– Что, в самом деле, есть такая пословица? – удивился молла Панах.

– Да.

– Я дорожу своими рекомендациями, – продолжал молла Панах, – я не знаю поблизости дома, хозяину которого мог бы абсолютно доверять. Есть только один человек, в котором я уверен, это я сам. Но мне хочется помочь вашему другу. Мы в доме живем вдвоем с мамой. Дом большой. Могу приютить ее у себя. Рабыня будет находиться на женской половине.

– Благодарю, – сказал Егор, – тогда я пошел за ней.

И он, торопясь, словно боясь, что молла передумает, ушел.

* * *

За Али вновь пришли глубокой ночью. Отчаянно зевая, он шел на допрос, мысленно отпуская проклятия в адрес тюремщиков. Дознаватель, встретил его, изготовившись к письму. Перед ним лежал свиток бумаги, а из чернильницы торчал калам. На лице его было деланное безразличие, и даже некоторая суровость. Али сел на табурет, вздохнул, стал смотреть в лицо дознавателю. Ялчин почему-то пристального взгляда не выдержал, несколько смешался, стал шарить по столу, разыскивая что-то несуществующее.

– Ну, – наконец сказал он, – продолжаем беседу. Я тебя слушаю.

Али улыбнулся. Сонливость к этому времени прошла. Он даже чувствовал какое-то странное чувство приязни, какое человек испытывает к своему внимательному собеседнику.

– На чем мы остановились? – спросил Али.

Ялчин долго собирался с ответом, было видно, что слова эти даются ему с трудом.

– На том, что твоя жена умерла при родах вместе с младенцем, – сказал он и заморгал, чтобы прогнать непрошенную слезу.

Видя такое участие, Али сам едва сдержал слезы.

– Послушай, брат, – сказал он, – с таким чутким сердцем тебе нелегко будет отправлять эту службу.

– Да, я знаю, – неожиданно искренно ответил Ялчин, – сам мучаюсь. Но что делать? Ремеслом никаким не владею, только сюда смог устроиться. Но, – он взял себя в руки, голос его окреп, – мы отвлеклись. Рассказывай, что было дальше? Не теряй времени.

– У меня этого добра в избытке, так что я им не дорожу, – сказал Али. – Но я не могу так сразу говорить о наболевшем. Мне надо настроиться. Давай поговорим для начала о чем-нибудь отвлеченном, а потом незаметно перейдем к моей личной жизни.

– Ладно, – легко согласился Ялчин, – о чем ты хочешь поговорить?

– О политике, – заявил Али.

– А что именно тебя интересует, а то я мало что знаю. Я сижу здесь целыми днями, допрашивая воров, убийц, всякого рода преступников.

Али сказал:

– Я сел на корабль в Бендер-Энзели и прямиком, не считая одной вынужденной остановки, приплыл в Баку. А что вокруг происходит? В Ширване. Где вообще татары?

Ялчин тяжело вздохнул и помрачнел. Видно было, что вопрос Али попал в самую точку. В самое, что ни на есть больное место.

– Вообще-то хафиз, ничего хорошего нет, а напротив – худо все, – мрачно произнес дознаватель. – Татары кругом все захватили, и никто не знает, что дальше будет. Ширваншах со своим двором мечется между Шемахой и Баку. Ведутся какие-то тайные переговоры. Пятнадцать лет назад татары пытались взять Баку, но не смогли. Я тогда был еще мальчишкой. И я уверен, что и сейчас не смогут взять. Но народ опасается, что шах добровольно сдаст город монголам. Выговорит себе достойные условия и сдаст.

– Вот как, – зло сказал Али, – какого же спрашивается рожна я сюда приехал, да еще в тюрьме оказался.

– Пути Господни неисповедимы, – неожиданно глубокомысленно сказал Ялчин.

Али удивленно посмотрел на него.

– Ты, действительно, так считаешь?

– Может быть, – неуверенно сказал Ялчин, – вчера в мечети этими словами молла закончил проповедь. Так ты говоришь, что по пути сюда корабль сделал остановку?

– Верно, нас захватили пираты и отвели корабль к своему острову.

– С твоей помощью, – торжествующе сказал дознаватель. – Значит, ты не отрицаешь своих связей с пиратами.

Али вздохнул.

– Не знаю, как точнее выразиться. Связи отрицаю, знакомство – нет. Но я же тебе рассказывал, а ты писал. Поройся в бумагах.

– Мне не надо рыться, – возразил Ялчин, – я все помню. Ты говорил о разбойниках.

– Теперь они пираты. На суше теперь разбойничают татары. А разбойники решили теперь искать пропитание на море. И их можно понять.

– Понимание – это признак человеколюбия, – изрек вдруг дознаватель.

Второй раз Али удивленно взглянул на дознавателя.

– Это тоже ты вынес с проповеди? – спросил он.

– Да, как ты догадался? – спросил подозрительно дознаватель.

– Как зовут этого проповедника?

– Молла Панах, – сказал дознаватель, – на его проповеди приходят люди со всего города. И я стараюсь не пропускать их.

– Это правильно, – заметил Али, – почаще ходи к нему.

– Я как раз сегодня оттуда, – гордо сказал Ялчин.

– Может, и меня возьмешь с собой?

– Не положено. Давай лучше продолжим. Мы уже достаточно побеседовали.

– Ладно, на чем я остановился?

– Перед самой осадой Байлакана татарами, в гости к вам приехала молодая красивая женщина, вдова атабека Узбека. Я даже не знаю, зачем я все это записываю, потому что все это вранье. Я не верю ни одному твоему слову. Ну откуда ты можешь знать вдову атабека Узбека? Хотя ладно, бумага все стерпит. Однако, врешь ты красиво. Тебя в Байлакане арестовали за болтовню?

– Вот здесь ты прав, – согласился Али, – меня арестовали за болтовню. Не надо было мне попусту трепать языком. И главное, перед кем. Ведь сказано, не мечите бисер…

– Что такое бисер?

– Бисер – это жемчуг.

– А причем здесь жемчуг? – настороженно спросил дознаватель.

– В Библии сказано – не мечите бисер перед свиньями. То есть не оказывайте людям услуг, которых они не в состоянии оценить.

– Интересно. Надо будет запомнить.

– Меня арестовали. Лада пыталась подкупить продажных тюремщиков, чтобы освободить меня.

– Мне неприятно это слышать, – заявил дознаватель.

– Так не слушай и не пиши.

– Я сам знаю, что мне делать. Говори медленней, я не успеваю записывать.

– Она даже придумала план моего побега. Но этому помешала атака монголо-татар. Во время штурма один сердобольный тюремщик ценой своей жизни открыл двери камер.

– Наверное, кто-нибудь из продажных тюремщиков, – язвительно заметил Ялчин.

– Быстро ты сквитался, – сказал Али, – молодец. Короче говоря, мне удалось выйти из тюрьмы. С мечом в руке я проложил себе дорогу к дому. Лада была уже там. Она сидела в подземной тайной комнате, которую я оборудовал на этот случай при строительстве дома. Я присоединился к ней, и мы провели под землей две недели, питаясь сухарями, вяленым мясом и вином.

– Вином? – переспросил Ялчин. Он был взволнован.

– Вином, – подтвердил Али, – как дальновидно заметил поэт. – «Вода, я знаю, пил ее однажды, она не утоляет жажды». Дело в том, что я забыл поменять ее вовремя. Она оказалась непригодной для питья. И мы были вынуждены пить вино.

– Две недели в тайной комнате, – завистливо сказал дознаватель, – наедине с красивой женщиной и вином. Так ты был в раю при жизни.

– Возможно, – задумчиво сказал Али, – но тогда я этого не понимал, не мог осознать. В раю я оказался позже. Но это совсем другая история.

– Ничего, – успокоил его дознаватель, – рассказывай, до утра у нас времени много. Что было потом?

– Потом? Потом мы выждали две недели и вышли наверх. От Байлакана ничего не осталось. Кругом были одни руины. Я с трудом нашел дорогу к кладбищу, чтобы проститься с женой и ребенком. В воздухе был смрад, и мы ушли в сторону Амида. Можно задать тебе один вопрос?

– Задать можешь. Но не уверен, что я отвечу на него.

– Тогда, сформулирую иначе, можешь ответить мне на один вопрос, – спросил Али.

– Ты можешь формулировать как угодно, а что будет, я уже сказал.

– Скажи, почему меня содержат не в тюрьме? Почему я сижу в какой-то странной башне? Она же не предназначена для содержания заключенных.

– Послушай, тебе какая разница, где тебя держат, – раздраженно бросил дознаватель. – Наоборот, тебе можно сказать, уважение сделали. Один сидишь.

– Ответ не убедителен.

– Что поделать, я не обладаю твоим даром красноречия.

– И все же?

– Я не знаю, я обыкновенный дознаватель. Рассказывай дальше, что было?


Когда Али под утро вернулся в башню, он обнаружил, что в узилище есть кто-то помимо него. Какая-то мощная фигура лежала лицом к стене, сгрудив под себя всю солому.

– Недолго же я был один. Ялчин не сдержал слово, – подумал Али.

Он немного постоял над спящим, пытаясь заглянуть ему в лицо. Но тот спал, натянув на голову плащ. Али не стал его будить, поскольку сам смертельно хотел спать. Он забрался на свое место и мгновенно уснул, как провалился в башню, которая смотрела не вверх в небеса, а вниз – вглубь земли.

Спал он беспокойно, боясь свалиться со своего насеста. От этого он часто просыпался, нащупывая пальцами, край деревянного перекрытия, и вновь засыпал. И каждый раз видел короткий сон. Так в одном из этих всполошных сновидений Хасан – главарь морских разбойников, требовал продолжать разговор, при этом прятал подмышкой кривой меч. Али видел, как выглядывает из-под одежды его изогнутое острое лезвие. Когда Али вгляделся в лицо, оказалось, что это вовсе не Хасан, а дознаватель Ялчин. Еще во сне он видел Ладу, и она была печальна. Ее внешний вид входил в противоречие с письмом, полученным от нее. Проснувшись в очередной раз, Али решил больше не мучиться. Он сел, зевая и потягиваясь. Из бойниц башни лился солнечный свет. Али решил, что уже далеко за полдень и подумал, что хорошо бы появиться Егорке. Принести еды и питья. В этот момент он услышал снизу:

– Мир тебе, малик Али Байлаканский.

Али посмотрел вниз и ответил:

– И тебе мир, мой языческий друг. Я рад тебя слышать. Но мне не нравится, что голос твой звучит с этой стороны решетки. Это означает, что у нас нет ни вина, ни закусок.

– Увы, мой друг, – согласился Егор, – ты прозорлив, как и всегда. Но меня смущает, что тебя огорчает не мое появление здесь, а всего лишь отсутствие закусок.

– Прости, я надеюсь, что ты попросился побыть со мной из солидарности. И в любой момент можешь постучать стражнику, и он тебя выпустит.

Говоря это, Али осторожно спустился вниз и впечатал свою ладонь в широкую длань русского богатыря.

– Здесь я должен тебя разочаровать, – сказал Егор, – я арестован.

– Как же так! А на кого ты оставил женщин? Мою жену и твою рабыню. Неужели этот придворный прощелыга взял над тобой вверх?

– Наверное, ты хотел сказать – мою жену и твою рабыню.

– Я так сказал?

– Просто от того, кто произносит слова, смысл меняется на противоположный.

– Но ты же меня понял?

– Надеюсь, что да.

– Тогда рассказывай.

– Твой попутчик, мирза Джамал, приходится племянником вали[22] Баку. Ширваншаху нет никакого дела до того, что происходит с городом. Он занят тем, что отчаянно пытается договориться с татарами, чтобы сохранить свое положение, выторговать себе должность наместника. Потому что татарам уже никто не сопротивляется. Они обошли город, как море обтекает сушу со всех сторон. Город уже давно находится в тылу татар. А сами они воюют Русь. Баку настолько неприступен, может отражать татар еще очень долго. Но они не хотят брать его приступом. Ждут, когда Фарибурз III, его зовут Фарибурз, сам откроет ворота.

– С политикой более или менее ясно, – мрачно сказал Али. – Это называется – из огня да в полымя. А у нас какие дела, почему ты здесь оказался?

– Сейчас я дойду и до нас. Твой арест незаконен, ну и мой, естественно. Вся власть в городе в руках вали. Мирза Джамал, как его племянник пользуется своим положением. Глава полиции – безвольное существо, боясь испортить отношения с губернатором, делает все, что захочет Джамал. Хотя, скорее всего, вали вообще ни до чего дела нет.

– Вот за что я недолюбливаю философов, – заметил Али, – две трети их сочинений о деталях, и лишь одна треть отводится собственно предмету. Может быть, ты уже перейдешь к делу. Где твоя жена и моя рабыня? Почему ты арестован?

– Твою рабыню я спрятал. Вместе с ней пришлось прятать и свою жену. Потому что Сара отказалась выходить из дома одна. Боялась подвоха. Почему-то она решила, что ты хочешь от нее избавиться таким образом. Но имей в виду, что ты выхолостил весь мой рассказ. Знаешь, искусство рассказчика не терпит суеты. Если бы все сразу переходили к сути дела, то мир не знал бы великих писателей и философов.

– Хорошо, ты меня убедил, – согласился Али, – рассказывай дальше.

– Он пришел вечером с вооруженной до зубов охраной. И я понял, что вовремя спрятал женщин. Когда я сказал ему, что Сары нет, он потребовал впустить его в дом, чтобы он мог в этом удостовериться. Как ты понимаешь, я не мог ему это позволить. У нас вышла стычка. Я свернул челюсть одному из его людей. Сам он ближайшую неделю будет щеголять всеми радужными оттенками, которые ныне украшают его подбитый глаз. Но они обнажили оружия и потребовали сдаться и прекратить сопротивление. У меня был выбор, перебить их всех и бежать, а я мог это сделать. Или сдаться, поскольку бежать, как ты справедливо заметил, некуда. Я предпочел сдаться. В надежде, что твой ум вытащит нас из тюрьмы путем судебного состязания сторон. Только не говори, что я сделал ошибку. Я сам об этом с утра думаю.