Повернув голову, я нахмурилась и, более не желая думать о нем, развернулась спиной, запретив себе даже представлять, что сейчас могло происходить в спальне Барретта. Но яркие картинки возникали одна за другой помимо моей воли, и я зажмурила глаза до боли, до белых пятен, чтобы уничтожить образы, которые так красочно рисовало мое воображение.

То ли от ожиданий чего-то совершенно для меня неприемлемого, то ли от эмоций, которые будоражили мое воспаленное сознание, но мне послышался голос Барретта и еще чей-то очень тихий. Хотя наши спальни и не примыкали друг другу, но я от страха, что стану сейчас невольным слушателем некой сексуальной вакханалии — услышу женские стоны или рычание Барретта, когда он находился на пике, — зажала уши ладонями с такой силой, что казалось, сейчас мой череп треснет.

Но уже через минуту в моих висках запульсировала боль, и я, слыша гудение и собственное дыхание в голове, вынуждена была признать, что не смогу так просидеть всю ночь. “Харт, успокой свои эмоции и ложись спать!” — отругала я себя и, глубоко вздохнув, медленно отпустила руки, открывая глаза. От того что я сильно сжимала веки, все вокруг замерцало красно-белыми пятнами, но уже через полминуты я пришла в норму и вновь услышала тихие приглушенные голоса, отчего мое сердце заныло с новой силой.

Бросив взгляд на плеер, лежавший на тумбочке, я потянулась к нему рукой, но на полдороге остановилась — мне совсем не хотелось, чтобы моя музыка, которую я так тщательно отбирала и любила, потом всю жизнь ассоциировалась с этим кошмаром.

Спать, зная, что совсем близко по коридору происходит что-то для меня совершенно болезненное, я не могла. Я не понимала своих эмоций, не понимала, что со мной происходит, но для меня это было адом, от которого в животе все сворачивалось в узел и било по солнечному сплетению.

Голова разболелась, в висках стучало, меня откровенно тошнило, и я, посмотрев за окно, как никогда захотела выйти на свежий воздух. И тут меня осенила идея — я могла уйти на террасу. “Пусть меня накажут, но я не стану слушать эту оргию”, - в сердцах выпалила я про себя, надевая поверх майки Барреттовские шорты.

На цыпочках выйдя в коридор и стараясь не прислушиваться, я быстрым шагом пошла к лестнице, даже не поворачивая головы в сторону спальни Барретта.

Вновь выйдя на едва подсвеченную по периметру террасу, я медленно пошла к стеклянному ограждению, глубоко вдыхая свежий воздух и чувствуя себя птицей, вырвавшейся из клетки на свободу. Рассматривая город, который распростерся подо мной как на ладони, его вечернее убранство в свете ночных огней, чувствуя теплый ветер на своем лице, я глубоко вздохнула, и меня начало постепенно отпускать.

Развернувшись, я посмотрела на шезлонги — нужно было найти себе пристанище поудобнее на эту ночь, чтобы утром не выглядеть разбитой и больной — ведь от моего внешнего вида тоже зависела моя выписка.

Обосновавшись на огромной уютной тахте, обтянутой белой дорогой кожей, я подложила под голову мягкую подушку и устремила свой взгляд вверх. Вспоминая, как отец учил меня ориентироваться в ночном небе, я искала глазами созвездие Ориона, стараясь отвлечься от ненужных мыслей и унять непонятное смятение на душе.

Но получалось с трудом, и я, снова и снова пытаясь разобраться в сумбуре своих ощущений, свернулась калачиком на теплой мягкой коже и закрыла глаза.

Я никак не могла понять, почему я так реагирую на этого мужчину и его желание быть с другой женщиной. Он имел полное право на это, он был сам по себе, мы никто друг другу, посторонние люди, но боль ноющей занозой в сердце пульсировала, как разболевшийся некстати зуб, и я пыталась найти лекарство, которое могло унять это саднящее чувство.

“Харт, он проник в твою душу. Может быть ты держишь обиду на него, а значит держишь его в своем сердце. Прежде всего тебе нужно простить его поступок, и может тогда ты его отпустишь. Прости и отпусти. Сбрось этот груз обид со своих плеч и иди вперед, не оглядываясь, с легким сердцем”, - произнеся это, как мантру, я глубоко вздохнула и открыла глаза.

Прислушавшись к себе, я поняла, что у меня нет обиды, я его простила уже давно — это прощение нужно было для гармонии моей души, и сейчас мое смятение было вызвано совсем другими чувствами, которые я не могла понять.

Внезапно террасу залил теплый свет, и я, от неожиданности вздрогнув, резко села на тахте. Ко мне шел Барретт — он был одет в один из своих дорогих, сшитых на заказ костюмов, и я всматриваясь в его лицо, пыталась понять, почему он пришел на террасу, ведь внизу его ждала женщина. Может быть она уже ушла? Но это было странно — я провела на террасе не более десяти минут, а для ночного рандеву, этого времени было недостаточно.

— Ты почему не в постели? — спросил он, подходя ко мне вплотную, а я в первую секунду не зная что сказать, все же решила придерживаться правды.

— Не хотела мешать вам с вашей гостьей, — спокойно ответила я, пытаясь скрыть свои эмоции.

— Нечего тебе здесь делать, — спокойно произнес он, протягивая руку к моей шее, а закончив осмотр, тихо отрезал: — Вставай.

— Можно я здесь побуду? Здесь свежий воздух. Не хочу идти в свою комнату… — я хотела добавить “пока у вас гостья”, но промолчала, чтобы он не увидел моих болезненных эмоций.

Внезапно он, наклонившись, подхватил меня под мышки и поставил на ноги, давая понять, что его решения не обсуждаются, а я, не желая возвращаться в тот ад, который устроили мне мои же собственные эмоции, уперлась пятками, не желая идти.

Не говоря ни слова, он крепко обхватил мой затылок и повел с террасы к лифту. Рассматривая его лицо, пока мы ехали вниз, я хотела спросить, почему для него так принципиально, чтобы я оставалась в своей комнате, пока у него в спальне женщина, но не стала.

В любом случае я не собиралась устраивать истерики — и если он хотел, чтобы я слышала их вакханалию, значит я с достоинством перенесу это испытание.

Но как ни странно, мы проехали мимо этажа со спальнями, и прозрачный лифт распахнул свои двери в зале. Барретт обхватив мою поясницу, повел меня в гостиную, и уже через полминуты в его руках появилась бутылка красного вина Лафит.

“Вероятно сейчас он понесет это вино в спальню, к своей гостье… Одно непонятно, зачем он привел меня”, - пронеслось у меня в голове, и я бросила взгляд наверх.

Внезапно дверь его спальни открылась и оттуда вышел Лат с костюмами и рубашками Барретта, перекинутыми через руку, а увидев меня, вежливо поздоровался и начал спускаться в зал. Ничего не понимая, я осмотрела гостиную пытаясь там найти хотя бы какие-то следы присутствия женщины, и даже прислушалась к запахам — но посторонних ароматов женских дорогих духов, какие, например шли шлейфом после Саши, я не почувствовала.

Лат же с ворохом одежды как-то очень обыденно и по-домашнему прошел мимо меня куда-то вглубь по коридору, и внезапно я поняла, что голос в спальне Барретта, принадлежал Лату. От этих выводов я облегченно вздохнула, а Барретт тем временем, одним уверенным движением откупорил вино и по-мужски, крепко удерживая бутылку у горлышка, налил две трети бокала.

— Пей. Для сосудов полезно, — протянул он мне хрусталь, а я бросив взгляд на рубиновый алкоголь, засомневалась — я редко выпивала и быстро хмелела. Но если красное вино поможет мне поскорее получить выписку, то я была готова его пить. Я приняла бокал и сделала пару глотков. Вино было вкусным, тягучим, с изысканным ароматом и нотками миндаля, но я тут же отметила и его крепость. Опасаясь, что быстро захмелею, я опустила бокал, как внезапно, он вновь взвился вверх, и я услышала “до дна”. Рука Барретта крепко фиксировала фужер, и я быстро поглощая рубиновое вино, старалась не пролить его на майку.

Как только я сделала последний глоток, я почувствовала, как в голову ударил хмель и меня немного повело, а Барретт спокойно стоял рядом и наблюдал за моим лицом, словно врач, который сделал инъекцию пациенту и теперь ждал некую одну ему известную реакцию.

Я глубоко вздохнула и почувствовала, как по венам побежало густое вино, делая мое тело легким и унося куда-то прочь все напряжение и тревогу последних дней, отчего на сердце стало радостно и уютно. Я взглянула на Ричарда и улыбнулась — шедший от его стальных глаз холод, который до последнего момента пугал меня и держал на расстоянии, сейчас казался приятной прохладой в жаркий день, и я, улыбнувшись, наконец решилась сказать то, что никогда вслух ранее не произносила.

— Иногда цвет твоих глаз напоминает ртуть, которая переливается разными цветами, и это завораживает, как калейдоскоп.

Он на это ничего не ответил, а лишь положив руку на мою поясницу, тихо развернул меня к лестнице, и несмотря на то, что я полностью контролировала свое сознание и мысли, легкий хмель, растекающийся по моим венам, дал о себе знать приятным головокружением.

— Крепкое вино. Я не привыкла к алкоголю, — тихо произнесла я, останавливаясь.

Ричард едва заметно кивнул и, подхватив меня под попу, взял на руки и понес по лестнице вверх, а я чувствуя вновь наше с ним пространство, уткнулась ему в плечо и тихо вздохнула. Мне было уютно в его сильных руках — я чувствовала себя так, словно это было моим местом по праву и я была рождена для его рук.

Барретт остановился у своей спальни и, открыв дверь, занес меня в комнату, а я, все еще подсознательно ожидая увидеть там женщину, напряглась, и с тревогой огляделась.

Не обнаружив никого постороннего даже близко, я облегченно вздохнула, радуясь, что мои предположения относительно Лата в спальне были истиной, а Барретт тем временем прошел к кровати и, опустившись на покрывало, поставил меня перед собой, плотно сжав бедрами мои ноги.

Вскинув взгляд на “мою” майку, он прошелся ладонью по мягкому трикотажу, и мои соски, тут же отреагировав на его прикосновения, заострились, словно он активизировал и настраивал меня на свои желания.

Сняв с меня шорты и майку, Барретт прошелся по моим рукам от кистей до плеч одним уверенным движение, и моя кровь вслед за его ладонями понеслась стремительным потоком, словно он своими пальцами активизировал ее и приручал к себе.

И сейчас, когда я осязала его горячие пальцы на коже, мне казалось, он вновь производил осмотр, но теперь включая свою мощную мужскую энергетику, отчего кровь, которая неслась по венам вслед за его ладонями, вскипала.

Он провел вверх по моему лбу, запуская свои пальцы в мои волосы, активизируя мой разум, который никогда ранее не был занят другим мужчиной, настраивая мое сознание на одну единственную волну, которая будет созвучна только ему.

Он провел по моим губам, которые никто и никогда не целовал, и жестко смял их, активизируя на чувственность и ставя на них отпечаток своего пальца, как на своей собственности.

Он прошелся по моей груди, которой никто и никогда не касался ранее, и уверенно сжал ее, активизируя на удовольствие и оставляя на ней контур своих пальцев, словно свою личную гербовую печать.

Он скользнул рукой под трусики, и прежде чем их снять, сильно сжал мое лоно, которое никто и никогда не возбуждал ранее, активизируя его на похоть и оставляя на нем рисунок своей ладони, словно некий каббалистический знак принадлежности ему.

Я изучала его лицо, его непроницаемые глаза и плотно сжатые губы, и мне казалось, что ему нравилось оставлять на нетронутости моих губ, груди, кожи, лона и даже моего разума свои энергетические зарубки — как свою роспись на чистом листе. А я, попадая в наше с ним пространство и находясь с ним на одной частоте, по наитию принимала его именные печати, как что-то совершенно естественное и правильное, будто это было предназначено мне свыше.

— Раздень меня, — услышала я его приказ и начала наш сакральный ритуал.

Аккуратно сняв пиджак, я положила его рядом на кровати и потянулась к галстуку — тому самому, который он сегодня завязывал виндзорским узлом, как внезапно ладони Барретта скользнули между моих ног, и я, вздрогнув, остановилась.

— Продолжай, — спокойно приказал он.

Стараясь не обращать внимания на его руки, сминающие внутреннюю поверхность моих бедер, я медленно потянула за один конец галстука, и, развязав его, положила рядом с пиджаком. Следующей была рубашка — расстегивая пуговицу за пуговицей, я вдыхала едва уловимый запах его дорогого одеколона, как внезапно его ладони скользнули на мою попу и сильно ее сжали. Меня накрыло теплой волной, и я, чувствуя легкое головокружение то ли от выпитого вина, то ли от его рук, то ли от его мощной энергетики, на секунду замерла, сжимая края рубашки в пальцах.

— Тебе никто не разрешал останавливаться, — услышала я жесткий баритон, и его пальцы больно сжали мою попу.

Стараясь сосредоточиться на его одежде, я продолжила наш ритуал и слегка наклонилась вперед, чтобы дотянуться до нижних пуговиц, а он еще сильнее сжав мои ягодицы, немного их раздвинул.