– Фиби Фэррис – это моя сестра!

Благодаря такому родству, я сразу стала знаменитостью, потому что всем этим взволнованным четырнадцатилеткам в тот день стало ясно, что с Луной стоит дружить. Весь школьный год голос сестры раздавался эхом в коридорах, и я могла слышать его из своего класса, или находясь на мраморных лестницах пролетом ниже. Луна всегда была где-то поблизости.

Она пела в хоре, и, проходя мимо класса музыки по дороге на обед, я всегда слышала её голос среди прочих. Я представляла его у себя в голове в виде золотой нити, тянувшейся сквозь совершенно обычный ковёр. Вот что отличало её, вот что позволяло ей делать всё, что она хотела. Позднее я тоже стала ходить в хор, потому что по нему было легче получить зачёт, но мой голос был заурядным – тихим и невыразительным. Не золото, не серебро, и даже не тусклая бронза. Мне не досталось ничего из того, что было у всех остальных в моей семье.

И вот сейчас в ярко освещённом просторном зале аэропорта наши взгляды встретились, и Луна направилась ко мне. Она обогнула еврейскую семью с четырьмя детьми, державшимися за руки в один ряд. Крайняя самая маленькая девочка лет двух протянула руку, пытаясь дотянуться до куртки Луны, проходившей мимо. Сестра улыбнулась малышке, на секунду притронувшись пальцами к её каштановым кудряшкам, и пошла дальше.

– Фифи, – сказала Луна, разводя руки в стороны для объятий.

Так она называла меня в детстве, ведь именно так сестра могла произнести моё имя в два года, когда я только родилась. Пару лет назад она в шутку вышила его красивыми буквами слева от V-образного выреза на моём темно-синем свитере от J.Crew. Я до сих пор иногда носила его.

Луна крепко сжала меня, и на те несколько секунд мне стало трудно дышать.

– Там вообще-то буква «б», – сказала я ей в плечо. Сестра пахла цитрусом и сладким миндалём. – Ты забыла про неё.

– Биби? – она отступила назад, улыбаясь. – Ты поменяла имя?

Я закатила глаза.

– Ага, решила вспомнить молодость.

Увидев свой чемодан, я наклонилась и стащила его с конвейера. Багаж был тяжелее, чем я ожидала, а колёсики издавали такой страшный грохот, когда катились по полу, что кто-то даже оборачивался на меня.

– Поехали на «Эйр Трэйн», – предложила Луна и пошла вперед. – Сэкономим на такси, а вечером сходим в индийский ресторан.

– Хорошо, – согласилась я.

– Но предупреждаю, что у него только название такое гламурное. Я про «Эйр Трэйн», – сказала она, рисуя в воздухе кавычки. – Большую часть времени мы будем тащиться по болотам Квинса.

– Как мило.

Я следовала за сестрой, пока она шла, следуя знакам, и вот мы вышли на платформу станции Эйр Трэйн, где спокойный голос объявлял о прибывающих поездах.

– Хочешь перекусить? – спросила Луна. Она вытянула из своей сумочки дезинфектор для рук и выдавила несколько капель себе на ладонь.

– Не помешало бы, – ответила я, взяв у неё дезинфектор. – Но после твоего вопроса я чувствую себя пятилетней девочкой.

– Милашка Фифи, – сказала Луна, поглаживая меня по голове. Она передала мне пакет, на котором было что-то написано по-корейски.

– Что это? – спросила я.

– Вымороженная зелёная фасоль. Совсем подсела на них. Беру их на крутом азиатском рынке рядом с местом, где мы репетируем. Постоянно хожу туда.

Я взяла несколько фасолин и раздавила их зубами. Они были неплохи – сладкие и похожие на траву. Тут я поняла, что зверски голодна, несмотря на лёгкое волнение от перелета и от того, что оказалась в новом месте.

Я прислонилась к стене спиной и вынула телефон, чтобы отправить сообщение: «Я здесь». Почти мгновенно телефон прожужжал в ответ: «Не шутишь?». Я улыбнулась.

Пока мы ждали нашего поезда, я написала ответ: «Похоже на правду».

Луна смотрела в свой телефон, поэтому я достала из своей сумки упаковку «M&M» и бросила её к ней на колени. Её лицо просияло.

– О, – сказала она. – Шикуем.

Это было моё первое подношение Королеве Луне. Вот бы это всегда было так просто.

Если честно, то если бы у неё был алтарь, то мы все стояли бы возле него для того, чтобы пачками сжигать в нём «M&M». Для того, чтобы набирать эти сладкие разноцветные бусины в пригоршни и самозабвенно бросать их в огонь.



Глава 10

Выбравшись в город со станции Бороу Холл, что в районе Бруклин Хайтс, мы словно очутились в другой стране. Здесь пахло раскалённым асфальтом и пережжёнными крекерами, и у меня в животе урчало, несмотря на зелёные бобы сестры и «M&M». Ярко светило солнце, отражаясь от проносящихся мимо машин и ровного белого бетона, устилавшего площадь. Луна знала, куда идти, поэтому я следовала за ней, таща за собой «слона на колёсиках». Пока мы ждали зелёный свет на перекрёстке с Корт Стрит, рядом с нами остановился автобус. От него шёл такой мощный поток воздуха, словно на нас дышал гигантский дракон. Как же стало хорошо, когда он уехал, хоть мы и остались наедине с жарой и безветрием. Казалось, моя кожа уже вся покрылась песком от уличной пыли, но мне было все равно.

Солнце так пекло, что даже подошвами босоножек я могла ощущать тепло асфальта. Мой чемодан отстукивал ритм, перебегая трещины тротуарных плит: брррррррррр-бум-бррррррррррр-бум-бррррррррррр-бум. Пройдя ещё несколько блоков от Бороу Холл по Корт Стрит, Луна свернула в лиственный переулок. На углу находился книжный магазин, и, проходя мимо него, я разглядела в нём детей двенадцати-тринадцати лет, поглощённых чтением книг у стоявшего рядом с окном стеллажа.

Мы с Луной зашли в тень, и я смогла увидеть наше отражение в зеркалах витрин. Я посмотрела на себя, оценивая, хорошо ли я смотрелась на улицах большого города рядом с Луной. По-моему, я смотрелась хорошо. Наши волосы были почти одного темно-каштанового цвета, а кожа — одного оттенка цвета слоновой кости. Если бы вы мельком взглянули на нас, а ещё лучше — на наше отражение, то вы, скорее всего, не смогли бы нас различить. В реальной жизни вы бы поняли разницу. От Луны исходило больше света и блеска, чем от меня. У неё была идеальная осанка, и она смотрела всем прямо в глаза.

Я отвернулась от окон.

– А прикольный книжный магазин на углу, да? – сказала я.

Луна кивнула.

– Ага, там суперский кондиционер. Как-то на прошлой неделе я просидела там весь день из-за 35-градусной жары. А мой любимый магазин будет дальше по Корт Стрит. Я тебя туда потом отведу, – и она махнула рукой за спину, в сторону медленно волочившихся машин.

Луна остановилась посреди квартала напротив дома из тёмно-красного песчаника. Он был частью ряда из других таких же домов, соединённых вместе боковыми стенами. У некоторых из них была веранда с каменной лестницей, но у этого дома перед входом был невысокий каменный парапет, доходивший до тротуара. Сверху шла ограда из кованого железа высотой в один фут, была и лестница, спускавшаяся к деревянной двери цокольного этажа. Несмотря на стоявшие возле неё мусорные баки, дверь всё равно казалась немного волшебной. Даже не знаю, почему. Может быть, потому что за ней была новая жизнь Луны.

– Шермехорн стрит, дом 14, – сказала Луна, произнеся как «Скиммехорн». Звучало то ли по-голландски, то ли завораживающе, то ли оба варианта. Сестра побежала вниз по лестнице, после чего отворила тяжёлую дверь и театральным жестом пригласила меня войти.

– Заходи, – сказала она и исчезла за дверью.

В доме было прохладно и темно, несмотря на скудные солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь мозаичное окно слева от нас. Мы немного постояли в небольшом квадрате фойе, возле деревянного столика с рассыпанной на нём кучей писем. Луна порылась в журналах и конвертах, чтобы, наконец, вытянуть из них издание «Rolling Stone». Она проверила этикетку на обложке.

– Мой, – сказала она, подняв его словно приз. И я тут же вспомнила о журнале «SPIN» в сумке, о его смятой обложке, о наших родителях, навсегда застывших в нём в миллиметрах друг от друга. Я хотела показать его Луне, но время еще не пришло. Сначала я хотела выяснить, что она думает о них, о родителях. Мне хотелось прощупать почву.

Квартира находилась на четвертом – последнем – этаже, на который Луна поднималась по лестнице так быстро и бодро, словно была той дамочкой из фильма «Звуки музыки», весело взбиравшейся на гору. Ожидая, что она вот-вот запоёт что-нибудь швейцарское, я медленно поплелась наверх, оббивая чемоданом ступеньки за собой. Время от времени я посматривала наверх и видела её выше, чем то место, до которого, по моим расчётам, я могла бы подняться. Она утверждала, что тут всего четыре этажа, но тут явно был оптический обман, ведь мне казалось, что этажей тут в два раза больше.

Откуда-то сверху донёсся её голос:

– Прости за лестницу!

Я ответила что-то вроде «умпфффффф».

Добравшись до самого верха, я пыхтела как паровоз. Дверь, около которой лежал половик с надписью «Добро пожаловать, котёнок» и силуэтом усатой кошечки, была открыта. Я втащила свой чемодан через порог и увидела, что, по большому счёту, квартира представляла собой одну большую комнату с парой диванов и стульев в центре, а также книжными полками вдоль стен. На одной из них над квадратным столиком висели три гитары, а также концертные плакаты с группой «Vampire Weekend» и «Florence + the Machine», прикрепленные к стене фиолетовым скотчем.

Луна стояла в гостиной, скрестив руки и ожидающе глядя на меня.

– Добро пожаловать, котёнок, – произнесла я и стряхнула туфли, оставив их у порога, не забывая про обязательные в нашем доме правила. Мамины правила.

– Достался мне с квартирой, – сказала Луна. – Такой классный оказался.

– Я бы так не сказала. Хотя тёте Кит понравился бы.

Я сделала глубокий вдох. Сердце всё ещё неистово билось в груди.

– Зато не надо ходить в спортзал, – сказала я, – в смысле, можно совсем про него забыть.

Сестра улыбнулась:

– Лестница не так уж плоха, если не приходится по ней таскать пятидесятифутовый чемодан.

– Который я и тащила.

Я приставила чемодан к стене.

– Точно. В следующий раз поменьше бери, – сказала Луна. – Ну, что, как тебе?

В мой первый визит Луна жила в студенческом общежитии Колумбийского университета – в комнате с двумя кроватями на четвёртом этаже – на Амстердам авеню. Я спала на полу между кроватью Луны и её соседки, пытаясь уснуть под игравший на повторе альбом «White Stripes» за стеной. Теперь всё было по-другому. Это было её собственное пространство, никаких других жильцов, если не считать Джеймса, с которым, полагаю, мне придётся считаться. Но он всё равно – другое дело.

– Мне нравится, – сказала я. – Похоже на тебя.

– Спальня – вон там. – Она показала на открытую дверь. – А вот тут ванная.

Я заглянула в спальню Луны, которая, очевидно, была также и спальней Джеймса. Дома её комната была бледно-фиолетовой с белым тюлем и сливовым шёлковым покрывалом из Индии. Луне также досталась бабушкина мебель из красного дерева, когда женщина переехала в дом престарелых. А мне досталась обида, которая стала только сильнее, из-за того, что мебель продолжала стоять в комнате Луны. А ведь домой она почти не наведывалась. Здесь же её кровать была на низких ножках и без изголовья, для которого и места-то не было. Сама комната казалась довольно милой: стены, выкрашенные в тёмно-синий цвет, поблескивали, словно рябь ночного океана. Она была в меру маленькой и тёмной, чтобы казалось, будто попал в уютную пещерку. Из высокого гардероба – рядом с комодом – торчала одежда Джеймса: пара чёрных брюк и жемчужно-серая рубашка с воротником. Я не могла их не заметить, ведь шкаф стоял всего в полуметре от кровати.

Затем Луна показала мне кухню, которая была ничем иным, как уголком гостиной.

– Чтобы открыть духовку, придётся подвинуться, – что она и продемонстрировала, открывая дверцу духовки и отступая с реверансом в сторону.

– Ты же всё равно не готовишь? – я открыла один из узких кухонных шкафов рядом с раковиной и увидела, что он был весь заставлен коробками с сухими завтраками.

– Представь себе! – сказала она, после чего пожала плечами. – Мы часто готовим замороженные овощные бургеры. Думаю, это считается, – она выровняла бутылки со специями, стоявшие рядом с плитой. – Я учусь, – она слегка нахмурилась, – пытаюсь питаться правильно.

Она была влюблена в это место, это точно, даже, несмотря на лестницу до четвёртого этажа и миниатюрную кухоньку, словно из кукольного домика.

– Ты оставишь себе квартиру на время тура?

– Ага, мы хотим сдать её в субаренду. Одному профессиональному теннисисту из Англии, поверить только! – Луна улыбнулась. – Он такой хорошенький. Я, наверное, посылаю какие-то сигналы, раз привлекаю к себе англичан. Какие-то частоты, которые только они могут услышать. Наверняка, большинство наших соседей даже не заметят, что это не Джеймс, – она направилась обратно в гостиную. – Что было бы хорошо, потому что сомневаюсь, что нам разрешили бы её пересдавать.