Внезапно его пальцы скользнули на мой лобок и начали массировать мое сокровенное место через ткань белья. Я инстинктивно выдохнула от теплых ощущений внизу живота, чувствуя, как мои трусики начали намокать, а он, умело пройдясь еще раз по моему мокрому белью, подцепил резинку, и в следующую секунду мягкая ткань упала к моим ногам. Неожиданно перестав ощущать его горячие ладони на своем теле, я услышала шуршание расстегиваемой рубашки, стук об пол снятого ремня, жужжание молнии брюк и спустя несколько мгновений почувствовала спиной жар его груди и высвободившийся член, упирающийся мне в поясницу. В одной уверенное движение подогнув мои колени и уложив на кровать, он накрыл меня своим телом и, упираясь локтями, начал раздвигать коленями мои бедра.

— Подними таз, и раздвинь ноги шире, — тихо приказал он и я в очередной раз отметила, что все его движения были спокойными и четкими, я не чувствовала в них нетерпения или эмоциональности.

Находясь под весом его тела, я с трудом приподняла поясницу, и он медленно, но уверенно вошел в меня наполовину.

От новой позы и новых ощущений я вздохнула и тут же напряглась как натянутая струна.

— Не сжимайся, — тихо произнес он и жестче сдавил меня плечами, но я, придавленная его стальной грудью, лишь всхлипнула от нехватки кислорода.

Он ослабил хватку, и я, чуть свободнее вдохнув, постаралась расслабиться. Он неторопливо вошел в меня насколько это позволяло мое лоно и начал свои возвратно-поступательные движения. Сначала медленно и спокойно, растягивая меня и приручая к себе, а потом набирая темп, все жестче наполняя меня. И вот уже я чувствовала, как он вбивается в меня, накрыв и грубо сжав мои ладони своими. Его запонки в виде военных жетонов на накрахмаленных рукавах белой рубашки больно впивались в мои предплечья, оставляя следы, будто печать на своей собственности. Я чувствовала, как становятся мокрыми от его влаги моя блузка и спина, ощущала, как в мои волосы вплетается его запах, осязала, как мой висок обдавало его горячим дыханием — Он был везде и повсюду, он вновь обволакивал меня своим мощным энергетическим полем, попадая в которое мои эмоции словно магнит тут же притягивались к нему, как к некоему ориентиру, моему личному маяку в безбрежном водном пространстве, такому правильному и настоящему. Его фрикции, стимулируя меня внутри, становились все резче, отчего внизу живота завязывался едва уловимый теплый клубок, и это были немного другие ощущения — более глубокие, словно новые аккорды в уже знакомой мне музыке. Но мне не хватало его умелых пальцев на клиторе, не хватало какой-то недостающей нотки в той идеальной мелодии, которую он ранее играл на мне.

Я чувствовала лоном, что Ричард сейчас кончит, я пыталась успеть за ним — уловить в себе ту музыку без игры его пальцев. Под его горячими жесткими ладонями я сжимала в кулак шелк покрывала и пыталась воспроизвести сама, без его помощи, недостающие нотки. Я чувствовала, что они становились слышней, прорываясь пунктиром и накрывая меня теплыми волнами, но то ли моя накопившаяся усталость, то ли мысли о прибытии в Сиэтл и приближавшихся проблемах с домом мешали поймать нужную мне мелодию. Но главное, я понимала, что ключевым моментом в этой симфонии, отвлекавшим меня от проблем, — были его опытные, знающие мои струны пальцы, и без его его помощи, без его уверенных рук, знающих истину моего тела, я так и не смогла настроиться, чувствуя, что звучу неправильно, как расстроенный инструмент, вкропляя в мелодию своей чувственности фальшивые нотки.

И я не успела.

Жесткий толчок — и Ричард тихо прорычал, внося в композицию свою финальную коду, а его член, на пике удовольствия агрессивно извергся внутри меня, обливая меня горячей жидкостью.

От чувства какой-то незавершенности, словно я не доиграла мелодию до конца, я бесшумно вздохнула, а Барретт, получив, что хотел, вышел из меня и спустя несколько секунд встал с кровати. Наверное, он знал, что я не кончила, и я была уверена, что если бы он хотел, он бы довел меня до конца в этой мелодии, как он это умел, но, вероятно сегодня не стремился к этому. Нет, его “бездействие” не было наказанием или пренебрежительностью, я лишь чувствовала, что сегодня он был эгоистичнее, чем обычно, был погружен в себя и может быть поэтому не сильно заботился о музыке, которую он играл во мне.

На некоторое время послышался шум воды рядом в ванной, после чего среди гула самолета и какой-то неуютной тишины я уловила звук застегивающихся брюк, шуршание рубашки и звон ремня. Так и не сказав ни слова, Барретт спокойной походкой вышел из спальни, получив, что хотел, а я так и осталась лежать на постели в мятой блузке, пропитанной его влагой, вся пропахшая его запахом и испачканная его вязким соком.

Краем сознания я понимала, что надо было привести себя в порядок, поэтому я, собрав силы и развернувшись на спину, встала и почувствовала, как по внутренней стороне бедер потекла его вязкая жидкость.

Я поплелась в ванную комнату, расположенную при спальне, и, взглянув на свое отражение в зеркале, сморщилась — кожа горела, волосы были растрепаны, под глазами пролегли синие круги от недосыпания и усталости — по мне как будто в очередной раз проехался танк по имени Барретт.

Кое-как пригладив свои пряди и приведя себя в порядок, я вернулась в спальню, чтобы одеться. Подхватив свои трусики, я внезапно почувствовала пальцами, что они все в вязкой субстанции — вероятно Барретт вновь ими вытерся, а взяв в руки свою помятую, пропитанную насквозь потом и запахом Барретта блузку, я сделала вывод, что лучше бы переодеться.

Памятуя, что Дуглас занес мою сумку в самолет, я поискала свои вещи в спальне, но вероятно телохранитель поставил ее в багажный отсек, только где он находился, я не имела понятия.

Обмотавшись полотенцем, я приоткрыла дверь и, рассматривая дорогую отполированную отделку салона, надеялась отыскать глазами багажное отделение где-то рядом со спальней. Но сегодня удача была не на моей стороне — так и не найдя искомого, я проследовала взглядом вперед. Барретт сидел в кресле спиной ко мне, изучая монитор своего лэптопа, и хотя я видела только его левое плечо, мне казалось, что он был как обычно спокоен, собран и полностью погружен в работу.

Я вздрогнула от внезапной трели телефона и увидела, как Барретт протягивает руку к трубке, вмонтированной в переднюю часть подлокотника.

— Ты уже выяснил причины аварии? — услышала я его вопрос, за чем последовала долгая пауза, вероятно, с объяснениями. — Кто этим будет заниматься: полиция или федералы?… Начальник охраны верфи что-нибудь внятно тебе объяснил?.. — Он посмотрел на свои дорогие часы и бросил в трубку: — Все отчеты мне на электронку, будут новости — немедленно сообщать. Буду на верфи в десять, — завершил он разговор.

Но не успела я ретироваться, как вновь послышалась трель, теперь уже его сотового, лежавшего рядом с лэптопом.

— Барретт… — тихо бросил он собеседнику, и перед тем, как окончательно задвинуть дверь, я услышала: — Такой ответ меня не устраивает…

Надев джинсы как и была без нижнего белья и разгладив на себе помятую блузку, я посмотрела в сторону выхода и вздохнула — в салон выходить совсем не хотелось: я чувствовала себя опустошенной и уставшей. Опустившись на кровать, я свернулась в позу эмбриона и, сама не понимая почему, может быть, от накопившейся усталости и напряжения, может быть, от неизвестности будущего в связи с домом и сердцем отца, а может быть, просто от стресса и внутреннего диссонанса, тихо заплакала, то ли жалея себя, то ли выпуская негатив и дисгармонию через слезы. Бесшумно всхлипнув, я закрыла глаза и сама не заметила, как погрузилась в пустое небытие.

Очнулась я оттого, что на мое плечо легла горячая ладонь, и я, резко открыв глаза, увидела перед собой Барретта:

— Мы подлетаем, тебе следует вернуться в кресло, — проинформировал он ровным тоном и спокойной походкой направился из спальни.

Я села на кровати и, избегая смотреть в сторону его удаляющейся фигуры, спустила ноги вниз, пытаясь нащупать свои балетки. Зайдя в ванную, я умылась холодной водой, застегнула все пуговицы на блузке и, приведя себя в порядок после тихой неожиданной истерики, вышла в салон со спокойным выражением лица.

Рассматривая из иллюминатора Сиэтл, который, лежа передо мной, как на ладони, приветствовал меня мягким утренним светом, я облегченно вздохнула, и мои эмоции начали постепенно успокаиваться. Что меня ждало в Сиэтле, было неизвестно, но одно я знала наверняка — я возвращалась домой, в свой уютный мир книг и старенького кресла, в свою любимую тихую комнату с ее спокойной умиротворяющей обстановкой, где я быстро приду в себя и забуду эту поездку как страшный сон. Как только шасси коснулось взлетно-посадочной полосы, мое сердце радостно забилось, и я уже отсчитывала минуты, когда джет окончательно остановится.

Выглянув в иллюминатор, я увидела, что у самолета нас уже ждали Хаммер и БМВ, и в очередной раз облегченно вздохнула — мои выводы были верны: Барретт меня отпускает и нас повезут разные машины.

Спустившись по трапу, Барретт, так и не посмотрев в мою сторону, пошел к своему тонированному Хаммеру, на ходу разговаривая по сотовому, а Дуглас понес мою сумку в другую машину.

Как только я села в джип, телохранитель закрыл за мной дверь, и мы медленно двинулись на выезд из аэропорта Такомы. Наблюдая, как черный Хаммер Барретта разворачивается и уносится прочь в противоположную от нас сторону, я облегченно вздохнула — мне показалось это хорошим знаком: от этой точки наши дороги разойдутся в разные стороны.

* * *

Пока мы ехали по трассе, я закрыла глаза и, чувствуя, как я отдаляюсь от мощного поля притяжения Барретта, мысленно попрощалась с этим человеком и несколькими странными сумасшедшими днями в Нью-Йорке.

Пообещав разобраться в своем собственном состоянии позже, я заблокировала любые мысли, связанные с поездкой, и мои мозги тут же переключились на решение насущных проблем, отчего я начала составлять план того, что мне нужно было сделать на этой неделе. Первым пунктом в этом списке было — позвонить в кофейню и сказать мистеру Фингерсу, что я могу выйти на работу уже сегодня с обеда.

Скорее всего от факультатива мне придется отказаться, потому что я также планировала поговорить с мистером Фингерсом об увеличении моего рабочего дня для дополнительного заработка, чтобы помогать отцу с арендой недорогого, но хорошего жилья до тех пор, пока он не перестанет перебиваться временными подработками и не найдет нормальную работу.

Можно было еще сэкономить деньги на аренде комнаты у Джулии и вернуться жить в кампус — правда, университетское общежитие тоже стоило денег, но меньше, чем я платила подруге. Правда этот вариант я оставила на самый крайний случай, потому что тот мизер сэкономленных денег совсем никак не решал проблем с жильем для отца.

От мыслей меня отвлек сменившийся пейзаж за окном, и я обратила внимание, что мы съезжаем с трассы по направлению к центру.

— Дуглас, мы могли бы свернуть позже с шоссе, на выезде к Университету. Через центр не очень удобно добираться до моего дома, — посоветовала я.

Телохранитель бросил на меня короткий взгляд в зеркало заднего вида и спокойным голосом произнес:

— Мы едем в “Sky Pacific”.

— Зачем? — нервно спросила я, настороженно посмотрев на Дугласа в зеркале.

— В пентхаус мистера Барретта, — ответил он тем же тоном.

От этих слов мое сердце тревожно ухнуло вниз, а руки вмиг похолодели, несмотря на жаркое августовское утро за окном.

Глубоко вздохнув, я попыталась успокоиться и, сглотнув несуществующую слюну, произнесла, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно:

— Вы можете объяснить мне причину?

— Не я. Мистер Барретт.

Я закрыла глаза, и на меня очередной волной навалилось осознание происходящего.

Понимая, что неделя еще не прошла, я машинально сжала кулаки: "Господи! Неужели вся эта эпопея с “жизненным уроком от Барретта” не закончилась! А я наивная полагала, что он меня отпустит раньше срока", — вздохнула я, осознавая, что теперь такое сладкое слово “свобода” ускользало от меня, как песок пропущенный сквозь пальцы. “Из одного пентхауса в другой”, - сделала я простой логичный вывод, отчего в висках запульсировала ноющая боль, и я в очередной раз тяжело вздохнула от навалившегося на меня чувства безысходности.

“Харт, успокойся. Еще несколько дней ты как-нибудь выдержишь, ты терпела дольше и в чужом городе. Сейчас ты дома, на своей территории”, - успокаивала я себя, но то ли навалившаяся усталость, то ли моя установка, что я уже еду домой, не давали моим нервам прийти в норму, отчего меня бил озноб, и хотелось выпрыгнуть на ходу из этой чертовой машины.

Машинально бросив взгляд на дверь, я заметила, что она заблокирована, и меня накрыла очередная волна опустошенности, а слово “свобода”, так бережно сотканное мной из шелковых ниток, начало распускаться буквой за буквой, оставляя за собой лишь дырки в ткани бытия. “Господи, неужели ему так принципиально удерживать меня ровно неделю! Неужели он не понимает, что я уже сполна выучила свой урок!” — било болью в моей голове, но я реально осознавала, что мои претензии были бы пустым сотрясением воздуха.