Он сказал это тихо, без эмоций, не желая ни унизить меня, ни обидеть, скорее, желая меня привести в чувство. И это сработало — его спокойный взгляд и голос, ничего не выражающее лицо, подействовали, как холодный душ.

Приходя в себя, я некоторое время изучала эти ртутные глаза, ставшие уже частью моей души, и наконец тихо произнесла:

— Да, ты прав, мои чувства — это мои проблемы.

Опустив глаза, чтобы больше не видеть его, я развернулась и пошла к себе, понимая, что он меня не отпустит, как бы я его не просила. Мои метания ему были безразличны.

Весь дом был погружен в мертвую тишину, и казалось, если прислушаться, то можно услышать ход времени. Я лежала без сна, по щекам текли слезы, и душа по-прежнему кровоточила и болела. Низ живота все еще ныл. Барретт был прав, я была перевозбуждена. Но я была рада, что не поддалась — я отстояла саму себя, свою сущность, свою личность и не растворилась в этом человеке, не растворилась в этой всепоглощающей сексуальной вакханалии. Я не хотела, чтобы моя любовь к этому мужчине превратилась в животный инстинкт, в простую сексуальную похоть, от которой бы я потом стала зависимой, как наркоман от дозы. Я не хотела превращаться в куклу, которую завели и довели до оргазма, не хотела потерять себя в отношениях, где секс — это единственная точка соприкосновения: без души, без тепла, без любви.

Меня мучило лишь одно — откуда это совершенно нелогичное неосознанное интуитивное чувство доверия к нему? Откуда это желание протянуть руку к опасному Хищнику без страха и сожаления? Я не знала ответов на эти вопросы и перестала их искать. Я знала главное: мое чувство — это моя проблема. Больше никаких размышлений и поисков истины, решение принято. МАКТУБ*.

* * *

* Мактуб — исламское фаталистическое понятие, литературно переводимое как присловье «так предначертано»

Глава 23

Проснулась я то ли рано, то ли поздно — было непонятно. Я лежала на спине с открытыми глазами и смотрела в потолок. Что-то изменилось в атмосфере и обстановке моей комнаты, и я обвела ее взглядом, присматриваясь к абрису предметов в тусклом свете тучного неприветливого утра. Нет, все было по-прежнему, все на тех же местах: моя разорванная пижама и трусики лежали на полу там же, где и были оставлены вчера. Тогда что изменилось? Я прислушалась к себе и вдруг осознала, изменилась не комната — изменилась я. И этот утренний свет был похож на неприятно режущее глаз белое люминесцентное освещение, срывающее с реальности покров иллюзий. Я осознала, что за эту ночь я повзрослела, словно Барретт прокрутил мой возрастной циферблат на несколько лет вперед; словно моя жизнь — это самолет, который за ночь пересек сразу несколько часовых поясов, пронизывая пространство и время на огромной скорости, стремясь к будущему, от начального пункта "беспечная юность" до пункта назначения "взрослая реальная жизнь".

Я прислушалась к себе и отрицательно покачала головой — да, я стала взрослее, но чувство к моему Дьяволу никуда не исчезло. Я понимала, что от любви я за одну ночь не избавлюсь — это чувство нам давалось свыше, как Божья Благодать, и не в наших силах было загасить этот огонь, но в нашем праве было спрятать это чувство от окружающих и главное, от него.

Я снова и снова прокручивала в голове наш последний разговор, вернее мой поступок, и понимала, что я сделала все правильно — мне стало легче. Нет, сердце болело, но слова, сказанные Барреттом, были подобны шприцу, острую иглу которого вогнали в грудную клетку, и теперь она онемела под воздействием анестезии.

Стоя под душем и приводя себя в порядок, я решила, что буду вести себя так, словно со мной ничего не случилось. Буду радоваться жизни и ни в коем случае не показывать, что мне больно или что я страдаю. Если мои чувства — это моя проблема, то пусть он видит, что я эту проблему решила.

Зайдя в гардеробную, чтобы одеться, я тут же вспомнила слова Барретта, что мои вещи сегодня уберут, и наморщила нос. Первая мысль была — спрятать одежду, но я тут же отбросила ее — эта затея мне показалась по-детски глупой и совершенно бессмысленной.

Так что, надев любимые джинсы и голубую блузу, я натянула на лицо улыбку и вышла в холл, не зная, что мне принесет сегодняшний день.

Поднявшись после завтрака к себе в комнату, первое, что я увидела, — настежь открытую дверь гардеробной, где стояла женщина — служащая, которую я неоднократно видела в резиденции.

В руках она держала большую красивую коробку, вероятно, с целью распаковать ее. Бросив беглый взгляд по полкам, я обнаружила, что все мои вещи исчезли — что ж Барретт оказался человеком слова.

Посмотрев на меня, женщина услужливо улыбнулась и произнесла:

— Доброе утро, мисс Харт. Меня зовут Саманта. Мне поручили разобрать ваши вещи. Я скоро закончу. Приношу извинения за задержку.

Я машинально улыбнулась и, представив, что сейчас посторонний человек будет распаковывать и укладывать вещи и белье, которые я буду носить, тут же ответила:

— Спасибо, Саманта, но не нужно.

Женщина на секунду застыла, не зная, как поступить, и я увидела в ее глазах то ли замешательство, то ли страх, что ее уволят за то, что она не до конца выполнила распоряжение сверху.

— Не беспокойтесь, я сама распакую вещи, — и, все еще видя замешательство женщины, добавила: — Я хочу повнимательней их рассмотреть.

Саманта мне улыбнулась, вероятно, приняв этот ответ за чисто женскую прихоть полюбоваться обновами и, тут же поставив коробку на полку, вежливо попрощалась и покинула спальню.

Я бросила взгляд на нарядные коробки и, даже не заходя в гардеробную, закрыла дверь. У меня еще оставались джинсы, блуза и нижнее белье, которые все еще были на мне. Их то я носить и буду. Я понимала, что и эти крохи моего мира у меня отберут, но на данный момент это было хоть что-то.

День тянулся невероятно медленно. Я заставляла себя учиться, была погружена в чтение, сходила в спортзал, и главное, каждый раз, когда я выходила за пределы своей спальни, я надевала “улыбчивую маску” на лицо.

Днем перед обедом, услышав, как возится в холле персонал, убирая резиденцию, я решила уйти вниз, чтобы мы друг другу не мешали.

Спустившись в вестибюль, я бросила взгляд на зал и столовую и тут же повернула в противоположную сторону, направо в “малый” зал, который я называла “приемной для гостей”.

Разместившись с лэптопом на одном из огромных диванов, которые, по моему мнению, не были предназначены для того, чтобы на них сидели, я заставила себя погрузиться во французский язык. Открыв “Bonjour Tristesse” Саган, которую с упорством читала в оригинале, я погрузилась в мир французской Ривьеры пятидесятых годов. Не скажу, что Сесиль и ее характер был мне по вкусу, скорее наоборот, я всегда поражалась ее эгоистичности, которая в результате и стала причиной трагедии, но мне нравилась атмосфера этого романа и язык Саган. Он был живым, утонченным и вкусным, как легкое воздушное безе с малиной.

В очередной раз отвлекшись на словарь, я обратила внимание, что Лат носится между кухней и основным залом с планшетником и неким рулоном ватмана. Не желая ему мешать, я продолжила чтение, а через пятнадцать минут, когда Лат позвал меня на кухню обедать, я обнаружила, что он, уткнувшись в гаджет, что-то недовольно бормотал себе под нос, тыча пальцем в экран.

— Лат, может быть, вам помочь? — предложила я.

— не могу зайти на сайт своего колледжа, — пробурчал парень, а я, удивленно вскинув брови, спросила, нечаянно перейдя на “ты”:

— Где ты учишься? Простите, где вы учитесь? — тут же поправила я себя.

— Кун-Лили, можете обращаться ко мне на “ты”, - поправил меня парень, и как только я кивнула, добавил: — На архитектурном, правда дистанционно.

— Какой интересный выбор…

— Да. В этом выборе мне помог кун-Ричард. Он заметил, что я люблю рисовать понравившиеся мне здания, и предложил поступить на архитектурный. Он и оплатил колледж. Правда, до этого я долго готовился, — и парень с некоторой гордостью улыбнулся.

“В выборе мне помог кун-Ричард”, - эхом отозвалось в моей голове, отчего я мысленно нахмурилась, пытаясь в очередной раз постичь этого человека, которому нельзя было поставить однозначный знак “плюс” или “минус”.

— Не пожалел о выборе? — продолжила я разговор, откладывая мысли о Барретте в угол сознания.

— Нет. Ни разу. Учиться трудно, но интересно. Осознание того, что твоя идея, которую ты нарисовал в голове, когда-нибудь может стать живым проектом, придает сил, — серьезно произнес Лат, а я, бросив взгляд на рулон ватмана, стоявший у холодильника, спросила:

— У тебя уже есть свои личные проекты…?

— Да, — тут же закивал парень и я увидела блеск в темно-карих глазах — ему определенно было приятно, что мы говорим на интересующую его тему.

Я вновь бросила взгляд на рулон, стесняясь спросить, было ли это его проектом, как он внезапно сам предложил:

— Хотите посмотреть?

— Конечно, с радостью, — улыбнулась я, готовясь к тому, что мне сейчас покажут эскиз здания, как внезапно Лат активировал планшетник и вывел на экран фото. Это была удивительно красивая конструкция из темного дерева, состоявшая из двух частей: высокого столика на широкой резной ноге, на котором возвышалась изящная пагода, покрытая позолотой и инкрустированная тончайшими узорами, совсем как настоящая, но размером примерно в три фута. Внутри этого маленького храма была установлена статуэтка нефритового Будды, медитирующего в позе лотоса.

— Какая красивая пагода, — не могла я оторвать глаз.

— Это не пагода, это домик для духов, он называется Санпрапум. Он отгоняет злых духов.

— Санпрапум, — повторила я, пытаясь запомнить сложное слово и, вновь посмотрев на фото, спросила: — Ты полностью сделал его сам?

— Да, — с гордостью ответил парень.

— Произведение искусства. Можно подумать, что это антиквариат, — рассматривала я тончайшую вязь узоров.

— Спасибо, — с достоинством поклонился Лат. — Я отдал много сил на этот проект.

— Это не просто проект, — все еще не смея оторвать глаз от этого шедевра, произнесла я, — тут еще и резьба по дереву, как тонкое кружево.

Я увидела, как у Лата загорелись глаза и он ответил, словно ребенок, которому разрешили мороженое:

— Да! Для этого проекта я даже записался на курс резьбы по дереву. Это было очень увлекательно. Мне даже пришлось приобрести целый ящик специальных инструментов — ручных и электрических, — и он улыбнулся мальчишеской детской улыбкой.

После чего начал рассказывать о том, как он строил свой домик для духов, как выбирал дерево, как менял и перечерчивал проект несколько раз.

— А где хранится этот домик? Где-то в мастерской или музее колледжа? Я обязательно схожу посмотрю на оригинал, — улыбнулась я, полностью завороженная рассказом Лата.

— Нет, это же домик для духов, — с серьезностью ответил Лат. — Он у меня в комнате. Если хотите, я могу провести вас.

— Конечно хочу посмотреть на это чудо воочию! — тут же согласилась я, и мы отправились в сторону “малого зала”, где в свое время я обнаружила закрытую дверь.

Как оказалось, дверь вела вовсе не в комнату, а в еще один коридор, который вел в отдельное строение, примыкающее к основной резиденции.

— И правда, лабиринт, — усмехнулась я, проходя по просторному холлу.

— Я живу в гостевом доме, — пояснил Лат, и спустя несколько минут я попала в царство азиатских традиций, яркого тайского шелка и густого пряного аромата.

Обитель Лата была очень просторной, собственно, это была одна комната, только очень большая, с такми же стеклянными блоками во всю стену, как в зале, только вместо холодного мрамора пол был вымощен теплым паркетом. У самого входа я обнаружила цель моего визита — невероятной красоты домик для духов. Было лишь одно отличие от фотографии — по периметру этого резного храма благоухали сандаловые палочки, а также орхидеи в миниатюрных, будто игрушечных, вазах, и даже рис с фруктами.

— Мы верим, что духи не только защищают наш дом, но и помогают в делах и в учебе, помогают нам не совершать ненужных ошибок, — между тем пояснял Лат.

Я внимательно слушала парня, рассматривая миниатюрные фигурки внутри домика, и отмечала, насколько сильна была его вера и насколько он чтил традиции.

— И еще мы его называем “пхра пхум тяу тхи”, - с легкостью произнес Лат.

— Это надо записать, — кивнула я и, достав сотовый, коряво набросала услышанное.

— А еда для духов, чтобы они не были голодными? — уточнила я, рассматривая вазочку с рисом.

— Да, — кивнул таец. — Мы верим, что духам, охраняющим наше жилье, как и человеку, нужны еда и вода. И верим, что если мы не будем заботиться о духах, они могут разгневаться на нас.