Dave Admirer - Девочка. Книга первая

Уже в спальне, ложась в постель и наблюдая, как Барретт выдавливает на ладонь таблетки, я хотела попросить, чтобы он не запирал мою спальню на ключ, но не стала — если Барретт принял решение, изменить его уже ничто могло. А мне, если честно уже было безразлично — все равно через пару дней вернусь домой, и как проведу я эти несколько суток — под замком или нет, было по большому счету не важно.

Внезапно в комнату вошел Лат с бутылкой дорогой минеральной воды и, передав ее хозяину, опять завел с ним тихий разговор.

Внимательно рассматривая этих двух людей — настолько непохожих, но в то же самое время в чем то единых, я пыталась понять, что их связывало. Определенно, Лат был не просто обслуживающим персоналом, как я подумала ранее. Он, как и Джейсон, доктор Митчелл и Дуглас, был из прошлого Барретта.

Но пока я мысленно выстраивала логические цепочки, Барретт открыл бутылку с минеральной водой и протянул ладонь с таблетками к моему рту. Аккуратно взяв губами таблетки с его ладони, я запила их минералкой, и пока Барретт ставил на тумбочку стеклянную бутылку, я, поколебавшись еще несколько секунд, все же набралась смелости и подняла на него взгляд.

— Ричард, кто такой Лат? — робко спросила я, совсем не надеясь, что мне ответят.

Но Барретт по обыкновению ничего не ответил, а я, рассматривая его спокойное лицо, внезапно поймала себя на одной странной мысли — несмотря на то, что мне по большому счету должны были быть безразличны все эти чужие люди, мне вдруг стало очень жаль, что личность Лата, а также мир Барретта, в который я по нелепой случайности попала, так и останется для меня тайной: словно я не до конца собрала пазл, вырисовывавший для меня вселенную Барретта, в котором Лат был одним из важных сегментов.

Все еще вертя в руках стакан с водой, которой я запила таблетку, я попыталась отогнать от себя чувство сожаления и опустила глаза.

Я была уверена, что Барретт сейчас развернется и покинет комнату, но он забрал стакан из моих рук, вероятно все еще думая, что я не в состоянии удерживать предметы в руках, и поставил рядом на тумбочку.

Внезапно он обхватил мое предплечье и я, от неожиданности вздрогнув, дернулась назад, не понимая, зачем он прикасается ко мне.

— Не нервничай, я осматриваю твои руки, — коротко пояснил он, поднимая рукав “моего” батника до плеча.

— Зачем?

— У тебя пальцы холоднее, чем должны быть… — отодвигая манжет, ответил он, сканируя мое предплечье холодным взглядом, будто врач который ищет вену перед инъекцией.

— У меня так иногда бывает, сколько себя помню… — попыталась я сказать, не желая, чтобы меня считали больной из-за этого.

Но он, сев на постель, проигнорировал мое пояснение и уверенно прошелся большим пальцем по моим венам, как в свое время доктор Митчелл, когда осматривал меня.

Я замерла, но сколько себя не убеждала, что на приеме у доктора, все равно чувствовала напряжение, и от этого закрыла глаза и вытянулась, как струна, желая, чтобы он поскорее закончил осмотр.

— Подними руку вверх, — тихо скомандовал он, методичными движениями ощупывая мое плечо и подмышку, а я попыталась абстрагироваться от того чувства настороженности, которое все еще ощущала от его прикосновений.

— Лат — таец, — внезапно услышала я и резко вскинула взгляд на Барретта.

— Таец… — задумчиво повторила я, а мое сознание, получив квант информации уже выдавал ворох следующих вопросов.

— Как он попал в ваш дом? И откуда вы так хорошо знаете его язык? Лат давно живет у вас? Это вы его научили английскому, а он вас тайскому? — сыпались из меня вопросы, как из рога изобилия, пока он осматривал мою вторую руку, ведя по венам большим пальцем.

Он бросил на меня спокойный взгляд, но, так и не ответив, с невозмутимым спокойствием уверенно откинул одеяло и профессиональным движением обхватил мою ледяную ступню. Его пальцы были горячими, и моя пятка, утонувшая в его ладони непроизвольно дернулась.

— Я привез его из Бангкока в свое время, — услышала я его ровный голос, пока он сдвигал манжет на моей щиколотке.

— Привезли из Бангкока… — повторила я за ним и понимая, что человек, знающий тайский, определенно выучил этот язык не за две недели отдыха, тут же с интересом спросила: — А что вы там делали?

— Ты чувствуешь онемение или покалывание в конечностях? — внезапно спросил он тоном врача, и я, досадуя, что интересную для меня тему отодвинули какими-то ненужными вопросами, которые мне уже задавал доктор Митчелл, отрицательно покачала головой.

— Нет, не чувствую, — быстро ответила я и повторила свой вопрос, возвращаясь к интересной теме: — Что вы делали в Бангкоке?

— Жил, — коротко ответил он, пальпируя мою голень, как и доктор Митчелл. — Где-нибудь чувствуешь боль?

Я вновь отрицательно покачала головой и опять вернулась к интересующей меня теме. Внимательно рассматривая мужчину, сидевшего напротив, и мысленно перенесясь в некую абстрактную азиатскую страну, я попыталась вписать образ Барретта в ее культуру и самобытный уклад.

— Не представляю вас живущим в Азии, — вслух произнесла я, сделав свои выводы.

— Почему? — скорее машинально спросил он, сканируя мою левую щиколотку.

— Вы по своей сути… — и я замолчала, подбирая слова, — слишком современный, а Азия глубоко корнями уходит в традиции древности. Вас сложно представить гармонично вписавшимся в азиатский социум.

— Откуда такие выводы? — сдвигая манжет на левой щиколотке, бросил он на меня короткий взгляд.

Я задумалась, вспоминая, что мы проходили на первом курсе по истории и культуре древнего Китая и Японии, приближенно напоминавшей культуру Таиланда и других восточно-азиатских стран.

— Мне кажется, вы олицетворяете собой культуру Запада, с ее динамичным образом жизни и стремительным развитием. В то время как культура Азии отличается традиционностью, почитанием устоев, что ли.

— Чувствуешь где-нибудь боль? — в очередной раз отвлекая меня, спросил он, прощупывая своими уверенными пальцами хирурга мою голень, а я, коротко ответив “нет”, замолчала, не зная, хочет ли он слушать меня.

— Продолжай, — внезапно сказал он, и я, так и не понимая по его непроницаемому лицу, интересно ли ему, продолжила свою мысль, желая нарисовать полную картину своей точки зрения:

— Вы жесткий и быстрый в принятии решений. В вас преобладает рациональное начало, логическое мышление, а азиаты в своем поведении мне кажутся более мягкими, неторопливыми, я бы назвала их мышление неспешным созерцанием, постижением истины не логическим, а скорее интуитивным путем через раскрытие собственного “я” в гармонии с природой, — я вновь остановилась, не зная, слушает ли он меня, но он, согнув мое колено, как и доктор Митчелл в свое время, бросил на меня короткий взгляд, и я продолжила: — Вы крайне независимы по своей сути и в своем поведении. Иногда мне кажется, что вы вне социума. Между тем как азиатская культура пропагандирует Конфуцианство, где делается упор на понятиях общего блага, — и я вновь замолчала.

— Дальше, — внезапно произнес он, и я вскинула на него внимательный взгляд, но он с той же невозмутимостью лишь протянул мне мазь от синяков.

Не зная, действительно ли ему интересно, или он просто таким образом заполняет паузу, пока ведет осмотр, я все же продолжила.

— И внешностью, конечно. Высокий рост, светлая кожа, русые волосы, стальные глаза, греческий профиль: яркий представитель белой расы. Викинг. Полная противоположность азиатским мужчинам-воинам.

— Ты видела много азиатских мужчин-воинов? — внезапно спросил он, вставая.

— Нет, конечно, откуда… я в Азии никогда не была и дальше Штатов никуда не ездила, — пожала я плечами. — Сужу по классическому кинематографу и по гравюрам Куниёси и Хокусая с изображением самураев.

Барретт на это ничего не ответил, а лишь забрал у меня мазь и, произнеся “сейчас должно подействовать снотворное”, пошел по направлению из спальни.

Рассматривая его спину, внезапно я поняла, что, пока мы с ним вели неспешный разговор, если можно было так назвать беседу с Барреттом, я забыла о напряжении и вновь перестала бояться его рук. И пусть этот диалог напоминал прием у врача, но Барретт словно специально отвлек меня от того опасения и подсознательного страха, которые я испытывала, когда он ко мне прикасался.

— Спасибо, что рассказал мне о Лате, — тихо проговорила я в его спину, желая понять, почему он выдал немного информации о себе, но он не повернулся, и будто не слыша моего голоса, вышел из спальни, не замедляя шага.

Я ожидала услышать щелчок закрывающегося замка, но этого не произошло, отчего я непроизвольно улыбнулась — все-таки моя мама была права, когда говорила, что честность — лучшая политика, может быть, если бы я не сказала правды, то Барретт не пошел бы на эти уступки.

Так и не поняв, почему он рассказал мне о Лате, я вновь опустилась на подушки и закрыла глаза. Барретт оказался прав — я захотела спать, но мне казалось, что причиной этому были вовсе не таблетки. То ли от эмоций, которые я получила вечером на прогулке, то ли от осмотра Барретта, сильные и уверенные руки которого меня успокоили и будто убаюкали, как в колыбели, но уже через минуту я погрузилась в глубокий крепкий сон.

На следующий день я встала очень рано, и то ли от того, что анемия начала отступать, то ли от силы, которую мне придал вчерашний осмотр Барретта, но я чувствовала себя гораздо лучше — мне даже показалось, что синяки стали бледнее. В хрустальной тишине апартаментов мне казалось, что можно было услышать бесшумный ход часов в моем мобильном, которые показывали 6.50. Рассматривая дорогое убранство комнаты — отполированный мрамор и мягкий шелк в сочетании с натуральной кожей — я чувствовала себя здесь, словно в золотой клетке. “Если Барретт сегодня придет осматривать меня, надо однозначно с ним поговорить относительно моей “выписки”, - приняла я решение и направилась в ванную. Приняв душ, я наскоро привела себя в порядок, и, не зная, чем себя занять, решила прогуляться до кухни, чтобы приготовить себе кофе — единственный маршрут, который я могла оправдать.

На цыпочках выйдя из своей спальни, я спустилась по лестнице, придерживая шорты, но, дойдя до арки кухни, резко остановилась в проеме.

В столовой, примыкавшей к кухне, за мраморной барной стойкой сидел Барретт и пил свой эспрессо из металлической кофейной чашки, мониторя свой компьютер, словно пролистывая утреннюю газету.

На нем была снежно-белая рубашка, расстегнутая на пару пуговиц, а рядом лежали пиджак и галстук, что значило — выйди я на пять минут позже, определенно не застала бы его здесь.

— Доброе утро, — тихо поздоровалась я, досадуя, что меня поймали с поличным, но в следующую секунду поняла, что это даже к лучшему — я смогу поговорить с ним о моей “выписке”.

— Ты почему не в постели? — бросил он сканирующий взгляд на мое лицо, будто оценивая степень моей бледности.

— Встала рано и захотела кофе, — призналась я, — правда, я не знаю, как пользоваться этой машиной.

— Через десять минут выйдет Лат и приготовит тебе завтрак. Иди в свою комнату, — произнес он и, закрыв лэптоп, отправил его в кожаный портфель.

— Можно я домой поеду? — с места в карьер начала я, понимая, что он уже собирался уезжать на работу. — Я хорошо себя чувствую, и меня ничего не беспокоит.

— Тебя осмотрит Генри в субботу, — коротко пояснил он, давая понять, что моей “выпиской” занимается непосредственно доктор Митчелл, и начал застегивать рубашку, поблескивая в отполированных мраморных поверхности своими запонками из черных бриллиантов.

— В субботу я должна быть на работе, — с тревогой в голосе обозначила я некие временные рамки, но Барретт на это ничего не ответил, и взяв галстук, начал отточенными до совершенства движениями завязывать виндзорский узел. Я же, желая настоять на своем, не унималась: — Доктор Митчелл может приехать в пятницу, чтобы я уже в субботу смогла выйти на работу?

— Он приедет тогда, когда будет необходимо для твоего здоровья, — услышала я тихий голос и внезапно почувствовала позвоночником холодную волну, исходившую от стальных глаз.

Понимая, что спорить с Барреттом это все равно что идти на танк с рогаткой, и показывать свой характер тем более не стоит — опыт имелся, я опустила глаза, осознавая, что с ситуацией нужно смириться и придется просить у Криса прикрыть меня на работе на один день, а то и вообще искать новую работу.

— Машина готова, — внезапно услышала я голос Дугласа и резко обернулась.

Поздоровавшись с телохранителем и понимая, что мне сказали ровно столько, сколько хотели, я вышла из кухни и быстро ретировалась в свою комнату.

Мой день протекал скучно, за полдня я прочла томик комедий Шекспира, пообедала, заставляя себя поесть, и вообще, как никогда, чувствовала себя зависимой — уже возненавидев интерьер своей комнаты-клетки, я решила вновь сделать вылазку и попытаться сварить себе хотя бы чашку кофе без посторонней помощи.