сказал он. – Прости, что так поздно.

– Да ещё на бровях, – постаралась сказать я как можно легкомысленнее.

Метал настолько прогрелся в моих руках, что я могла сгибать и скручивать его как мне надо, даже не глядя на него.

Кирен кивнул, улыбнувшись, после чего с трудом приподнялся, опираясь на один локоть.

– Ага, слегонца.

Уже третью ночь на этой неделе он развлекался с людьми из нашего бизнеса. Сегодня это были ребята из лейбл компании, в пятницу – пара редакторов из «Rolling Stone», а в среду – две трети группы, с которой мы гастролировали прошлой осенью. Я удержалась от вздоха, опустив глаза к своему железному дереву. Я представляла его намного больших размеров, в натуральную величину – этажа в два высотой. Вот бы научиться пользоваться паяльной лампой и резать медные трубы!

– Ты злишься? – спросил Кирен.

Я покачала головой, но глаз не подняла. Я не злилась, просто надеялась, что он придёт домой намного раньше.

– Я был с Картером и Дэном, – сказал он ровным бархатным голосом, после чего начал медленно вести рукой вверх по моему бедру. – Мне тебя очень не хватало весь вечер.

– Ну, конечно, – произнесла я.

Дело было не в ревности. Я знала, что вокруг него всегда вьются девчонки. Они округляют в восхищении глаза, втираются в его интимное пространство, стараясь перейти на другой уровень общения. Но он не стал бы мне изменять. Правда сидела в текстах его песен, в тех из них, что были слишком сладкими и сентиментальными для «Shelter». Кирену нравилось любить. И единственным человеком, кого он любил, была я.

И всё же, если он даже и думал изменять, Картер и Дэн избили бы его за это до полусмерти.

– Ты сказал, что придёшь домой рано. Это была обычная вечеринка. Не мог просто сказать им, что тебе нужно домой?

– Не мог. Нам нужно быть частью этого мира, Мэг. Или хотя бы мне.

Нотка злости послышалась в его голосе, но потом исчезла.

– Я сказал ребятам из лейбла, что ты неважно себя чувствуешь.

– Но это же не так.

– Ну... – Начал он, но так и не закончил, снимая с запястья часы и кладя их на столик рядом с кроватью. – Мы хотели, чтобы ты была с нами, но тебе вечно хочется сидеть дома.

Мне вспомнилось то, как Кирен упрашивал меня начать играть вместе.

– Мы были бы классной группой, – сказал он тогда мне. Но я ответила, что не оставлю Картера и Дэна, что мы дружим с шестнадцати лет: – Тебе придётся сыграться не только со мной, но и с Картером и Дэном? Сможешь?

– Смогу, – ответил он. И он сдержал своё слово.

– Слушай, – сказал Кирен. – Когда мы были в туре, ты очень хотела домой. Вот мы и дома, и это наша работа, когда мы здесь. Заводить полезные знакомства, звукачей с лейбла не обделять вниманием, – он понизил голос, и с раздражением добавил: – Не пойму, чего ты ещё от меня хочешь.

Я посмотрела на него, и его лицо смягчилось.

– Прости, не хотел тебя расстраивать.

– Всё нормально.

Я натянуто улыбнулась.

Кирен потянулся ко мне, чтобы медленно и нежно поцеловать, после чего вернулся на свою сторону и лёг на спину.

Я хотела сказать ему кое-что, но когда взглянула на него, то увидела, что его глаза были закрыты. Я смотрела, как он дышал, как вздымалась и опускалась его грудь, и когда я отвела от него взгляд, уже не могла вспомнить, что хотела сказать.

.

Глава 15

– Подъём, соня!

Сквозь сон до меня донёсся голос Луны, и на мгновенье показалось, будто мне снова пятнадцать, и я в который раз проспала будильник, и теперь мы опять опоздаем на занятия. Это всегда случалось, когда мы учились в Сэнт Клер вместе с Луной. В последнюю минуту я вытаскивала себя из кровати, чистила зубы и расчёсывалась. Батончик мюсли служил мне завтраком, пока Луна везла нас на машине в школу. Сама Луна просыпалась с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь занавески, принимала душ, и у неё ещё оставалось время подвести глаза.

Сестра склонилась надо мной, заслонив свет своей густой шевелюрой.

– Да ладно тебе, Фи, давай пошевеливайся!

– Нет, – буркнула я и натянула на лицо простынь, хотя глаза не закрыла и смотрела на крошечные синие цветочки, казавшиеся тёмными звёздами, рассыпанными по белому небу.

– Хорошо, – сказала она и отошла куда-то. Я услышала, как что-то брякнуло, а затем царапнуло металлом по металлу. На посуду похоже. Горшки? Кастрюли? Я села, крепко обтянув колени простыней, и увидела, что Луна была на кухне и держала в руке сковородку.

– Попробую доказать тебе, что я умею пользоваться плитой.

Свободной рукой она указала мне на стол.

– Садись за стол. У Луны завтраки в постель не подают.

И я, все еще обмотанная простыней, направилась туда, пусть и с большим трудом. Луна копалась в кухонном шкафу, и было слышно, как на сковороде зашипело масло.

С торжествующим видом она принесла мне тарелку.

– Кленовый тост!

Мама любила готовить его нам, когда мы были маленькими. Она делала его так: поджаривала пшеничный хлеб на сковородке со сливочным маслом и корицей, сбрызгивая в конце кленовым сиропом.

– Это настоящий сироп, – сказала сестра. – Джеймс хотел было купить подделку, но я сказала «НИ ЗА ЧТО», – она взмахнула пальцем. – Пришлось на него потратиться, конечно. Кленовый сироп дорогой.

– И это стало для тебя ещё одним открытием из списка под названием «О чём не догадываешься, пока тебе всё покупает мама».

– В точку. Хочешь ещё йогурт или мюсли?

Она уже вернулась на кухню, чтобы порыться в холодильнике.

– Не откажусь.

Луна принесла все. Йогурт лежал на аккуратной пиале с розовыми цветами, которую я узнала. И вообще-то, думала, что она, как и раньше, стояла в кухонном шкафу в Баффало.

– Откуда она у тебя? – спросила я.

Луна села, скрипнув стулом по полу.

– Мама прислала.

– Когда?

– Где-то месяц назад, – она смотрела на пиалу, а не на меня. – Так мило с её стороны.

Все эти мамины посылки – это какой-то особенный код, который я никак не могла расшифровать? Что всё это значило?

На столе, прислоненной к стене, стояла «Над пропастью во ржи», подобранная Луной вчера на улице. Я придвинула её ближе и открыла титульную страницу. «Майклу, в день рождения, 1976» – было написано на пожелтевшей странице. Внизу были посвященные ему слова: «В этот мир мы приходим в одиночестве, в одиночестве и уходим из него. Благодарю за те дни, что нам суждено было провести вместе. От всего сердца, Джеки». Надпись была сделана аккуратным мелким курсивом, ручкой с синей пастой. Интересно, где сейчас Джеки и Майкл, и как книга оказалась в той коробке на парапете. И сколько дней им суждено было провести вместе?

Из-за книги мне вспомнилась Тесса, и то, как она писала сочинение на тему карусели.

– Всё дело в ней самой, – сказала подруга прошлой весной, пытаясь донести до меня свою идею. Мы тогда были в кабинете физики, и я пыталась измерить скорость заводной игрушечной машинки. Она постоянно спадала со стола на пол, а от Тессы помощи было не дождаться.

– Эти лошадки бегут по кругу, оставаясь на одном месте. А этот Холден, который на протяжении всей книги искал что-то настоящее и искреннее, смотрел на свою сестру на карусели и радовался. Наконец-то! Причём, он ведь не мог кататься сам! – она подалась вперёд. – Потому что он уже не ребёнок, как его сестра. Но он мог смотреть на неё и чувствовать её счастье, и тогда оно стало его собственным счастьем, – Тесса замолчала и посмотрела на меня. Одной рукой я сдерживала до упора заведённую машинку. Подруга улыбнулась. – Кстати, его сестру тоже звали Фиби.

Если бы Тессу занесло сегодня в Нью-Йорк, то она бы точно первым делом отправилась на карусели. Она была на них помешана. Мы даже планировали вместе поехать к Луне – на рождество или следующей весной, когда сестра будет в городе, но теперь кажется, что этому уже никогда не бывать.

В любом случае, книга, доставшаяся нам от Майкла и Джеки, казалась мне хорошим знаком. Я рассмотрела трещины на тёмно-красной обложке, пересекающие друг друга, как на карте дорог в каком-нибудь захолустье. Затем я положила её к себе в рюкзак – в один карман с журналом «SPIN» – куда книга влезла как влитая.

Глава 16

Сегодня мы прошлись по излюбленным местам Луны. Часть из них была мне знакома еще с прошлого визита, когда сестра ещё училась в Колумбийском университете, но в некоторых местах я побывала впервые. У меня голова шла кругом от мысли о том, что ещё в прошлом году Луна была первокурсницей, а теперь она кто? Музыкант? Певица в группе? Уж точно не ребёнок!

Примерно час мы посидели за крохотным столиком в парке Брайент – как и в прошлом году – медленно попивая через красные трубочки то, что, вынуждена признать, было очень даже приличным холодным мокко. Потом мы зашли в большую библиотеку на Сорок второй улице, чтобы полюбоваться на плюшевые игрушки, вдохновившие Алана Милна на истории про Винни-Пуха. Они выглядели старенькими и изрядно износившимися, но с блестящими глазами, и сидели в стеклянной витрине. На выходе из здания Луна погладила одного из каменных львов по голове, заставив и меня сделать то же самое.

Пообедали мы в классном японском ресторане, пусть и размером с гостиную Луны. Там мы попробовали роллы с огурцами и авокадо, бобы эдамамэ в их ярко-зелёных солёных стручках, а ещё отведали фарфоровыми ложками мисо суп. Немного посидев на ступеньках Метрополитен-музея вместе с сотней других людей, мы вошли внутрь, благодаря членству, купленному мамой Луне, и посмотрели на египетские гробницы при полном освещении. Перед уходом мы быстренько посмотрели на обожаемых мною «Танцовщиц» Дега. Луна про них не забыла.

Мы часто вместе приезжали в Нью-Йорк, когда я была маленькой. Когда мама с папой ещё пытались сохранить семью. Я не помнила этого, но Луна рассказывала, что было время, когда мы все вчетвером ходили в египетский ресторан Верхнего Вестсайда – любимое место родителей. Мне было пять, а Луне – семь. Она помнила, как ела руками, как пробовала пористый хлеб из большой корзины в центре стола. Она говорила, что маме с папой тогда было хорошо вместе, что они вспоминали общих знакомых и улыбались друг другу. Я абсолютно ничего из этого не помнила.

Мои первые воспоминания о родителях начинались с более позднего времени, когда мама завозила нас к отцу, на его старую квартиру на Девяносто шестой улице, пихая ему в руки сумку с едой и книжками. После того, как мама целовала нас на прощание, она незаметно исчезала. Несколько раз какой-нибудь проходивший мимо меломан узнавал одновременно и мать, и отца – возможно, вдвоём их даже легче было узнать – и он был в восторге. Кончалось тем, что отец расписывался для автографа, а мама сбегала в сторону метро.

Отец брал нас за руки и медленно вёл вверх по лестнице в свою просторную, хорошо освещённую, полную дисков и кассет квартиру. Весь день он пел нам песни. Не помню, чтобы отец много рассказывал нам о группах, но возможно что-то, что я приписывала маме, на самом деле мы узнали от него. А потом он водил нас куда-нибудь, чтобы побаловать горячим шоколадом или молочным коктейлем, в зависимости от времени года, а ещё картошкой фри, а на ужин – блинчиками. А перед сном мама забирала нас, ожидая воле лестницы на улице. Помню, как отец стоял и махал нам на прощание, когда мы удалялись от него по тротуару, пока не приходило время сворачивать за угол.