– Хорошо.

– И будь осторожна в большом городе. Пока-пока, ромашка.

– Пока.

Закончив разговор, я почувствовала, как грусть заливала меня всю как внезапно разразившийся ливень.

Пожилая женщина в фиолетовой шали вышла из аптеки, и за ней закрылись двери. Но прохлада кондиционера успела окутать меня как облако. В общем, я пошла к входу и, когда я вступила внутрь, то почти могла видеть холод воздуха, переливавшегося голубизной и неоном. Лампочки потрескивали над головой.

Мне никогда не приходилось покупать тесты на беременность. Никогда не было для этого причин. И я не знала, на какой полке его искать и как выбирать, но я точно не хотела, чтобы он был единственным в корзине.

Я блуждала вдоль стеллажей как по лабиринту, решив, что дорога меня всё равно однажды выведет прямо к тестам. По пути я взяла такой же клубничный блеск для губ, который Луна очень любила в детстве – с блестящей ярко красной этикеткой и нарисованными клубничками на колпачке. Себе я выбрала тот, что нравился мне больше всего – апельсиновый. Каждое Рождество мы с сестрой находили их среди подарков, когда были детьми, и сейчас я пыталась вспомнить, когда это закончилось. Даже не открывая крышку, я хорошо помнила её сладкий вкус на губах, всегда немного подтаявшую от постоянного ношения в кармане.

В секции для сладкоежек я прихватила упаковку «M&M's» для Луны и батончик «Milky Way» для себя. Выбрала себе шесть разных видов жвачки, предварительно почитав состав, как будто знала, что значили все эти названия. Наверное, мне просто надо пойти и найти тест. Может, они в том же стеллаже, где и презервативы? Сначала покупаешь их, а потом уже тест. Наверное, я уже начала походить на подозрительную личность, и охранник скоро начнёт следовать за каждым моим шагом.

Наконец, я нашла тесты. Они различались по цене: от семи долларов до двадцати восьми. Поэтому я никак не могла определиться, не зная, стоит ли платить за него почти тридцатку. Он что, скажет, мальчик у тебя или девочка? Поступит ли она в Гарвард? Он покажет отрицательный результат, если ты так захочешь, лишь вернув тебя назад во времени, чтобы ты смогла избежать беременности? Короче, вряд ли тест стоит таких денег.

Я взяла три теста, один из самых дешёвых, решив дилемму пусть не качеством, но количеством.

Думаю, мама тоже делала это. Лет этак двадцать назад. Вероятно, она стояла в аптеке с корзинкой. А может и без корзинки, если осмелилась купить тест в одиночку. У неё, конечно, была сестра, но мама тогда была в туре, и я не думаю, что тётя Кит много выходила с ними, пока Луна не родилась. И вот сейчас я бы отдала многое за то, чтобы узнать, чем это было для мамы. Но всё же не настолько много, чтобы набрать её номер и спросить. Потому что она узнает, зачем это мне, и потому что мне пришлось бы ей сказать. И потому что она и сама поймёт по моему голосу.

Последний раз мы все вместе – мама, Луна и я – были в Нью-Йорке летом перед выпускным классом сестры, чтобы посмотреть на университеты. Мы остановились там же, где обычно: в доме маминой подруги Айрис из её художественного класса. Айрис была фантастически сумасшедшая художница с питбулем по имени Джек и высветленными до почти белого цвета волосами. Свою такую же сумасшедшую квартиру на Принс авеню она купила миллион лет назад, когда художники ещё могли позволить себе жить в таком месте, и хотя я знала, что мама ни за что не променяла бы свой дом в Ашлэнде, квартиру Айрис она просто обожала. Самым любимым её местом была терраса из гостиной. Я бы ни в жизнь на неё не вышла из—за того, какой шаткой она казалась, и я могла представить себе, как лечу с шестого этажа после того, как железная решётка, наконец, отваливается, провисев там около века. Но каждый раз, просыпаясь по утрам, я задумывалась, слушает ли мама шум от машин с улицы и представляет какую-то другую историю своей жизни, той, где не случились мы с Луной, в которой она могла бы остаться в Нью-Йорке, в «Shelter». Интересно, скучает ли она по всему этому.

Кассиром оказалась девушка, слава богу, примерно возраста Луны, а, может, немного старше, с фиолетовой прядью по центру белокурых волос. Она ничего не сказала, пока пробивала тесты на беременность, но улыбнулась мне.

– Мне тоже очень нравился этот блеск, – сказала она, подняв перед собой весь пакет с покупками.

– А я до сих пор люблю. Во всяком случае, мне так кажется.

Мой голос прозвучал довольно неуверенно и странно, и я подумала, могла ли она почуять от меня запах виски, выпитого двумя часами раньше на кухне Луны и Джеймса. Я хотела сказать ей, что совсем не пьяна, хоть всё вокруг и казалось как в тумане. Но проблема была в мире, а не во мне. Я хотела сказать ей, что это моя сестра возможно беременна, и что истории, бывают, повторяются, но при пересказе всё обычно спутывается. Я хотела рассказать ей, что это совсем убьёт мою маму.

Но я ничего не стала ей говорить. Мы просто поулыбались, не глядя друг на друга, и я заплатила двумя двадцатками из кошелька сестры. После чего я взяла сдачу, пакет и сразу вышла на улицу, к Луне.

Глава 44

Выйдя тогда от Луны, я оставила дверь незапертой, и сейчас она всё ещё оставалась открытой. Да и сама сестра, по правде говоря, оставалась на том же месте. Она не спала, а просто лежала головой на подлокотнике дивана, таращась в потолок.

Я закрыла дверь бедром и прошла к дивану, затем скинула пакет на стол. Луна проигнорировала тесты и первым делом вынула клубничный блеск. Своим ногтем с серебряным лаком она содрала пластиковую часть от картонки, после чего сорвала наклейку с крышки.

Я рухнула на диван.

– Его можешь забрать, но шоколад – мой, за исключением «M&M's». Они твои. И напомню тебе, что блеск тут – не самая главная покупка.

Но она всё равно села и, открыв колпачок блеска, провела помадой по губам. Затем она развернулась и снова легла пластом на диван. Я осмотрелась, но ничто вокруг не выдавало присутствия Джеймса.

– Я сделаю их через минутку.

– Думаю, тебе надо сделать их сейчас же.

Она закрыла глаза.

– Можно я ещё секунду полежу?

– Ты здесь уже несколько часов лежишь, – я вздохнула. – Я взяла три штуки.

Я подалась вперед, чтобы разложить их на столе. Мамин железный цветок смотрел на них свысока.

– Все разных марок. Я подумала, что так получиться точнее, – раз уж мы тут, по всей видимости, собираемся проводить научный эксперимент.

Луна криво улыбнулась, но встала. Она взяла все три коробки, сложив друг над другом, и пошагала в ванную. Когда она закрыла дверь, я смогла услышать звуки шуршания целлофана и открывания картона. Я так сильно прислушивалась, что, клянусь, я слышала, как она раскрыла инструкцию и положила её на раковину. Затем я услышала её голос, раздававшийся эхом от керамической плитки.

– О, верните мне дом, – запела она, – где бродит бизон, где играют олень с антилопой.

Сначала меня это позабавило, напомнив мне те старые деньки, когда сестра ещё была прикольной, какую я любила больше всего. Но потом во мне резко вскипела злость, как гашеная сода, и лёгкие сжались так сильно, что у меня спёрло дыхание.

– Довольно песен!

– Не хочу, чтобы ты слышала, как я писаю, – и её голос прозвучал жёвано из-за двери.

– Тогда ладно, потому что я тоже не хочу слышать, как ты писаешь.

Я достала свой собственный блеск из упаковки и нанесла на губы. У него был всё тот же вкус, как десять лет назад, и на долю секунды мне даже захотелось зареветь.

Луна открыла дверь, и я попыталась понять что-то по её лицу прежде, чем она заговорит. Она выглядела взволнованной, но не бледной. Глаза стали ещё больше.

– Первый – отрицательный. Остальные нужно делать?

Я бы точно раздумывать не стала. Это же я купила сразу три?

– Да.

Спустя ещё несколько минут она вышла со всеми тремя палочками. Она потрясла ими, сжав между пальцев, держа вверх, и я увидела, что все они показывали всего одну розовую полоску.

– Все отрицательные, – сказала она, и от облегчения с сердца, наконец, спал тот зажим, как от обвивающей меня анаконды. На меня тут же навалилась усталость, и я легла на диван.

– Можешь мне их не показывать. Оставь палочки в ванной, пожалуйста.

– А давай вставим их в рамку, – сказала она.

Несмотря на её порозовевшие щёки и улыбку, глаза у неё были грустными, блестящими, как у мамы, когда она знала, что всё летит ко всем чертям, но не хотела этого признавать. Она взяла палочки и коробки и положила их обратно в пакет. Затем она пошла на кухню и выбросила в мусорку под раковиной, умяв их поглубже в ведро. Вымыв руки, она вернулась в комнату.

– Хочешь, я могу сходить за едой? – спросила я. – Я могла бы снова сходить в то тайское место, взять роллов, красное карри и что ещё, кокосовый суп? – я вернулась полчаса назад, но уже начала чувствовать давление стен. Можно было списать на разницу габаритов квартирки и Нью-Йорка. – Или индийскую кухню? Чесночный наан и малай-кофта?

– Я не хочу есть, – сказала Луна.

Она снова легла на диван и задрала босые ноги на спинку, держа упаковку M&M's за край, смяв упаковку.

– Был один случай, в июне, где-то в Висконсине. Было поздно, и мы не могли найти гостиницу, поэтому решили переночевать в машине. Но я не могла уснуть, – сестра покачала головой. – Было ужасно душно. Казалось, я и дышать не могла. Тогда я вышла из машины. Выбралась через окно, не открывая дверь, чтобы никого не разбудить, и легла прямо на траву с краю парковки, – она остановилась, восстанавливая события в памяти. – Но я и там не могла уснуть, зато могла дышать. Я считала звёзды около двух часов. Джеймс совсем обезумел, когда проснулся и не увидел меня на пассажирском сиденье, – она улыбалась.

– Вот каково было раньше, – добавила она. – А теперь я чувствую себя так, словно могу видеть звёзды.

С улицы послышались три громких и резких машинных гудка. Потом хлопнули дверью, и машина унеслась туда, куда её повез человек за рулём.

– Как давно ты знаешь? Я имею ввиду, как давно начала подозревать?

– Две недели, – сестра убрала с лица пряди. – Около того. У меня никогда не было регулярных месячных, но я пару раз забывала принять противозачаточные, – она посмотрела на меня. – Знаю, это так глупо. Пожалуйста, никогда так не тупи.

Я подумала о моих непонятных недоотношениях с Бэном или о том, как Арчер вышел из репетиционной базы много часов назад и до сих пор не позвонил.

– Ну, до этого я ещё не добралась.

– Это хорошо. Очень хорошо, – она вскрыла упаковку и высыпала несколько конфеток «M&M''s» в ладошку. – Я бы и не стала добираться, – сказала она, не глядя на меня. Она явно имела в виду ребёнка.

– Ну, да.

– Я не мама, – сказала она, уже второй раз за эту неделю. На этот раз в её голосе было меньше уверенности. Слова прозвучали нерешительно и тихо.

Я кивнула, но она всё равно так и не смотрела на меня.

– Интересно, а как это было у неё, – сказала я.

– Ты о чём?

– Когда мама узнала, что беременна тобой. В смысле, наверное, после того, как они снялись для обложки «SPIN», после того, как их альбом так раскупался, а потом ... – я не знала, как закончить фразу.

Луна села.

– А потом она сделала тест на беременность в номере отеля в Сиэттле, и тут она узнала обо мне, – она стала порхать пальцами в воздухе.

– Видимо. Потом ты родилась. Но как ты можешь знать, где она была, когда узнала о тебе?

Луна подтянула под себя ноги.

– Она однажды рассказала мне. У них всё равно тем вечером был концерт, несмотря на то, что её вырвало за сценой за десять минут до выхода, – она сгримасничала. – Она сказала, что была очень рада этому. Но я не знаю, верить ей или нет. Как она могла быть рада?

– Не знаю. Она так легко от всего отказалась. Не думаю, что маму вообще когда-либо заботило, звезда она или нет. Может, она была к этому готова.

Луна застыла в одном положении, размышляя над этим.

– Может.

– В любом случае, это же я стала самой большой ошибкой?

– Что? – Луна повернулась ко мне лицом и впервые за это время посмотрела прямо мне в глаза.

– Именно это ты сказала мне, в детстве. Ты сказала, что ты была случайностью, а я – ошибкой.

У Луны округлились глаза.

– Чего? Чёрт, Фи! Прости меня за это, – она вздохнула. – Я не это имела в виду. Я даже не помню, что говорила это.

– Всё нормально, – сказала я, хоть это и было не совсем так.

– А знаешь, Фиби, я подумала, что если кто и может понять отца, то это ты, – она посмотрела на меня, сузив глаза, – ты знаешь, каково это.

– И я понимаю. Но это не значит, что мне не интересна его жизнь, – я нагнулась, чтобы открыть сумку. Журнал по-прежнему лежал во внутреннем кармане. Ждал. Думаю, пришёл, наконец, час, чтобы достать его. Я протянула его ей.